Оказывается, это не так уж страшно. Заветные слова сказаны, но они ранили ее не так больно, как она ожидала. Джудит думала, что больнее всего будет слушать, как он ей это объявит. Она пыталась избежать разговора. Но теперь она знала, что самое страшное — это сам факт его ухода. Вот сейчас она навсегда потеряет дорогого друга и любовь всей своей жизни.
— Все это очень печально, Кен, — сказала она просто и без затей. Не обвиняла, не упрекала. Просто констатировала факт.
— Я поступил так глупо, так эгоистично, так жестоко, — отозвался он. — Не знаю, почему так произошло. Может, потому, что я ни на что не гожусь — в работе не преуспел и главой семьи у меня не получается быть. В общем, от меня мало толку. Вероятно, поэтому я пошел на это.
— Думаю, причины сейчас не имеют значения. — Теперь ей было трудно говорить.
— Ты когда-нибудь сможешь простить меня?
— Вероятно, со временем нам придется цивилизованно уладить этот вопрос. Но сейчас мне очень больно. — Она посмотрела на него с тоской.
— Джудит, я так виноват перед тобой.
— Я просто не желала говорить об этом до Рождества.
— А мне отчаянно хотелось объясниться с тобой до праздника.
— Но мне было жалко портить им Рождество, я хотела, чтобы оно прошло идеально, чтобы потом им было что вспомнить…
— А стоит ли им вообще рассказывать, что произошло? Зачем им знать? — спросил он смиренно.
— Но ведь когда ты уйдешь…
— А что, мне обязательно уходить? — снова спросил Кен.
— Ты не хочешь этого? — Джудит посмотрела на него с недоверием.
— Я уйду, только если ты меня выгонишь. И я пойму, если ты так поступишь. Предполагалось, что мы будем верны друг другу. Ты сдержала обещание, а я нет. Я обманул тебя, как же теперь ты сможешь поверить, если я скажу, что у меня с той женщиной все кончено? И что я ужасно жалею о случившемся и жестоко казню себя за то, что причинил тебе боль этим идиотским поступком?
— Ты не любишь ее? Ты не хочешь уйти к ней? — В ее вопросе звучало искреннее удивление. Казалось, что огонь камина запылал ярче и столовые приборы вдруг заискрились от его всполохов, — она натирала эти серебряные ножи и вилки с таким усердием, что у нее чуть не отвалились руки.
— Я не люблю ее. Но ты-то сможешь продолжать любить меня после моей ужасной измены? После такого проявления слабости и эгоизма?
Его большие карие глаза смотрели на нее печально и виновато. Это был тот же взгляд, который она уловила в магазине три недели назад. Ему стыдно и больно, и все же этот взгляд полон любви и надежды!
— Да, я буду любить тебя, — сказала она. — Конечно, буду.
Она обняла Кена, и усталость тут же прошла. Она прижалась к нему сильнее и стояла так, даже когда двери распахнулись и в комнату вошли сын, дочь, ее отец и свекровь.
Пусть видят. Теперь это неважно. На дворе Рождество — можно делать милые глупости, ведь радость и вера вновь переполняют человеческие сердца.
Перевод И. Крейниной
Суматоха начиналась еще в октябре. У миссис Дойл было столько дел! К Рождеству надо было испечь торты, пудинги, все заранее подготовить, пересмотреть запас продуктов и кулинарные записи, чтобы все было под рукой. Ее детей это просто выводило из себя, особенно когда они выросли.
Вначале мама судорожно искала какой-нибудь давно вырванный из журнала рецепт Теодоры[20] и для этого вытряхивала из кухонных шкафчиков все содержимое. По мере того как она копалась в этой куче, обнаруживалось, что здесь завалялось несколько писем, давно требовавших ответа, и схемы для вязания, которые она бог знает когда обещала дать подругам. Весь дом был перевернут вверх дном, и сам этот разгром служил ежеминутным напоминанием о том, как много еще предстоит сделать.
— Я же подарила ей специальный альбом для рецептов, — вздыхала Бренда, старшая дочь. — И даже разложила в него часть вырезок из газет и журналов. Но она вынимает их из кармашков и снова теряет. Ничего тут не поделаешь!
В собственной квартире Бренды был идеальный порядок — все на местах, все устроено удобно и рационально, так что даже самый маститый специалист по организации рабочего пространства умер бы от зависти. Бренда уж точно без труда нашла бы любой рецепт; и вся корреспонденция у нее была безупречно каталогизирована. Она бы скопировала для матери любой рецепт, но это, как выяснялось, заставляло ту лишь больше нервничать — увидев копию, миссис Дойл с новым энтузиазмом принималась искать оригинал.
После часа беседы с матерью о предстоящем рождественском обеде ее вторая дочь Кети обычно вынуждена была прилечь и положить холодный компресс на лоб. Она считала, что блюда для этого праздника — проще некуда: ставишь птицу в духовку, а когда она готова, вынимаешь, разрезаешь и ешь. Конечно, нужен гарнир — картошка, бобы, соус для хлеба и начинка для индейки, но, честно говоря, этого всего не так много, и человек в здравом уме не должен впадать по этому поводу в панику. Однако миссис Дойл снова и снова обдумывала каждую мелочь, скрупулезно планировала любой шаг: что нужно сделать накануне праздника, в какое время встать и что в какой последовательности предпринять. Казалось, что она управляла полетами на мысе Канаверал, а не готовила обед для собственных двух дочерей, сына, невестки и зятя. Ей нужно было всего лишь накормить шестерых, а не снаряжать экспедицию в космос.
Когда миссис Дойл принималась причитать, что все ужасно подорожало, ее сын Майкл хотел лечь на пол и не подниматься, пока праздники не закончатся. Бесполезно убеждать ее, что не стоит так уж беспокоиться о расходах. Ее взрослые и самостоятельные дети готовы взять все на себя: мама может купить только индейку и овощи. Нет, это невозможно! Пудинг и торт вообще надо приготовить заранее и заморозить. Обычно дети приносили вино, конфеты с ликером, печенье, чипсы, а также запасную гирлянду — почему-то в последний момент каждый раз оказывалось, что мамина перегорела. Как правило, это выяснялось, когда елка уже стояла наряженная, а лампочки не желали загораться.
После обсуждения планов на Рождество дети покидали дом миссис Дойл абсолютно опустошенные, усталые и раздраженные. Непрерывные горестные жалобы женщины, не умевшей расслабиться и насладиться семейным праздником, разрушали рождественскую идиллию.
И вот наступил день, когда все решили: надо положить этому конец. Вдохновителем перемен стала Бренда. Она была не замужем и очень успешно делала карьеру, поэтому ей иногда разрешали немного покомандовать другими. Временами она даже выполняла роль главы семейства. В этом году она прекрасно справилась со своей задачей.
Кети сейчас нянчила малыша, чудесного пятимесячного мальчика. Это был ангел, а не ребенок — он наверняка никого не потревожит и будет спать безмятежным сном на втором этаже, пока внизу все суетятся, если только миссис Дойл не вздумает все время бегать к нему в своем неуемном беспокойстве. Кети в этом году чувствовала себя усталой. Она еще не привыкла просыпаться по нескольку раз за ночь. Ей совершенно не хотелось ездить к матери и обсуждать подготовку праздника. А Роуз, жена Майкла, была беременна — ей тоже была вредна нервозная атмосфера в доме свекрови. Роуз нужен покой и возможность мирно поболтать о родах и младенцах с невесткой Кети.
Учитывая все это, еще в сентябре Бренда разработала план действий. Дети дружно сообщили миссис Дойл, что абсолютно всю подготовку праздника берут на себя. Это будет их подарок ей. Кети испечет торт, Роуз сделает пудинги, а Бренда отвечает за горячее. Мама может сидеть сложа руки и отдыхать! Они сами купят елку и нарядят ее. Даже открытки и марки приобретут они, причем заранее, чтобы в последнюю неделю не пришлось стоять в очереди на почте. Миссис Дойл попробовала протестовать, но ее предупредили: «Мама, ты столько лет устраивала застолья для нас, дай нам хоть один раз сделать тебе приятное, освободив от всех обязанностей».
И вот приблизилось Рождество. Сестрам и брату оставалось только удивляться, как это они раньше не додумались до такого простого решения проблемы. Миссис Дойл была спокойнее, чем во все предшествующие годы. Иногда, правда, вдруг всполошится, но потом вспомнит, что делать в этом году ей особо нечего, и опять затихнет. Дети жили неподалеку, и почти каждый день кто-то из них заходил к ней. Бренда, Кети и Майкл с чувством глубокого удовлетворения отметили, что им удалось снизить уровень маминой тревоги на целых восемьдесят процентов!
Да, она по-прежнему нервничала: на дорогах так скользко, а еще, кажется, на отосланном двоюродной сестре конверте с календарем наклеено недостаточно марок. Но это было уже неизбежно. Все источники волнений, какие возможно было устранить, ими были устранены.
В канун Рождества дом сиял праздничными огнями. Поставили елку — она была выше и наряднее, чем обычно. Майкл с Брендой с удовольствием развешивали игрушки и много смеялись, будто снова почувствовали себя детьми. Только теперь можно было еще и полакомиться настойкой на дольках апельсина, которую они разливали в крошечные рюмочки. И от этого, конечно, им становилось еще веселей.
