Магда лежит на полу. Кружевная не то комбинация, не то нижняя юбка, складками обхватившая ее талию и бедра, вся пропитана красным. Должно быть, она сползла с постели, пока ее кололи ножом, — на это указывает кровавый след на простыне. Похоже, она пыталась перевернуться на живот, при этом волосы упали ей на лицо. Опустившись возле нее на колени, Эрик смотрит внимательно и видит, что в последние мгновения своей жизни она хотела закрыть глаза. Он врач. Несмотря на то, что истерзанная грудь говорит сама за себя, он щупает пульс. Ее тело уже холодное.
Привычный путь на работу. Выезжая, знаешь, что со скоростью сто сорок километров в час проскочишь поля окрестностей Рейнсбюрха, пронесешься мимо старой, заброшенной трамвайной линии, мимо бывшего кафе. У него уже вошло в обычай въезжать в город в половине восьмого.
Молодая секретарша протягивает список предстоящих на сегодня операций. Операционная номер восемь. Мне нравится ее округлая ручка, пальцы, сужающиеся к концам, аромат, красноречиво свидетельствующий о том, какая она вся чистая и намытая. От густых ресниц падает тень на слегка тонированные щеки, возле губ проходит едва заметная морщинка — след весьма глубоких и противоречивых эмоций. Но полюбить эту женщину — нет, это невозможно.
Работа предстоит довольно простая. Люди обычно удовлетворены результатами хирургического вмешательства, произведенного за умеренную цену. Правда, порой случаются драмы. В канун Нового года всегда приходится дежурить. Как-то привели семнадцатилетнего рецидивиста. При том что у него уже не было одного глаза и части правой руки, и года не прошло, как он опять побывал в переделке. Эрик решил для себя, что изувеченные нос и скулы — не в его компетенции, но глаз надо было спасать. С профессиональной ловкостью он извлек стекло и инородные тела, обработал глаз больного дезинфицирующим раствором, наложил шов, который за три недели должен был постепенно рассосаться сам собой.
Забывшись, он поднял глаза. Роберт! Эрик так и знал, что он где-то тут, сидит на полу, скрывается за распахнутой дверью.
Роберт в нижнем белье сидит, прислонившись к стене, поджав под себя одну ногу и вытянув вперед другую. Кажется, он ранен. Эрик подходит к нему и, присев на корточки, осматривает его руку. На левом запястье несколько неглубоких порезов, течет кровь. Потеря крови совсем не смертельная, но этого достаточно, чтобы человек временно выключился из хаоса реальности.
Он глядит туманным взором и называет друга по имени:
— Эрик.
У его ног валяется нож с узким лезвием. Эрик внимательно осматривает его, ничего не понимая, и наконец задает вопрос:
— Что произошло?
В ответ лишь усталый жест.
— Так, ничего… абсолютно ничего.
На самом деле это не нож, а серебряный кинжал. Предмет непонятного предназначения, который Эрик никогда прежде не видел в доме. Лезвие, кажется, чем-то слегка запачкано.
— Странно, — произносит вслух Роберт.
— Что странно?
— Да этот нож для вскрывания писем.
— В чем он измазан?
Вместо ответа Роберт как-то непонятно ухмыляется, выбрасывает вперед вторую ногу и снова скрывается в алькове затмения рассудка. Эрик очень хорошо понимает его хитрость. Он старается выиграть минуты, протянуть время. Действительно, нет причин спешить. Почему бы и мне не подыграть ему? Слышно, как внизу на улице завелся мотор, затем машина с ревом уехала. Спокойствие. Скоро я начну звонить. Позвоню домашнему врачу и в полицию, скажу: «Произошло нечто ужасное. Немедленно приезжайте. Адрес: Старая Морская улица, номер дома не помню, восемь или десять, тут еще возле калитки собака стоит как вкопанная».
Комната вся светлая и холодная. Окно раскрыто настежь. Эта серая влажная погода, похоже, надолго. Его потянуло закурить, несмотря на то что он уже много лет расстался с этой привычкой, просто иначе трудно будет вынести общество друга детства. Этот кровожадный идиот устроился сейчас на полу. Скоро Эрик подойдет к телефону и станет бить тревогу. Роберту это придется не по нутру. Он, несомненно, решил в ближайшие несколько часов упрямо стоять на своем: смерть Магды Резковой, рожденной 20 ноября 1938 года под Брно, в Чехословакии, эмигрировавшей в 1947 году вместе с матерью в Квебек, в Канаду, в 1963 году вступившей там же в брак с серьезным голландцем, пишущим маслом пейзажи, ему абсолютно до лампочки.
Эрик поднялся и прислонился головой к стене.
Стоит Эрику закрыть глаза, как в памяти возникает Магда, выглядывающая из-за облепленной снегом фигуры мужа.
Это было вечером 22 января 1964 года. Роберт пришел, чтобы представить ее им, ему и Нелли, Эрик до сих пор хорошо помнит эту дату, потому что в ту самую ночь родился их сын Габриэл. Итак, Роберт стоял в дверном проеме. Погода была промозглая, по склону дюны летела, кружась, снежная поземка. Гости поднялись по лестнице наверх, Роберт шел первым. В свете лампы, укрепленной над входом, его лицо казалось белым как мел, возле рта клубился пар. Топая у порога каблуками, он почему-то засмеялся с ненатуральной веселостью, затем отступил в сторону и втолкнул в прихожую свою законную супругу.
На первый взгляд она показалась Эрику похожей на служанку — маленького роста, в вязаной зеленой шапочке. Улыбалась открытой и дружелюбной улыбкой. Эрик пожал ей руку, скрывая разочарование.
Днем он совершенно случайно встретил Роберта в поселке. Они не виделись более года, и потому Эрик не сразу решился окликнуть его. Насколько ему было известно, друг его находился в Нью-Йорке, где при помощи наследства, полученного от отца, собирался сделать блестящую артистическую карьеру.
— Эрик!
Человек в лиловом пальто, шедший ему навстречу, неспешно пересек дорогу, втолкнул его в ближайшее кафе и заказал жареную рыбу и вино.
— Ну и дыра! — сказал он, оглядевшись, и принялся рассказывать другу о женщине, на которой он был вот уже месяц как женат.
Магда не погибла в самую холодную зиму своего детства. Ей было тогда не больше шести-семи лет, этакий крохотный запуганный комочек. При том что аэропорт, возле которого они жили, наполовину разбомбили, она осталась жива. В августе 1947 года Магда и ее мать погрузились на шведский военный корабль «Гойя» и, совершив трехнедельный вояж по темно-зеленой океанской глади, причалили к восточному пирсу порта Галифакс. По мнению матери Магды, это было достаточно далеко от Европы.
Девочка с узкими зелеными глазами выросла в провинциальном городке Гаспе, где все говорили по-французски. Сохранилось несколько фотографий ее и матери. На одной из них Магда сидит за партой, на другой она на коньках, а вот — верхом на ослике на пляже залива Св. Лаврентия, маленькая девочка, в гольфах или носочках. А вот здесь уже лето, Магде восемнадцать, у нее длинные загорелые ноги и копна светлых волос с пепельным оттенком.
Магда росла рассеянной. Дважды ее сбивала машина. Ее подбирали на улице, и в себя она приходила уже на больничной койке с решетчатыми спинками. Был случай, когда она проснулась, но не совсем пришла в себя. День за днем лежала без движения с открытыми глазами, не отрывая взор от стены, к которой был прикреплен плакат с изображением купающихся слонов, и казалось, ей было этого вполне достаточно. Гигантские животные, приподняв хоботы, показывали свои чудовищные клыки, но при этом подмигивали и дружески улыбались ей. Она вполне довольствовалась этой частичкой вещественного мира, и как-то раз вечером врачам показалось, что она не доживет до рассвета.
По-прежнему в пальто, друзья стояли в углу у стойки бара. Эрик знал, что у него нет времени так внимательно выслушивать историю жизни неизвестной ему женщины. Но уют, который создавали круглая железная печь, аромат сигарет, бутылки, выставленные возле подсвеченного желтым зеркала, словно оглушил его. Люди, воспитанные в религии, всю жизнь впадают в гипноз от сияния свечей. К тому же выяснилось, что оба они умирают от жажды и голода. Они заказали по второму кругу то же самое. Пропустив несколько стаканов, Эрик снова мог без смущения смотреть в лицо друга, его физиономия стала казаться ему такой же симпатичной, как и прежде. Снова он обо всем рассказывает, делится секретами. Эрику импонирует прошлое жены друга, да и сама она как человек.
«То, что со мной произошло, очень странно, — рассказывал Роберт. — Я ведь никогда не собирался жениться, не хотел завести семью, даже смешно было представить себе, что хочешь не хочешь, а придется спать всегда с одной и той же женщиной. К тому же большинство подружек у меня были темноволосые — случайно, конечно, я их не специально выбирал. Но любил их больше всего за то, чего они не делали. Они никогда не упрекали меня, что я уходил и возвращался, не принимали всерьез мою вдохновенную ложь о том, что, дескать, такого у меня ни с кем раньше не бывало, не мчались босиком, с развевающимися волосами по улице после ночной ссоры, никогда не жаловались, когда мы занимались любовью, и сами не вонзали мне ногти в спину. Знаешь, немало ведь есть парней, которые, когда все кончится, выкурят сигаретку и торопятся улизнуть. От этого возникает ненависть. Нет, я всегда оставался на ночь, а когда засыпал, они клали голову мне на плечо, закидывали свою горячую ногу на мою, и при этом меня не раздражало, что они похрапывали, посапывали, вскрикивали во сне. Но завтракать я не оставался. Стоило только рассвету забрезжить за шторами, как я уходил. Манящий запах кофе не мог меня остановить. Когда я шел по улице, первые лучи солнца светили мне в лицо, и с каждым шагом мне становилось все легче и радостней. Тяжкий труд был окончен, его неотвратимость больше не тяготила, и вот я снова один, сам с собой. Почему людям так нужно присутствие другого рядом, для меня оставалось загадкой».
