- Это был Ричард?
Уил вытер нос и кивнул.
- Понятно. Я обязательно скажу ему, что у нас дома употреблять такие грубые слова не принято. И гнев не может служить этому оправданием. Прошу тебя, Уил, никогда больше этих слов не говорить. Ты меня понял?
Уил с обреченным видом снова кивнул.
- Кроме того, ты наказан и не будешь ездить верхом до конца недели.
Мальчик в ужасе посмотрел на мать.
- Но...
- Никаких "но"! Такая мера заставит тебя запомнить на всю жизнь, что истинного джентльмена узнают по тому, что и как он говорит. А теперь отправляйся к себе в комнату и сиди там, пока я тебя не позову.
Понурив голову, Уил шаркающей походкой, как старик, вышел из комнаты.
Наконец сэр Блайт добрался до дома Антонии. Он валился с ног от усталости и, кроме того, был зол как черт. По счастью, Антония всю дорогу до Норберт-Холла хранила молчание: поняла, должно быть, что, домогаясь его, несколько перегнула палку. Или, быть может, мрачное настроение Ричарда передалось ей и излечило ее - по крайней мере на время - от излишней разговорчивости, кто знает?
Распрощавшись со сластолюбивой девицей и двинувшись в обратный путь, Ричард постарался выбросить из головы Антонию и вновь вернуться мыслями к предстоящему объяснению с Элиссой. У него в голове снова стали одна за другой прокручиваться умилительные сцены примирения - страстные речи, горячие поцелуи, ласки, потом снова поцелуи и ласки и так далее, до бесконечности...
Неожиданно его взгляд напоролся на каменную постройку оставшегося от былых времен павильона.
Все еще стоит, проклятый, с ненавистью подумал Ричард и дал себе слово при первой же возможности срыть павильон до основания.
Однако настроение у Ричарда после этого не улучшилось, а, наоборот, еще больше испортилось.
Почему, спрашивается, этот проклятый павильон не был уничтожен землетрясением, молнией или еще каким-нибудь образом? Почему, в конце концов, первый муж Элиссы, сторонник современных направлений в архитектуре, не велел разобрать его по кирпичику, чтобы выстроить на его месте не менее чудовищное, но зато абсолютно новое здание?
Обуреваемый этими безрадостными мыслями, Ричард доехал до конюшни. Не успел он соскочить с коня, как перед ним, словно призрак из преисподней, возник грум, который, похоже, дожидался его появления в течение нескольких часов.
- Леди Доверкорт требует вас к себе, милорд, - заявил парень, не удосужившись даже склонить перед ним головы. - Сию же минуту!
Глава 13
Элисса наблюдала за тем, как Ричард, заложив руки за спину, входил в ее кабинет. Вид у него был самый беззаботный, и ее грозно сведенные на переносице брови производили на него, казалось, не более сильное впечатление, чем облачка на небе, обещавшие дождь во второй половине дня.
Элисса мысленно приказала себе успокоиться, по возможности держать себя в руках и не давать воли гневу.
- Ты где был?
Ричард присел на край письменного стола и пристально на нее посмотрел.
- Катался на лошади. Надеюсь, ты соскучилась?
- Ночью тебя не было в спальне. Где же ты ночевал?
- Сначала скажи, ты соскучилась? - повторил он, раздвигая губы в исполненной чувственности улыбке.
- Поскольку ты мой муж и господин, ты не должен давать мне объяснений по поводу своего отсутствия, тем более если у тебя нет такого желания, сухо сказала она. - Но ты отправился на прогулку один, без Уила.
На лице Ричарда проступило нечто похожее на обыкновенное человеческое чувство., - Я выехал еще до того, как он проснулся. Значит, он меня ждал? Черт бы побрал эту Антонию!
- Антонию? Антонию Норберт?
Элисса обнаружила, что Ричард, оказывается, может быть застенчивым и даже робким.
- Да, я скакал верхом на лошади, как вдруг из-за кустов перед самым моим носом появилась Антония. Оказалось, что она подвернула ногу. Увидев меня, она попросила, чтобы я отвез ее домой. Я как джентльмен не мог отказать даме и исполнил ее просьбу, то есть отвез ее в Норберт-Холл.
Домой - или еще куда-нибудь? На вечере у Седжмора Антония весьма недвусмысленно дала понять, что сэр Блайт ее заинтриговал. Неужели Ричард с его опытом легких побед над женщинами отверг то, что она, возможно, пыталась ему предложить?
- Поверь, Элисса, я бы предпочел вместо этого несколько часов подметать улицы Лондона, - сказал Ричард, будто отвечая на ее мысли.
Слова Ричарда польстили Элиссе, и она сразу же сказала себе, что глупо было с ее стороны подозревать ею в измене и ревновать. Вслух она, однако, сказала совсем другое:
- Все это не так уж и важно. Сегодня У ил уже никуда не поедет. Он вообще будет сидеть дома до конца недели.
Ричард выпрямился и устремил на нее встревоженный взгляд.
- Что с ним случилось? Уж не заболел ли?
Элисса покачала головой:
- К счастью, нет. Просто он наказан. Он, видишь ли, позволил себе сегодня утром выругаться.
- Позволил себе выругаться? - переспросил Ричард с таким облегчением, что можно было подумать, будто брань была для него столь же несущественным проступком, как не застегнутая до конца курточка. - И это все?
- Исходя из того, что он сказал, неделя без прогулки вполне справедливое за это возмездие.
- Что же он такого сказал, что так тебя опечалило?
- Некое выражение, которому его научил ты.
- Выражение, которому научил его я? - Тут Ричард наконец понял, что она имела в виду. - Ах это? Там, на конюшне?
- Да, на конюшне.
- А он сказал тебе, почему я выругался?
- Он сказал только, что ты очень разозлился.
Ричард едва заметно улыбнулся.
- Я наступил на навозную кучу и сразу же, так сказать, на это отреагировал, то есть чертыхнулся. Полагаю, что моя реакция при сложившихся обстоятельствах была вполне естественной.
- Я не понимаю, почему вы считаете брань естественной реакцией на жизненные обстоятельства, милорд, - сказала Элисса. - Богохульство суть проявление слабости.
Если бы она только знала, какие чудовищные ругательства и богохульства слышал он в детстве, то бранные слова, которые он произнес на конюшне, показались бы ей невинным лепетом.
- В тот момент я не помнил себя от злости. Но почему выругался Уил?
- Потому что ты уехал кататься без него.
- В таком случае я виноват даже больше, чем думал, а потому прошу прощения не только у тебя, но и у Уила. Позже я лично принесу ему свои извинения.
- Извинения часто произносят автоматически. Если человек не понимает, как разлагающе действуют богохульства на неокрепшую детскую душу, все эти жалкие слова - пустой звук.
Ричард вздрогнул.
- Думаешь, я не понимаю, как реагируют люди на те или иные слова? Чушь! Я - сочинитель. Уж мне ли не знать о силе воздействия слова на человека!
- У тебя не было собственных детей, а потому твоему пониманию недостает глубины. Быть может, тебе лучше не ездить больше с Уилом на верховые прогулки? Кто знает, чему ты можешь научить мальчика, даже об этом не подозревая?
- Чему же, по-твоему, я могу его научить? Мерзостям?
Наставлю его, так сказать, на путь греха и порока?
Элисса поджала губы и промолчала.
Ричард подошел к ней, схватил за плечи и прошипел:
- Ты, значит, полагаешь, что я способен научить твоего сына бог знает чему? Думаешь, я растлю его, как в свое время растлили меня?
Лицо Ричарда исказилось, он замолчал и, ни слова не говоря, вышел из комнаты.
Пытаясь сдержать охватившие его чувства, Ричард вышел в холл, подошел к камину и, положив руку на мраморную каминную полку, несколько раз глубоко вздохнул. Если бы Элисса только знала...
Но она не узнает. Не должна узнать!
Он услышал шаги и повернулся. Ему хотелось видеть Элиссу, но в то же время он боялся прочесть в ее взгляде непонимание и осуждение.
На лестнице стоял Уил. В его глазах отражались страх и удивление.
Что бы там ни случилось между ним и Элиссой, ребенку об этом знать не следовало.
Изобразив подобие улыбки, Ричард направился к мальчику, который тоже улыбнулся ему, хотя улыбка получилась невеселая.
- Боюсь, мое отсутствие вызвало в доме целый переполох, - сказал Ричард, присаживаясь на ступеньку рядом с мальчиком.
Несмотря на мрачные мысли, которые одолевали Ричарда, он не мог не признать, что при виде Уила его охватили теплые отеческие чувства - так, во всяком случае, ему казалось: ведь, как совершенно справедливо утверждала Элисса, собственных детей у него никогда не было.
Оглянувшись, Уил с заговорщицким видом прошептал:
- Мама, наверное, на тебя тоже рассердилась?
- Рассердилась, и даже очень, - вынужден был признать Ричард.
"Вот именно, что очень, - подумал Ричард. - Уж не приревновала ли она меня, чего доброго, к Антонии? Да нет, этого не может быть. Разве она не понимает, что Антония не стоит даже ее мизинца?"
- Не надо было мне ругаться, - пробормотал Уил.
- Да и мне не стоило этого делать, - сказал Ричард и с улыбкой протянул мальчику руку. - Нам следует заключить с тобой договор - никогда не ругаться, как бы ни были мы разозлены или опечалены. Мужчина должен и поступать, и говорить; как джентльмен, - при любых обстоятельствах. Идет?
