Это было их последнее семейное торжество. Всякий раз, встречая на каникулы мужа, Евгения чувствовала себя невероятно счастливой и могла бы поклясться перед самым придирчивым судом, что благодарит судьбу за каждый день, проведенный вместе, что готова ждать и терпеть не ропща и смакуя час за часом разлуку, неизменно завершавшуюся встречей.
А проводив Алексея и вернувшись в опустевший дом, она тут же начинала злиться, будто собственноручно передала мужа другой женщине. Каково же, действительно, превращаться из единственной возлюбленной в ненужную, не согретую, одинокую? К тому же теперь как скорбно ворчала Татьяна Ивановна стала Евгения "многодетной одиночкой". Двухлетний малыш да еще такой нежный - большая забота. Правда, ходил уже Максим четыре месяца в военные ясли - и тьфу-тьфу! - пока без болячек. Может быть и правда там уход лучше? Иногда вечерами, забрав детей (Вику из школы, Макса - из ясель) Женя чувствовала себя матерью-героиней, парламентером дружбы и интернационального братства. Она быстренько кормила детей на кухне, таких разных и симпатичных, так забавно не понимавших всей сложности своего родства, заводящих ссору из-за надкушенного яблока, игрушки или котлеты. Максим вообще был совсем не капризным, очень ласковым - лез обниматься с поцелуями (небось, Света научила) и совсем спокойна стал называть Женю мамой. Будто так оно всегда и было. Она иногда приглядывалась к нему со стороны, примеривалась- что если бы действительно это был ее ребенок? Бронзовый, с огромными черными глазами под загнутыми размашистыми ресницами и вечно взлохмаченными тугими кудельками - просто игрушка! Чем больше примерялась Евгения к такому материнству, тем абсурднее становились вообще различия "чужой" и "мой". Мой, только мой! А чье же еще это крохотное тельце, восседающее в мыльной пене, эти ручки, прячущие притаившееся и тут же с хохотом выскакивающее лицо: "Ку-ку!" А фигурка - прелесть - совсем мужская - широкие плечи и узенькая, с ямочками загорелая попка.
Все, знавшие о поступке Евгении, старались ей помогать
- и в яслях за Максимом был особый уход, и в "детском питании" припрятывались под прилавок югославские кашки, и в училище Евгению всегда кто-нибудь подменял, если надо было ей посидеть с заболевшим ребенком.
Дед с бабой, поначалу принявшие в штыки решение молодых "усыновить приблудного негра", мало- помалу, привязались к малышу. Глядишь - и сидит дед с Максом, перед сном ему книжки читает, а Татьяна Ивановна со слезой сообщает дочери:
- Мне кажется , Женя, Максику лучше дома посидеть. У него лобик горячий и кашей плевался. Знаешь, что сказал? "Баба! Дасть!" Я думаю "гадость"...
В общем, делили родители Женькины заботы, но вот одиночество разделить не могли.
А бывали дни, вернее, вечера, особенно праздничные и воскресные, когда она чувствовала себя одинокой и обиженной. Завидовала всем мужним женам, злилась на Алексея, срывала раздражительность на детях и в душе кляла себя за взваленную вгорячах ответственность за чужого ребенка.
Алексей был так далеко, что порой Евгения задумывалась, да есть ли он вообще? То всплакнула над обнаруженным в стенном шкафу его рабочим свитером, заляпанным цементом, то в сердцах в порыве одинокой нервной уборки, собрала в кучу и выкинула письма и телеграммы, а потом злилась на себя целую неделю. А в один прекрасный день зыбкая конструкция Женькиного счастья-несчастья развалилась под натиском сговорившихся и выступивших единым фронтом абсолютно разных обстоятельств.
Почему-то совпали эти события - день рождения Вики, для которого Женя напекла печенья и пирогов, чтобы отправить гостинцы в младшую школьную группу и сюрприз, приготовленный для нее лаборанткой кафедры иностранного языка Валечкой. Валя очень интересовалась искусством, обращая внимание сослуживцев на интересные публикации. В этот раз сюрпризно улыбаясь, Валя выложила перед Евгенией 2-й номер журнала "Эстрада и цирк", на обложке которой был изображен известный всему городу джигит Алексей в обнимку с длинноногой смуглянкой. Оба они - стройный молодец в белой черкеске без папахи, но с довольно габаритным кинжалом на боку и девица, изображающая только что умыкнутую горянку-невесту, стояли на крупе украшенной праздничной сбруей лошади и выглядели необычайно счастливыми. Невеста даже опустила огромные наклеенные ресницы, а глаза джигита, подхватившего свою драгоценную ношу, смотрели дерзко и весело, мимо объектива, по-видимому, в счастливую даль новой семейной жизни.
Понимая, конечно, Евгения, что это игра, представление и что, возможно, манежная "невеста" чья-то прочная жена, а Леша, летя в туманном свете прожекторов думает как раз о ней, о Жене. Но ощущение было такое, будто получила скверную анонимку и злые слезы наворачивались сами собой. Вечером бабушка с дедушкой устраивали маленький семейный праздник для именинницы Вики, в первую очередь, и для взрослых тоже. Явился одним из первых с лиловыми хризантемами и коробкой шоколадного ассорти некий Леонид, подозрительно зачастивший в эту зиму к Дороговым. Молодой, перспективный офицер исполнял обязанности помощника Михаила Александровича. Но уже чувствовалась в спортивном, плакатно-улыбчивом капитане какая-то западная бодрая хватка. Леонид часто засиживался у начальника после совместной работы и даже стал бывать на воскресных обедах Дороговых, упорно приглашаемый Татьяной Ивановной. Родители-то парня далеко - при исполнении воинского долга в германии, и все праздники он совсем беспризорный. Леонид охотно играл с Викторией и Максом, по-видимому, вообще детей любил, быстро находил с ними общий язык. Зимой даже пару раз катал вместе с Женей на санках разноцветных малышей в парке, не забывая вытащить вовремя из кармана какую-нибудь детскую финтифлюшку, а Евгении как-то прочел стихи Бодлера по-французски, правда, с ошибками. Но тут же рассмеялся:
- В меня родители образование силком вколачивали - и теннис, и музыкальная школа, и уроки иностранного языка - к дипломатическому поприщу готовили. НО в МИМО я не прошел - недостаточно силенок у отца оказалось, чтобы сына в такой престижный ВУЗ закинуть. Вот теперь и блещу в Солнечногорской глуши с такими-то дарованиями...
- Да вы, Ленечка, в провинции не засидитесь, - заулыбалась Татьсна Ивановна. - Миша рассказал, что на Вас весьма интересные виды у руководства имеются.
- Это, жена, военная тайна! -с деланной суровостью пресек разговор Дорогов и указал гостю на пианино:
- Вон инструмент без дела стоит. Огласите, юноша, празднество звуками. А то Евгению уже два года недопросишься.
- А что, я парень не гордый, в консерватории концертировать не стану, а для друзей с удовольствием выступлю - Леонид подсел к фортепиано. Начать, полагаю, следует с лирической... Он раздумчиво пробежал пальцами по клавиатуре, и бодро вошел в колею модного мотива: "Листья желтые по городу кружатся, листья желтые на плечи мне ложатся". Леонид начал подпевать, приятным домашним баритоном, слегка имитирующим Кобзона. В комнате повеселело, с помощью хозяев и гостей душевно зазвучало хоровое исполнение романсов и самых популярных шлягеров.
Виктория и Макс, получив положенные подарки, спали в другой комнате, Татьяна Ивановна |убрала грязную посуду, накрывая стол к чаю. -Ты что как неживая сегодня? Устала, дочка? - заглядывала мать в лицо Евгении, убиравшей на кухне остатки салатов в холодильник. - Поди, поди, с гостями посиди. Небось Леонид для тебя старается. Вот парень, так парень! Все праздничные дни остается в части, чтобы к нам зайти, даже по Москве, как другие, не мотается. С тебя вон глаз не сводит. И все так - без надежды! она со вздохом облизнула палец, выложив свещую "Прага" на блюдо.
- Я все вижу, мам. Хороший парень. Только к чему мне он? Скоро Леша вернется, обещал на пенсию выйти- у них же с 35 лет! - без энтузиазма заспорила Женя.
- Ой, радость какая! - съехидничала мать. - И опять будем здесь твоего пенсионера пристраивать, к нормальной жизни приспосабливать... Да, ладно, прости, ты сама уже взрослая...
- Татьяна |Ивановна сняла фартук, швырнула мимоходом на табурет и поплыла с тортом в гостиную, на ходу подпевая: "Только раз судьбою рвется нить...".
В комнате зажгли торшер и приятный полумрак охотно впитывал в себя аромат хризантем, запах клубничного варенья, духов и любовное томление печального романса.
Женя облокотилась на фортепиано, и когда умолкли финальные аккорды, неожиданно для себя сказала:
- Лень, "Не уезжай ты, мой голубчик" знаете?"
- Как раз мой любимый романс! А давайте, Евгения Михайловна, попробуем на два голоса? Потихоньку... - предложил Леонид.
- Отчего же потихоньку, я могу и громко. В музшколе всегда солировала. - Евгения стала рядом и почти не примериваясь и не подстраиваясь они запели дуэтом так, будто репетировали ежедневно. На душе у Евгении было странно приятно, как-то душераздирающе сладко - ведь пела она про Лешу, обращалась к нему, но пела с другим - голос к голосу, наслаждаясь послушным партнерством и тем, что этот человек, такой милый, легкий, чуткий думает сейчас о том же - о ее любви к Алексею и своем соперничестве с ним. И абсолютно, как сказала мать, безнадежно...
