Через полчаса до Деборы донеслись голоса и шум отодвигаемых стульев — это закончилось общее собрание членов кибуца.
Не прошло и нескольких минут, как на склоне холма показался коренастый силуэт Боаза, светившего фонариком в сторону Деборы. Он запыхался, но сумел выпалить:
— Дебора, докладываю официально: ты теперь хавера[29].
Что означало, что прием состоялся.
Он крепко ее обнял, приподнимая от земли, и она подумала: «Наконец-то я больше не сама по себе».
В ознаменование своего полноправного членства в кибуце Дебора на следующий день была отправлена на кухню мыть котлы.
И какие котлы! Это были скорее алюминиевые бочки. Когда она с товарищами по несчастью расправилась с первыми шестью, правая рука у нее уже просто отваливалась.
Где-то через час объявился Ави.
— Ну видишь, я же тебе говорил, все пройдет гладко! — весело сказал он. — Слушай, я пропустил завтрак. Можно я стащу булочку и кофе?
— Стащи, если тебе от этого полегчает, — ответила Дебора. — Все равно тут все общее.
Он уже по-хозяйски открыл холодильник и достал себе ломоть сыра. Налив чашку кофе, он вернулся к Деборе.
— Можешь больше так не стараться, — пошутил он. — Тебя же уже приняли.
Дебора нахмурилась и продолжала драить кастрюлю.
Он оперся о прилавок и, набив рот сыром, сказал:
— Я все-таки не понимаю, что заставило американскую принцессу еврейского происхождения рваться в кибуц.
— А тебе не приходило в голову, что американская девушка еврейского происхождения может и не быть «принцессой»?
— Ни разу такой не встречал. Ты разве не сказочно богата и испорчена? У тебя папа в каком бизнесе?
— Он раввин — зильцский рав, если тебе это что-то говорит.
— Правда? — удивился Ави. — А что он думает по поводу работы его дочери на некошерной кухне?
— Почему ты все время расспрашиваешь обо мне? — возмутилась Дебора.
— Потому что ты ничего не спрашиваешь про меня.
— Ладно, — сказала Дебора, принимая правила игры. — Расскажи мне о себе.
— Ну, — начал Ави, — родился я в кибуце, в школу ходил в кибуце, а когда закончу летать, то поступлю в университет, защищу диплом и вернусь назад в кибуц.
— Диплом по какой науке? — Дебора была заинтригована.
— Не по Талмуду. По более земному предмету. Точнее — по подземному. Я собираюсь заняться ирригацией.
— И ты в самом деле вернешься и будешь здесь жить? — спросила Дебора.
— Если только ты не возглавишь движение против моего приема.
— Вот здорово! — искренне восхитилась Дебора. — А еще говорят, что многие кибуцники, которые служат в армии, познав соблазны внешнего мира, назад уже не возвращаются.
— Видишь ли, — сказал Ави, — не все же кибуцы такие, как Кфар Ха-Шарон.
— Ты хочешь сказать — не везде есть такие хорошенькие шведские девушки.
Она уловила во взгляде Ави оттенок смущения.
— Ты не поверишь мне, Дебора, — ответил он, — но они составляют очень важную часть нашей жизни. Мужчины почти никогда не женятся на женщинах из своего кибуца. Мы здесь растем как братья и сестры. В такой ситуации брак выглядит чем-то вроде инцеста.
— Следовательно, вы эксплуатируете женщин-добровольцев в качестве объекта для своих сексуальных посягательств?
Он рассмеялся.
— Смешно слышать эту феминистскую чепуху в таком месте. К твоему сведению, шесть добровольцев — в том числе двое мужчин — заключили брак с кибуцниками и живут здесь как хаверим[30]. Так что летом, когда прибудут новые добровольцы, ты можешь подыскать себе красивого голландца.
— Вот уж спасибо! — колко ответила Дебора. — Почему это все так жаждут выдать меня замуж и сбыть с рук?
— Почему обязательно «сбыть с рук»? Я полагаю, что и здесь найдутся желающие на тебе жениться. А кстати, почему такая ортодоксальная девушка до сих пор не замужем?
В замешательстве Дебора вернулась к своим котлам.
— Я что, наступил на больную мозоль? — сочувственно произнес он.
Дебора подняла голову.
— На самую больную. — И опять заработала щеткой.
— Можно я тебе помогу?
— Будь моим гостем, — сказала Дебора, протягивая ему свободную щетку. — А теперь расскажи мне, чем летчики целый день занимаются.
— Вообще-то, это довольно скучно, — беззаботно ответил он. — Переводишь несколько рычагов и взмываешь в небо. Переводишь другие рычаги — и звуковой барьер бьет людям окна.
— А что же в этом скучного? — удивилась Дебора.
— Понимаешь, земли-то ты почти не видишь. На двух скоростях света весь Израиль пролетаешь из конца в конец за три минуты.
— Так быстро летишь? — удивилась Дебора.
— Нет, — он лукаво сверкнул глазами, — просто Израиль такой маленький.
Их разговор был прерван сердитым окриком:
— Дебора, это ты называешь работой?
Вошел Шаули, главный повар и безраздельный владыка кухни, размерами напоминающий Гаргантюа.
Дебора вспыхнула.
Ави поспешил на ее защиту:
— Это я виноват, я ее отвлек.
— Ты? — прорычал Шаули. — Ты вообще не имеешь права здесь находиться!
— Так точно, сэр, — отдавая честь, отчеканил Ави. — Ты разрешаешь мне задать хавере Деборе один-единственный вопрос?
— Только коротко! — ответил повар.
Ави быстро спросил:
— У тебя есть планы на вечер? Ну когда закончишь тут с мытьем и все такое?
— Нет, — ответила Дебора, сбитая с толку. — Вроде нет.
— Почему бы нам куда-нибудь не прокатиться? Я возьму в гараже машину. В Тверии в «Авиве» идет «Бутч Кэссиди». Это такой отличный фильм, что я его смотрел четыре раза.
— В кино поедем? — Дебора замялась. Ну, как ему объяснить, что ей до сих пор неловко смотреть даже новости по телевизору, а уж кино она избегает даже по пятницам в кибуце.
Ави быстро смекнул, в чем проблема.
— Послушай, если тебе мешают твои религиозные принципы, ты можешь весь фильм просидеть с закрытыми глазами.
Он засмеялся. Она тоже.
Ави ушел, а Дебору одолело внутреннее беспокойство. Смесь радости, любопытства и предвкушения.
Пожалуй, он ей понравился.
Нельзя сказать, что просмотр фильма вызвал у Деборы особое моральное потрясение. На самом деле предшествовавшие ему рекламные ролики показались ей намного более рискованными — в особенности тот, с купальниками.
Они заехали в ресторан на набережной и выпили по чашке кофе с пирожными. Набережная — она называлась Таелет — изо всех сил тужилась сравниться с Ривьерой. Вернувшись в машину, Ави похвалился:
— Однажды я доехал отсюда до ворот кибуца за семь минут тринадцать секунд. Хочешь, побьем рекорд?
Дебора подумала о многочисленных поворотах дороги и предложила свой вариант:
— Может, лучше побьем рекорд в медленной езде?
Ави бросил на нее многозначительный взгляд.
— Отлично. — Глаза у него заблестели. — Поедем так медленно, как ты захочешь.
Спустя двадцать минут он остановил машину в тихом уголке неподалеку от полей Кфар Ха-Шарона. Внизу жемчужные воды Галилейского моря переливались лунным светом.
Ави повернулся к Деборе и нежно тронул за плечо.
— Не боишься? — прошептал он.
— С чего бы? — не поняла она, стараясь говорить небрежно.
— Дочь раввина, должно быть, вела очень замкнутую жизнь…
Она посмотрела на него и согласилась:
— Ты прав. Мне немного… не по себе. К тому же ты сам говорил, что кибуцники — как братья и сестры.
— Да, это так, — тихо сказал он. — Но мы ведь с тобой вместе не росли. Для меня ты просто привлекательная женщина.
Ави не догадывался, какое впечатление произведут на нее его слова. Ее будто молнией ударило. За ее без малого двадцать лет к ней относились как к девочке и девушке — «шейн-майдель», как к симпатичному юному созданию, — но никогда как к женщине. Но что самое поразительное — она сейчас и чувствовала себя женщиной.
Она с готовностью приникла к Ави, стремясь получить удовольствие от его поцелуя и одновременно боясь, как бы он не зашел слишком далеко.
Слишком далеко, однако, зашли его вопросы.
— Почему тебя родители в Израиль отправили?
Она заколебалась, потом неубедительно сказала:
— Обычные причины…
— Нет, Дебора, — твердо заявил он. — Я достаточно долго жил в кибуце, чтобы отличить добровольца от ссыльного. У тебя был с кем-то роман?
Она опустила голову.
— И он им не понравился?
На сей раз она утвердительно кивнула.
— И что, помогло? — тихо спросил Ави.
— Что?
— Разлука тебя излечила?
— Я не была больна, — с ударением произнесла она.
Помолчав, Ави спросил:
— И ты все еще к нему что-то чувствуешь? В своем сердце?
