Марджори переживала это паническое бегство в течение шести ужасных дней. На седьмой все было забыто, и ее юный дух воспарил к невиданным высотам. Ибо жизнь ее совершила крутой поворот: Марджори Морнингстар триумфально появилась на свет.
Девушка, исполнявшая роль Ко-Ко, кружась по сцене в самом начале «Микадо», уронила топор палача, который по-дурацки хлопнулся на пол с глухим картонным стуком. Свистки зрителей совершенно лишили ее присутствия духа, так что она никак не могла прийти в себя. Она забыла свою партию, скомкала движения и заразила паникой остальных актеров. Спектакль неуверенно продолжался, но диалог стали заглушать покашливание, шепот и шарканье ног в зале. За кулисами поднялась суматоха, вопли, причитания, и в такой атмосфере фиаско Марджори пришлось появиться перед зрителями в своей первой сцене «Цели своей возвышенной».
Она чувствовала, что от нее зависит, провалится ли спектакль. И она была беззаботно, бессмысленно уверена, что ей удастся спасти его, что она не может потерпеть неудачу, что она была Марджори Морнингстар — одна из блестящих профессионалов среди этих несчастных испуганных школьниц в красной и желтой марле. В зале был Сэнди, и ее родители, и Сет; но она перестала сознавать их присутствие, как только выступила из полумрака кулис на сверкающую сцену. Неясная масса лиц за рампой слилась в одно лицо, в одно существо, в нечто вроде огромного собирательного образа Парня, которого она намеревалась очаровать.
Она вышла под фанфары, приняв величественную позу, и при ее появлении раздались жидкие хлопки. Ее костюм из алого и золотого шелка был самым эффектным во всем спектакле, и Маша наложила ей потрясающий грим в старых традициях: белое, как мука, лицо, огромные черные брови и усы, ярко-красный рот. Когда она начала петь, зрители замерли. В этой пестрой компании ее самоуверенность придавала ей некоторый авторитет звезды. Она повторила то, что делала на репетициях, только аудитория вызвала некоторую вибрацию в ее голосе, и через несколько секунд ее преувеличенно напыщенные ужимки начали вызывать смех из темноты.
Цели своей возвышенной
Я достигну со временем…
Хор, собравшись с духом, отозвался в унисон впервые за все время и даже с определенной живостью и силой:
Цели его возвышенной
Он достигнет со временем…
Марджори подхватила песню, выводя резкие слова Гилберта, так что они звенели по всему залу; потом и хор приободрился и звучал все лучше и лучше, когда она своими антраша вызывала все больше смеха у зрителей. Она закончила в центре сцены, приняв напыщенную позу, и с комической свирепостью оскалила зубы. На миг воцарилась мертвая тишина. И затем раздался электризующий ГРОМ аплодисментов.
Она начала заново, выступая на бис. Теперь и хор, и даже оркестр, воодушевленные ее успехом, стали более точными, и атмосфера зрительного зала заискрилась в лучах Гилберта и Салливана.
«Цели своей возвышенной
Я достигну со временем…»
Марджори испытывала чувство, будто не имеет тела, будто свободно парит; она не думала о том, что может совершить ошибку, она пела эту песню, как птица. Когда она закончила, ей хлопали сильнее, чем до этого. Дирижер махнул актерам, чтобы они продолжали спектакль. Они попытались взяться за свои роли, но аплодисменты заглушали их; а потом раздалось несколько криков, брошенных в воздух, как розы: «Еще! Еще! Еще!»
Марджори, застывшая в своей величественной позе, чувствовала, как по спине бегут мурашки, волосы на голове покалывали ее точно теплыми иглами. Дирижер взглянул на нее, пожал плечами и кивнул, разрешая ей еще раз спеть на бис. Она остановила спектакль.
Она оглядела хористок, которые не сводили с нее блестящих от восхищения глаз. Она позволила себе застенчиво, благодарно улыбнуться публике, в этом впервые проявился ее характер, и важно выступила вперед, чтобы начать сначала, ее лицо снова было искажено свирепой гримасой Микадо.
«Цели своей возвышенной
Я достигну со временем…»
Повторяя роль в этот раз, мыслями она унеслась вдаль. Она снова стояла в школьной аудитории. Она видела отдельные лица среди зрителей, друзей в оркестре, пилящих смычками по скрипкам, хор, неуклюже прыгающий в негодных костюмах, грязные шаткие декорации. Она подумала: «В конце концов это всего лишь жалкая школьная постановка. Но это начало. Я знаю, что могу сделать это, и я сделаю, я сделаю!»
Дергая головой и потрясая в воздухе сжатыми кулаками, бросая вызов зрителям и богам, она пела с ликующим сердцем, и ее слова приобретали тайный смысл:
«Цели своей возвышенной
Я достигну со временем!»
Вечер принадлежал ей. «Микадо! Микадо!» — выкрикивали зрители, когда главные герои вышли вперед со своим финальным поклоном. Занавес упал. Крики не смолкали. Мисс Кимбл вылетела из-за кулис, сжимая в руках суфлерский сценарий, ее волосы разлетались, глаза и нос покраснели, очки свалились, пока она бежала. Она бросилась на шею Марджори. «Ты звезда! Звезда! Ты спасла спектакль!» Она побежала прочь, подобрав очки. «Занавес! Занавес! Микадо на поклон!» И когда Марджори выступила вперед, поднялся еще больший шум, ей аплодировали и занятые в спектакле актеры; кто-то вытащил мисс Кимбл на сцену, несмотря на ее визгливые протесты, и от всей театральной дисциплины ничего не осталось. Занавес опустился, скрывая сумасшедшие рыдания, смех, объятия, поцелуи и прыжки всех участников спектакля.
Ко-Ко убралась со сцены незамеченной (она вышла замуж за лысого молодого дантиста двумя неделями позже и бросила школу). На Марджори навалилась вся труппа; и мисс Кимбл, и рабочие сцены, и музыканты — все хлопали ее по спине, жали ей руки, целовали ее, кричали поздравления. «Спасибо, спасибо, спасибо». Ее лицо онемело от улыбок, костюм взмок от пота, ее тянули то туда, то сюда. «Пожалуйста, пожалуйста, там мои родители, пропустите их!» Глаза миссис Моргенштерн светились гордостью. Отец, заметно побледневший, держал в руках носовой платок, слабо улыбался, и всякому было видно: он только что плакал. Она бросилась ему на шею. «Папа! Папа!» Потом она обняла мать и Сета.
— Я начинаю думать, что из тебя действительно что-то вышло, — сказала ей мать. — Ты была чудесна, в самом деле чудесна!
Сет выразил свое мнение:
— Спектакль был паршивый, а ты ничего себе.
Мисс Кимбл обрушилась на Моргенштернов и затараторила о великом даровании их дочери. Сэнди продирался сквозь толпу, пытаясь не расталкивать девушек. Глядя, как он приближается, Марджори подумала о том, что, может быть, его синий костюм совсем не шел ему или ему не мешало бы подстричь волосы, или что-то еще, менее бросающееся в глаза, было в нем не так. Вдруг он показался ей похожим на переросшего и не слишком смышленого парня. Он сжал ее руку.
— Привет, малышка! Отлично справилась!
— Тебе правда понравилось, Сэнди?
— Ну, ты знаешь, такие вещи всегда слишком кричащи. Ты одна была на высоте.
Марджори сказала с прохладцей:
— О, конечно. Чего можно ждать от школьной постановки!
— Как ты думаешь, не смыть ли тебе все это с лица? Мы с твоими родителями зайдем куда-нибудь выпить, а потом можем потанцевать.
— Отлично, Сэнди. С удовольствием.
Она с трудом пробралась сквозь восхищенную толпу. Когда она открыла дверь гримерной, к ней кинулась Маша.
— Где ты была? Боже, Морнингстар, что за триумф! Невероятно! Быстрей, быстрей! Мистер Клэббер чуть из себя не выходит. Он тебя ждет. — Она крутила Марджори во все стороны, снимая с нее костюм и грим. — Ты получила работу, леденец ты мой, это решенное дело, и уж поверь мне, это…
Марджори схватила руки толстушки, которые накладывали на ее лицо и шею крем.
— Маша, ради Бога, кто такой мистер Клэббер?
— Неужели я не сказала тебе, дорогуша? Он владелец «Лагеря лиственницы», где я занимаюсь ремеслами и прикладным искусством. На следующее лето ему нужен театральный советник, а та, что у него была раньше, недавно вышла замуж. Ты будешь вместо нее! Ладно, вытирай все это полотенцем, а я…
Возмущение и разочарование зазвенели в голосе Марджори.
— Он руководит лагерем? Детским лагерем?
— Не будь идиоткой, говорю тебе, это просто прелесть. Бесплатный отпуск, еда потрясающая, притом театральному советнику ничего не приходится делать, только каждую неделю готовить спектакль на полчаса, верно тебе говорю, а за сезон, дорогуша, тебе заплатят двести долларов — смотри, под бровями еще слишком много черного…
— Послушай, Маша, я не…
— Дашь ты мне произнести хоть слово? Я тебе еще не сказала самого главного. «Лиственница» на том же озере, что и «Южный ветер»! Оттуда десять минут на каноэ, две минуты на машине, пятнадцать минут пешком по дороге, и… — Она перестала вытирать уши Марджори и посмотрела на ее непонимающее лицо. — Уж не хочешь… уж не хочешь ли ты сказать, что не слышала про «Южный ветер»? Придется все тебе рассказать, чтобы вытащить из этого невежества.
