— Мсье, что означает эта фраза? — спросил молодой человек.
В ответ старик написал в своем блокноте: «Не задавайте лишних вопросов. Работайте… — Затем он добавил: — Эти слова предназначаются моему сыну. Прежде чем озвучить их, наберите в легкие побольше воздуха и пошире раскройте рот».
С самого начала запись тяжело давалась молодому артисту… Как только юноша начинал старательно произносить слово «дурак», у него возникали проблемы. Старик прерывал его на полуслове и протягивал клочок бумаги с надписью: «Вы плохо озвучиваете это слово. Оно должно звенеть, как струна: д-у-р-а-к!»
Артист написал ответ на том же листке бумаги: «Мсье, это не запись плохая, а слово!»
Старик пришел в ярость: «Почему вы мне пишете записку? Я не глухой, я только потерял голос».
С тех пор старик взял в привычку включать на полную мощность магнитофон. Стены особняка от подвала до крыши сотрясали раскатистые звуки:
«Д-у-р-а-к…
Когда я говорю тебе “покупай”…
По-ку-пай!»
Затем на весь дом раздавалось громкое шуршание перематывавшейся назад пленки. И старик снова врубал на полную мощность: «Ты никогда ничему не научишься…»
Анук искоса поглядывала на деда. Он походил на старого китайца, погруженного в свои грустные мысли. Слова Анук сразили его наповал. У него было совсем нерадостно на душе. Испытывал ли он такую же боль, как от неудавшейся сделки?
— Пустые разговоры, — произнес он ворчливым тоном. — Досужие бабские домыслы.
— Медсестра точно знала, о чем она говорит, — ответила Анук.
Она зачарованно разглядывала Лондон через кристально чистые окна «роллс-ройса», город представал перед ней во всей своей красе. Уличные регулировщики, словно сошедшие с книжных страниц, ловко управляли плотными потоками городского транспорта. В этот дождливый и пасмурный день Лондон отнюдь не выглядел гостеприимным хозяином. У него был суровый и неприступный вид. Дед крепко задумался о чем-то своем. Она видела, как он постарел: кожа да кости, лицо, изборожденное морщинами, седые кустистые брови над глубоко посаженными глазами. Над правым глазом свисал одинокий белый волос как знак беды. С сорокалетнего возраста его называли «старик». Скоро про него будут говорить «мсье». Для него это равносильно оскорблению. «Старик» внушает уважение. «Мсье» обычно зовут богатого покойника по дороге на кладбище.
— Если подумать, — сказал он, — неужели ты надеялась, что твоя мать с радостью примется вязать детские носочки после того, как ты сообщила ей о том, что… приключилось с тобой? Твоя мать, хотя и дура, но не до такой же степени…
Она смотрела на выходивших из своих контор счастливых англичан, которые раскрывали над головой зонтики. Хорошо этим англичанам. Они чувствуют себя защищенными.
— Сколько ты платишь в день за номер в «Савойе»?
Он не задумываясь ответил. Он знал эти цифры наизусть. Анук пожала плечами. На эти деньги можно было бы прожить целый месяц с ребенком.
— Дедушка, мне сказали, что у тебя проблемы с сердцем. И потому я должна молчать, чтобы тебя не огорчать… Возможно, твои дела не так плохи, как они говорят. Ведь они всегда врут.
— Мотор от старости сильно барахлит, — ответил он с отрешенным видом. — Надо признать, что мы получили по заслугам. Первый удар я принял на себя. Тот венок на моем «роллс-ройсе». Тебе было всего шестнадцать лет… А вот твоему отцу досталось по полной программе… У него маниакальная боязнь выглядеть смешным в чужих глазах… А ты преподнесла ему такой подарочек… Все дело в наших деньгах… Если бы ты была из простой рабочей семьи, то жила бы спокойно… Мы несем наказание за наше богатство…
— От вашего богатства несет вонью…
— Я кулаками проложил себе дорогу… Я был продавцом в магазине, торговавшем репродукциями картин известных художников. В чем ты можешь упрекнуть меня? В том пути, который я преодолел? Если бы ты была внучкой старого конторского служащего, то сказала бы обо мне: «Он добрый малый, но дурак… Всю свою жизнь он состоял у кого-то на побегушках…» Конечно, мой сын оказался не на высоте. Я знаю это… Он чудовищно необразованный человек. Я платил всем его преподавателям, чтобы он мог переходить из класса в класс… Все они кормились за мой счет. И все же мне с большим трудом удалось перевести его в шестой класс. Мои деньги оказались бессильными при сдаче экзамена на бакалавра. В то время это решалось на государственном уровне. В наши дни он бы с легкостью получил диплом бакалавра. Однако он так и не удосужился получить его…
— И ты передаешь власть в его руки, — сказала она потухшим голосом. — Вот в чем заключается несправедливость. Ему все достается даром, без борьбы и труда. Ему кажется, что он разбирается в живописи, но он ни разу не заглянул в мастерскую художника. Возможно, он отличит акварель от полотна, написанного маслом. Но ни на что большее он не способен… И ты передаешь власть ему…
— Власть предержащие всегда превращаются в параноиков, — сказал дед. — Возьмем, например, рабочего с завода «Рено».
— Дедушка, я не хочу такого примера. Ты всегда обращаешься за примерами к «Рено»… Мне больше по сердцу какой-нибудь металлург…
— Хорошо, предположим, что твой металлург получит миллиард… И огромный завод в придачу… Несколько месяцев он будет пребывать в коматозном состоянии. До тех пор, пока не поймет, что такое власть. Он тут же почувствует себя пупом земли. Никакие разумные доводы не смогут воздействовать на него. Он будет свято верить в то, что богатство свалилось ему на голову за его собственные заслуги… В своем упрямом невежестве он превзойдет самого себя…
— А ты, дедушка, тоже параноик?
Дед рассмеялся, как мальчишка.
— Нет. И ты знаешь почему? Потому что в моей жизни всегда были женщины… После печального события в клинике я могу говорить с тобой как с взрослым человеком. Все излишки гордыни я сливал вместе со спермой. Как только я замечал за собой признаки мании величия и переставал прислушиваться к мнению окружающих, считая себя последней инстанцией, я начинал бить тревогу. Красивое женское тело легко помогает излечить звездную болезнь. Когда старик ложится в постель с двадцатилетней красоткой, в его голове многое проясняется. Он лишний раз убеждается во всемогуществе денег: живое доказательство тому находится в его постели… Прелестное создание расточает улыбки старому сморщенному стручку вовсе не потому, что испытывает к нему любовь или страстное влечение. За все заплачено вперед. Ты кое-как занимаешься с ней любовью, сожалея только о том времени, когда был в постели любовником с большой буквы. Она же вдруг ни с того ни с сего начинает петь дифирамбы твоей несчастной усталой плоти. И тут-то ты понимаешь, что настал момент держать ухо востро. Если красавица говорит с тобой приглушенным голосом (они почему-то считают, что после любви надо с томным видом говорить шепотом. Я знал только одну особу, которая громко кричала мне в ухо… Из-за моего преклонного возраста она принимала меня за глухого), если она вдруг говорит: «Дорогой, это было прекрасно», — то эти слова должны прозвучать для тебя набатом. Если ты поверишь ей, значит, ты — параноик… И твоя песенка спета… Тебе перевалило на восьмой десяток, и ты поверишь в то, что можешь довести девицу до оргазма? То же самое ждет тебя в делах. Ты начинаешь верить подхалимам… Благодаря женщинам мне удалось сохранить ясность ума… В моем офисе один тип произнес однажды приглушенным голосом: «Мсье, вы никогда не ошибаетесь», — и мне вдруг показалось, что я слышу: «Дорогой, это было прекрасно». Я тут же выставил этого подхалима за дверь. Он полагал, что может разбудить во мне спящего параноика. Своей лестью он хотел заставить меня поверить в мое превосходство над другими людьми. Непростительная ошибка! Если ты начнешь строить иллюзии насчет своей мнимой эрекции, ты — покойник…
Немного помолчав, он добавил:
— Внученька, я всего лишь мужчина… Богатый, но все же мужчина… У тебя еще будут дети… Поверь мне…
Другие дети? Никогда. Отныне целью ее жизни будет месть. Эта разрушительная навязчивая идея уже зародилась в ее голове.
Как она может забыть странную медсестру, которая вошла к ней в палату за час до ее выписки из клиники? Женщина была похожа на спрута, оставлявшего позади себя в воде чернильное облако… От нее так и веяло неприкрытым презрением.
— Я еще не знакома с вами, — сказала Анук.
— Здесь нет времени знакомиться, — ответила медсестра.
И добавила:
— И не надо… Что бы там ни говорили те, кто хотя бы однажды здесь побывал, они этого никогда не забудут.
Женщина словно пригвоздила Анук к позорному столбу. Да, пребывание в этих стенах никогда не сотрется в ее памяти.
Медсестра тяжелым взглядом окинула Анук. Девушка видела такой взгляд на женских портретах голландской школы восемнадцатого века. Сердце Анук забило тревогу. Эта женщина пришла, чтобы принести ей несчастье.
