Кое-где по склонам горы каскадами ниспадали реки. С борта «Проворного» они были похожи на длинных серебристых змей. Это был пейзаж величественный и в то же время дикий, в чьем создании рука человека явно сыграла не последнюю роль, однако невозможно было бы отрицать, что природа с благосклонной терпимостью помогала ему в этом. Она послушно позволяла управлять собою, обуздывать и укрощать…
Жак не ожидал увидеть ничего подобного. Внезапно он представил себе, насколько придется ему на этой земле изменить своим привычкам, как часто придется делать над собой насилие, дабы заставить забыть сладостные мгновения, проведенные с братом и друзьями во Франции. Однако он был счастлив надеяться, что по крайней мере здесь уже ничто не будет напоминать ему о Мари.
Капитан тем временем уже отдал приказ спускать на воду шлюпки. И сам подошел к Жаку, предлагая ему сесть в одну из них.
Дюпарке сделал знак Лефору пройти вперед, а сам склонился перед моряком.
— Покорнейше благодарю вас, сударь, — любезно проговорил он, — за все заботы, какими вы окружили меня во время этого плавания.
Господин де Отвиль ответил поклоном. В этот момент появился и отец Теэнель.
— Мы поедем в одной шлюпке, — сообщил он молодому губернатору.
— Прошу вас, святой отец, — предложил Жак, пропуская его вперед.
Иезуит послушно прошел к борту и ступил на висящий над водой веревочный трап, по которому уже спустился Лефор. Силач почтительно подставил благочестивому отцу руки и, словно ребенка, заботливо усадил его на скамейку.
Потом к ним с проворством присоединился Дюпарке, и шлюпка отошла от борта корабля.
Не успела лодка коснуться дна, как сидевшие на веслах матросы сразу спрыгнули в воду и волоком потащили ее по песку.
Тотчас же от толпы отделились несколько человек, направляясь навстречу путешественникам.
Жак представился тому, кто оказался ближе всех. В ответ он почтительно склонился перед Дюпарке со словами:
— Господин губернатор, пару дней назад сюда заходил один фрегат из Дьепа, «Сильный», и мы были уже предупреждены о вашем скором приезде. Генерал-губернатор Наветренных островов, господин Лонгвилье де Пуэнси намеренно отложил свое возвращение на остров Сен-Кристоф, чтобы иметь честь лично встретиться здесь с вами…
— Отлично, сударь. С кем имею честь?
— Дворянин Дювивье, судья по гражданским и уголовным делам, к вашим услугам.
— Не сочтите за труд проводить меня к господину де Пуэнси.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Первое знакомство с колонией
Лонгвилье де Пуэнси сменил на посту генерал-губернатора Наветренных островов самого Белена д’Эснамбюка. Свою резиденцию он обосновал на острове Сен-Кристоф, одна из частей которого, согласно договору о разделе, подписанному д’Эснамбюком и капитаном Томасом Уорнером, принадлежала англичанам.
Господин де Пуэнси как раз оказался в форте Сен-Пьер, когда там бросил якорь «Сильный». Узнав о недавнем назначении губернатора острова и о том, что новый губернатор — человек молодой и к тому же племянник его предшественника, он отсрочил свой отъезд, дабы немедленно познакомиться с новым правителем.
За то время, что он жил на островах, господин де Пуэнси уже успел привыкнуть к повадкам авантюристов всякого толка, окружавших его в этих краях. С гибкостью и проницательностью он сумел прочно утвердить свою власть. Невзирая на королевские указы, он защищал корсаров и даже пиратов, ибо прекрасно сознавал, что без них французские колонии в Америке быстро перейдут в руки англичан и к тому же именно благодаря этим морским «птицам» многие острова получают продовольствие и не умирают от голода.
Готовясь к встрече с Диэлем Дюпарке, он облачился в свое придворное платье и предстал пред юным губернатором в широкополой шляпе из кастора, над которой торчком стоял плюмаж, прикрепленный вместо бриллианта огромным самоцветом. Камзол его был сшит из пяти наложенных друг на друга слоев тафты, а поверх красовался круглый воротник из двух рядов кружев; штаны были из пунцового фриза, а сапоги на высоких каблуках с золочеными шпорами, были вдобавок ко всему, снабжены до самых ступней разрезами а-ля Помпиньян, открывающими взорам бледно-алые шелковые чулки и розочки из лент, болтавшихся у него под коленками, как и на корсете камзола, нарукавниках, локтях и рукоятке шпаги.
Он был небольшого роста, с живыми глазами и носил эспаньолку и усы, прозванные «пучиной любви».
Когда Дюпарке вошел в комнату, он поднялся со стоявшего подле окна высокого кресла, откуда наблюдал за оживлением в Сен-Пьере, вызванным прибытием «Проворного», и пошел навстречу почтительно склонившемуся перед ним молодому губернатору.
— Я ждал вас, сударь, — обратился к нему он. — Рад познакомиться с вами, ибо много слышал о вас от капитана «Сильного».
— Весьма польщен, сударь, — ответил Жак.
— В самом деле, — вновь заговорил господин де Пуэнси каким-то бесстрастным голосом и с резкостью, которая не укрылась от внимания Дюпарке, — капитан рассказал мне немного о вашей истории. Насколько я понимаю, это в известной степени неповиновению королю вы обязаны столь высокой должностью? Правда ли, будто вам пришлось провести некоторое время в Бастилии?
— Разумеется, так оно и было. А что, вы видите в этом что-нибудь предосудительное?
— Никоим образом! Вы скоро сами увидите, что немалая часть обитателей наших островов провела в тюрьмах куда больше времени, чем на воле. Правда и то, что по большинству из них давно плачет виселица… и рано или поздно, коль не утонут сами, там они заканчивают свои дни!
— Не знаю, сударь, какой конец вы предпочли бы для себя, — возразил Жак, — что же касается меня, то надеюсь покончить счеты с жизнью со шпагою в руке, как и положено достойному дворянину.
— Не кипятитесь, сударь! Нам как раз нужны здесь люди, готовые на все, и особенно — биться с оружием в руках. Ведь, защищая свою жизнь и свое имущество, они защищают и нашу колонию. Насколько мне известно, вы были назначены губернатором Мартиники по протекции маркиза де Белиля, не так ли? Надеюсь, ваш покровитель просветил вас обо всех трудностях, какие ожидают вас на этом поприще?
— Я имею честь пользоваться доверием господина Фуке и надеюсь, что смогу оправдать его доверие.
— Могу ли я позволить себе дать вам один совет?
— Я весь внимание, сударь.
— Остерегайтесь своего окружения. Вы непременно станете объектом интриг, если не настоящих заговоров. Даже сами колонисты и те станут вашими врагами. Сколько бы вы ни старались делать для их блага, они все равно будут думать, что этого недостаточно. И я настоятельно рекомендовал бы вам держать в ежовых рукавицах Суверенный совет и таких знатных господ, как господин де Лауссэ и господин Левассер, — уж они-то непременно попытаются потягаться с вами во власти и влиянии на острове.
— Благодарю вас, сударь.
— Я предостерег вас, сударь, единственно из дружеского расположения, кое питаю к вашему дядюшке. А засим позвольте пожелать вам удачи…
Когда Жак вышел от генерал-губернатора, он не знал, что и подумать об этой краткой беседе. Он был обижен его грубой откровенностью, хоть и знал заранее, что его советы окажутся ему отнюдь не бесполезны. Тем не менее он не чувствовал к этому человеку ни малейшей симпатии. И подозревал, что достаточно совсем немногого, чтобы они сделались настоящими врагами. Однако отогнал прочь все заботы и отправился на поиски Ива Могилы, которого нашел перед воротами в форт, где он в окружении сгорающих от любопытства колонистов расписывал достоинства молодого губернатора.
Уже направившись в его сторону с намерением положить конец этим словоизлияниям, он вдруг увидел, как к нему торопливой походкой спешит Жером де — Сарра, сеньор де Лапьерьер — тот самый гардемарин, что поначалу повел себя столь неучтиво, а потом на празднике по случаю церемонии пересечения экватора изображал на «Проворном» Нептуна.
Не сомневаясь, что молодой человек имеет сообщить ему нечто важное, Жак тут же замедлил шаг.
Лапьерьер едва переводил дыхание.
— Сударь, — обратился он к Дюпарке, — я хотел бы попросить вас об одной милости, но, боюсь, вы еще не простили мне моей выходки, какую я столь неосмотрительно позволил себе в Бордо.
— О милости? — с удивлением переспросил Жак. — Какой же, сударь?
— Полагаю, господин губернатор, вы еще не успели полностью укомплектовать себе офицерский штаб, я знаю, вам понадобятся опытные моряки и артиллеристы. Я прошел хорошую школу и буду счастлив, если вы возьмете меня служить вашей персоне.
— Вы готовы покинуть «Проворный»?
— С вашего разрешения, сударь.
Жак долгим, оценивающим взглядом с ног до головы окинул гардемарина, немного подумал, потом проговорил:
