Пришла пора вступать в комсомол, Тёма и сам очень хотел этого. Но у него не было общественной нагрузки, без которой туда никого не принимали. Зная, что он лучше всех в классе пишет сочинения, ему предложили стать редактором школьной стенгазеты.
— Оформлять есть кому, а вот писать заметки никто не хочет, — сказал ему секретарь комсомольского бюро школы. — Тебе, Артем, придется самому сочинять их за всех. Ну как — ты сможешь!
— Отчего же, попробую. Я ведь и рисую прилично, — охотно согласился Тёма. — В общем, газета будет выходить!
Стенгазета и правда скоро начала выходить, и все нашли, что она стала лучше. Тёма не только сочинял заметки на злобу дня школы, но и писал большие патриотические передовицы, посвященные историческим событиям и помощи фронту. Он открыл в себе журналистскую жилку и даже написал на радио о том, что делают его товарищи для фронта и для победы над врагом. Посланный им материал был передан в «Пионерской зорьке» и принес ему славу за пределами школы.
Тёму приняли в комсомол в Краснополянском райкоме ВЛКСМ и включили в состав делегации на открывающийся в Москве съезд сельской молодежи.
«Став комсомольцем, ты обязан проявить еще лучше свои способности, — напутствовал его секретарь райкома. — Мы рассчитываем, что сможешь не только передать товарищам все важное, что решат на съезде, но продолжишь писать на радио о полезных делах молодежи нашего района».
Однако надеждам районного секретаря не суждено было осуществиться. На съезде Тёме побывать все же довелось, и это яркое событие надолго осталось в его памяти. Но поразила его не торжественность и многолюдье заседаний, а невероятно роскошное по тем временам содержание участников съезда — деревенских ребят. Мало того, что их разместили в дорогих номерах одной из лучших гостиниц, но и кормили в ресторане такими изысканными блюдами, которых никто из них раньше даже не пробовал. И это в то время, когда шла война, на фронтах гибли тысячи людей, а кругом царил голод!
По возвращении Тёме удалось выпустить только один номер стенгазеты — его и других ребят, которым в этом году исполнялось шестнадцать, взяли на сборы по военной подготовке на аэродроме близ станции Долгопрудная. Там их на казарменном положении стали обучать мастерству воздушных стрелков. Жили дружно, стрельба всем нравилась, чего нельзя было сказать о физической подготовке; их заставляли ползать по-пластунски, причем инструктор выбирал самое грязное место, видимо исходя из суворовского принципа: «тяжело в ученье — легко в бою».
Закончились сборы тем, что наиболее крепких ребят, в том числе и Тёму, зачислили в ОСОДМИЛ — отряд содействия милиции, которой в районе не хватало для поимки бандитов и дезертиров. Комсомольцы-школьники были в его резерве и привлекались к операциям по мере необходимости. Тёме довелось участвовать в деле всего два раза, зато в последнем случае он едва не расстался с жизнью.
В тот раз ловили Главаря банды дезертиров. Большинство дезертиров, бежав с фронта или из госпиталей после ранения, прятались у своих родственников, не представляли опасности. Но были и те, кто, не желая вести жалкое существование, занимались грабежами и разбоем, добывая средства для разгульной жизни. Этот бандит был настоящим головорезом, уже успел натворить много дел и убил двух милиционеров. Взять его не удавалось, но смогли выследить его у любовницы в деревне близ Сухарева.
Там и устроили засаду. Преступник был отчаянный и вооружен до зубов. Милиционеров было всего трое, и им в подмогу выделили двух комсомольцев. Они с вечера спрятались в баньке с краю деревни и, когда местный осведомитель сообщил, что бандит у любовницы, в темноте подкрались к ее избе. Милиционеры окружили дом, а ребят на случай, если прорвется, оставили сторожить за забором: Тёму — напротив калитки, а его товарища — у огорода.
Как ни бодрился Тёма, но во втором часу ночи стал задремывать и упустил момент, когда группа захвата ворвалась в избу и началась пальба. У него были пистолет и винтовка. Забыв с перепугу про пистолет, он схватил трехлинейку и взял ее наизготовку. В избе прогремел взрыв, окно распахнулось, из него выскочил здоровенный лохматый мужик. Тёме бы в него выстрелить, но он растерялся, и бандит в два прыжка достиг калитки. И тут молодой осодмиловец вспомнил о винтовке и открыл огонь.
В бандита Тёма не попал, но тот остановился, и из немецкого шмайсера выпустил очередь туда, откуда раздались выстрелы. Над головой Тёмы, укрывшегося за кустом сирени в канаве, просвистели пули. В тот момент он и не понял, что был на волосок от смерти. Осознал это лишь потом, когда увидел дырку на своем старом буденовском шлеме. Все могло плохо для него кончиться, если бы не выскочившие из избы милиционеры.
Преступник был убит наповал. Он лежал, закатив глаза и злобно ощерив рот. Тёме не раз приходилось видеть умерших бойцов, но такую страшную смерть наблюдал впервые. К сожалению, при взрыве гранаты был серьезно ранен и один из милиционеров. Ему оказали первую помощь и на подводе отправили в районную больницу.
— Ну что, хлопцы? Поздравляю с боевым крещением! — поблагодарил ребят милиционер, руководивший операцией. — Чего так растерялись? Не видели, как убивают людей? — с усмешкой посмотрел на их побледневшие лица. — Ничего, на фронт попадете, не то еще повидаете! — Он немного помолчал и мечтательно добавил: — Хотя, на ваше счастье, к тому времени война, может, и закончится.
* * *
К началу лета, кроме сдачи экзаменов в школе, у Тёмы прибавилась новая забота — огород. Госпиталь отца должен был как фронтовой передислоцироваться дальше на Запад, и он оставался единственным мужчиной в семье. Тем более, что Анна Михеевна не работала, а у Лели на руках был маленький ребенок. И, чувствуя свою ответственность, Тёма все свободное время проводил на двух сотках их приусадебного участка. Прочтя все, что попалось по агрономии, пол-огорода занял под картошку, а на другой половине посадил капусту и лук. Без отца им снова грозил голод.
События на фронте развивались успешно. Красная Армия уже освободила от немцев Северный Кавказ и теснила их на Украине, не давая нигде основательно закрепиться. Но гитлеровцы были еще очень сильны и, чтобы остановить наше наступление, перебрасывали из Европы на Восточный фронт все новые и новые свежие дивизии. Создалась благоприятная обстановка для открытия второго фронта, но западные союзники медлили, несмотря на настойчивые требования Сталина и соглашения, достигнутые в Тегеране.
Правда, союзники высадили войска в Северной Африке и усилили военную помощь, чтобы поддержать успешное наступление Красной Армии. Посылали большое количество самолетов, разного снаряжения и особенно много необходимых нашим войскам мототехники: грузовиков и джипов. Благодаря этому и набравшему полную мощь производству за Уралом было наконец завоевано господство в воздухе. Наши новые самолеты оказались лучше немецких. Штурмовики Илюшина успешно бомбили немецкие части, а истребители Яковлева побеждали в воздушных боях.
Наступающие войска несли большие потери… В бой бросали даже заключенных, были сформированы так называемые «штрафные роты». Все продовольствие отдавалось на нужды армии, и в тылу повсеместно царил голод. И, несмотря на это, недоедающие люди из последних сил трудились на полях и заводах, чтобы обеспечить окончательную победу над врагом.
От голода больше всего страдали старики, дети и больные. Началась какая-то эпидемия смертей. Пришло горе и в семью Наумовых. Умерла бабушка Вера. Скончалась скоропостижно, во сне, от обширного инфаркта, всего через два дня после того, как ее в очередной раз навестила Анна Михеевна и привезла продукты.
— Она ведь почти ничего не ела, сердешная. Клевала как птичка, — говорила Дуняша срочно прибывшим Анне Михеевне и Тёме. — Хорошая была женщина, вот Бог и забрал ее к себе. Видать, и меня призовет скоро, — добавила, вытирая слезы и истово крестясь.
— Разве ей не хватало еды? — огорчилась Анна Михеевна. — Мама мне никогда не жаловалась.
— Да она не ела от тоски, — скорбно вздохнула Дуняша. — Все переживала, что не едет Инна, что бросила ее и не хочет видеть. Ты напиши сестре про это. Нехорошо она поступила!
— Обязательно напишу! — сердито согласилась Анна Михеевна. — Инна должна была хоть раз приехать в Москву — повидаться и поддержать маму. Не верю, что при своем характере не смогла хоть на денек вырваться.
Так это было или нет, но на похороны Инна не приехала. Она лишь прислала пространную телеграмму с объяснением, почему не может приехать, в которой упрекнула сестру за то, что не уберегла их старую мать.
— Это надо же! Какой эгоизм, — возмущалась Анна Михеевна, глотая слезы обиды. — Бросила на меня маму в эвакуации, за все время нисколько не помогала и ни разу не навестила, хотя живет там припеваючи. И я же во всем виновата! Хорошо, хоть Римма меня не упрекает.
