- Итак, - произнесла она, устремив на него свой шутливо-строгий взгляд.
- Ежели вы будете на меня так пронзительно смотреть, - с улыбкой произнес Владимир, - сомневаюсь, что смогу дать какие-либо объяснения.
- Хорошо, не буду так смотреть, - согласилась Елизавета.
- Прежде всего, должен вам сказать, - начал Владимир, - мне удалось выяснить, что надлежит сделать, чтобы Алексис носил мое имя. Это не так сложно, как я вначале предполагал.
- Да? - удивилась Елизавета.
- Однако все, на первый взгляд, несложное нередко за собой скрывает определенные трудности. Сие применимо к данному случаю.
- Объясните, пожалуйста.
- Существуют довольно простые способы признания незаконнорожденных детей. Лучший из них, на мой взгляд, это жениться на матери ребенка и, соответственно, дать ей и ему свое имя. Возможно также, официально объявить во всеуслышание о нем, как о своем сыне и наследнике. Однако у столь простых способов имеются трудности. Я не могу на вас жениться, потому как вы все ещё являетесь супругой другого человека. И я не могу признать официально своего сына, потому как он считается сыном другого человека.
- Преступника, имя которого обесчещено, - прибавила Елизавета.
- И, тем не менее, для всего света, как это ни прискорбно для меня, этот человек - отец моего сына. И я не знаю, как это изменить. И потом, признав своего сына, я запятнаю вашу репутацию, Елизавета. А я не могу этого допустить. Это какой-то лабиринт, у которого имеется вход, но не имеется выхода.
Во время их разговора бесшумно вошел лакей с наполненным подносом. Он расставил десертные приборы, сладости и угощения, после чего, произнеся: "Извольте откушать, ваши сиятельства", удалился.
- Не огорчайтесь, Владимир, - произнесла Елизавета. - Ведь не вечно же так будет. Однажды все изменится. Нужно только подождать. Я понимаю, для вас, как и для любого мужчины, нет ничего важнее появления сына, о котором вы так долго мечтали, единственного наследника и продолжателя рода. Ваше желание объявить всем о нем, вполне понятно. Но вы забываете, что помимо вашего желания, есть ещё желание Алексиса. И с ним нельзя не считаться. И все же самое главное - не в том, чтобы свет считал Алексиса вашим сыном, а чтобы он сам так считал.
- Да, это правда, - согласился Владимир. - Мой сын - не малолетний ребенок, а взрослый молодой человек с собственными взглядами и суждениями. И я, увы, не имею ни влияния на него, ни родительской власти над ним, ни права на его любовь. Конечно, все это не придет, едва только он станет носить мою фамилию. Но мне хотелось бы, в тот день, когда он примет меня, и я смогу заключить его в свои объятия, предложить ему все то, чего он был лишен долгие годы. Вы не должны думать, Елизавета, будто все это я делаю ради собственных амбиций! Для меня, прежде всего, важны интересы моего сына. Я никогда не стал бы ничего предпринимать, не посоветовавшись с ним и с вами.
- Я в этом ничуть не сомневаюсь, - сказала она. - Однако пойдемте пить чай.
- Пойдемте, - ответил он на её приглашение.
За чаем их разговор переключился на другую тему. Елизавета принялась рассказывать о всех событиях, происшедших за последний месяц: о том, что имущество Ворожеева временно перешло под её опеку; о том, что на неё свалился огромный объем дел; о том, что его оставшееся состояние, часть или все целиком, должно перейти Полине Солевиной. Она также рассказала ему о письмах Алексиса, о своем волнительном ожидании известий, касающихся её развода, и даже об одолевавшей её временами апатии. Владимир внимательно её слушал, как способен слушать только любящий человек, для которого даже мельчайшее событие жизни любимой имеет большое значение.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Елизавета держала в руках заветный документ, свидетельствующий о том, что князь Дмитрий Кириллович Ворожеев более не является её супругом.
Наконец-то она свободна! Она закрыла глаза и перед ней пронеслась её жизнь в этом ненавистном браке: все её обиды, разочарования, слезы и унижения. Некоторые неприятные и скверные эпизоды её жизни восстали из руин прошлого и обратили на неё свои отвратительные лики. Но если раньше подобные лики вызывали у неё боль и обиду, то сейчас - месть.
Сколько же боли причинил ей этот человек! И эта боль не давала ей покоя. Желание отомстить на протяжении долгих лет не покидало Елизавету. И хотя ей удалось возвыситься над своим мужем и даже подчинить его, но в своей мести она не чувствовала себя полностью удовлетворенной. Ей хотелось растоптать его так, как он всегда топтал её.
В суровых и мрачных стенах следственного изолятора в комнате для посещений Елизавета ожидала своего бывшего супруга, чтобы сообщить ему то, что она скрывала от него все годы их брака.
В сопровождении конвоя Ворожеева привели в камеру для посещений и посадили напротив Елизаветы. Затем по просьбе Елизаветы конвоиры удалились, оставив наедине двух непримиримых врагов, которых разделяла железная решетка. Для арестанта Ворожеев выглядел не так плохо, как ожидала Елизавета. Ни следов страданий, ни бледности на его лице она не обнаружила. Мало того, едва он увидел её, как его лицо расплылось в улыбке насмешливой и шутовской, которая была так ненавистна Елизавете.
- Bonjour, mon epouse chere26, - своим обычным насмешливым тоном приветствовал он её. - Вы пришли навестить меня в этом грязном и отвратительном месте? Как это мило с вашей стороны! Я тронут!
- К моему великому счастью, я уже не ваша супруга, - надменно произнесла она. - И вот документ, свидетельствующий об этом.
- Comme cela malhonnetement et perfidement!27 - упрекнул её он, скорчив презрительную гримасу. - Стоило мне попасть в беду, как вы немедленно воспользовались этим. Вы бросили меня на произвол судьбы в этом грязном и отвратительном месте. Вместо того, чтобы поддерживать меня в моем, точнее - в нашем несчастье, как того нам велит супружеский долг, вы подло отреклись от меня. Куда девалась ваша честность и порядочность, моя обожаемая Эльза, я уже не говорю о простом христианском милосердии?
- Кто мне читает нравоучения о честности и порядочности? - возмутилась она. - Двоеженец, мошенник, вор и душегуб!
- Вы не должны верить всем этим гадостям, в которых меня обвиняют, сделав невинное лицо, произнес он. - Я невиновен. Меня незаслуженно отправляют на каторгу.
- Каторга - это самая малость, которую ты заслуживаешь за то зло, что ты причинил другим. Тяжелая работа, суровые условия жизни пойдут тебе на пользу. Однако я пришла сюда не затем, чтобы позлорадствовать или посмеяться. Хотя ты всегда смеялся надо мной, словно над глупым и ничтожным созданием, и сейчас мне представилась возможность ответить тебе тем же, но я этого делать не буду.
- А зачем же вы пришли, моя обожаемая Эльза, позвольте полюбопытствовать?
- Затем, чтобы сообщить тебе нечто, о чем ты даже не подозреваешь.
- Как интересно! Нечто, о чем я даже не подозреваю. Что же это такое? Я прямо весь сгораю от любопытства!
- Насмешничаешь! Что ж, смейся! Пока. Потому что после, когда я сообщу тебе это, ты вряд ли сможешь смеяться.
- Я ещё больше сгораю от любопытства! Сообщи же мне скорей!
- Ты всегда считал меня до тошноты правильной, - начала Елизавета. Ты называл меня "святошей" и при этом кисло кривил губы. Ты без всякого зазрения совести нередко повторял мне, что как женщина и как мать я никуда не годна. Ты не скрывал от меня свои любовные похождения. Более того, иногда ты словно нарочно при мне упоминал о них, демонстрируя тем самым свое пренебрежительное отношение ко мне. Ты ни во что меня не ставил, смеялся надо мной, топтал мою душу, а я страдала от этого. Ты причинял мне боль, но самое отвратительное, что моя боль приносила тебе наслаждение!
- О, моя драгоценная Эльза, - демонстративно зевнул Ворожеев. - Какая отменная проповедь! Только не надо её продолжать, ибо её суть я уже уловил. Я был для тебя плохим мужем. Каюсь!
- Ты считал и, пожалуй, до сих пор считаешь, что я была тебе верна, хоть и ненавидела тебя, - продолжала Елизавета, не обращая внимания на его ехидство. - И ты даже не подозреваешь о том, что в моей жизни был другой мужчина. И не просто был! В его объятиях я испытала истинное наслаждение. Именно от этого мужчины я родила Алексиса.
Громкий хохот Ворожеева прервал её.
- Что за чушь! - пренебрежительно фыркнул он. - Какой блеф! Ты пытаешься уверить меня, что Алексис не мой сын?
- Я не пытаюсь уверить, - без тени смятения заявила она, - потому что так оно и есть. Он не твой сын!
- Он родился через девять месяцев после нашего брака. А в то время ты меня любила и всегда была при мне.
- Если ты хорошо посчитаешь, то обнаружишь, что он родился не через девять месяцев, а через восемь.
- И что это значит? - вызывающе спросил Ворожеев.
Елизавета почувствовала, что в нем закипает гнев. И это принесло ей наслаждение.
- А то, что он был зачат до нашего брака, - спокойно заявила она, другим мужчиной.
