Сама не своя от лихорадочного смятения, она даже не услышала, как дверь ее комнаты раскрылась, и на пороге появился мужчина. Правда, тот вошел почти беззвучно, однако с непринужденностью человека, который ничего не боится, не знает поражений и так тонко рассчитал ход, что даже не испытывал нужды думать о предосторожностях.
Незнакомец затворил дверь и улыбнулся, представляя где-то поверх необъятной перины хорошенькое личико Мари. Сделал пару шагов вперед и уж было подумал, что, должно быть, она крепко спит, раз даже не почувствовала его присутствия. Однако, стоило ему склониться над нею, как она тотчас же вздрогнула, как ужаленная, вскрикнула и уселась на кровати.
Он едва успел нежно приложить ладонь к губам девушки и проговорить:
— Тс!.. Боннар спит, и ураган производит вполне достаточно шума, но стоит вам закричать, и вы рискуете разбудить батюшку. Если вы дорожите своей репутацией, то лучше, чтобы меня не застали в вашей спальне…
Казалось, она даже не обратила внимания на циничное замечание Жака. Она тяжело дышала, грудь ее вздымалась, будто она запыхалась после долгого бега.
— Прошу простить меня, — обратился он к ней, — что так бесцеремонно ворвался в спальню, но поверьте, я стучался в вашу дверь и, лишь не получив ответа, позволил себе открыть ее без разрешения. Видно, вы очень крепко спали…
Он лгал уверенно, непринужденно, ни на мгновенье не расставаясь с той слегка насмешливой улыбкой, о которой она уже не знала, что и подумать. Что же до Мари, то изумление, полное смятение чувств, не оставлявшие ее с тех пор, как она впервые увидела незнакомца, мешали ей не только найти нужные слова, но даже просто понять, что происходит и как поступить дальше. Закричать? Нет, кричать у нее не было ни малейшего желания. Разве не желала она, пусть втайне, не признаваясь даже самой себе, где-то в самых глубинах своего естества, чтобы он пришел, чтобы что-то случилось, разве не мечтала, помимо собственной воли, об этом приключении, которое, при всем напоре гостя, все равно не зашло бы слишком далеко?
— Да-да, — еще раз повторил он, — я позволил себе войти без разрешения, потому что, должно быть, вы крепко спали, я бы так никогда и не дождался ответа… Представьте, я был так неловок… Приоткрыл окно, и ветер загасил лампу… А я, знаете ли, не привык, как Боннар, ложиться в темноте… Не найдется ли у вас огнива?
— Огнива?! — в полном смятении повторила она, будто так и не поняв ни слова из того, что он только что произнес.
Видя, в какое замешательство привело девушку его появление, Жак не смог сдержать смеха. Не входя в дальнейшие объяснения, он бесцеремонно присел на кровать. Она инстинктивно отпрянула назад.
— Уж не боитесь ли вы меня? — поинтересовался он.
Она вздохнула. Только тут до нее дошла вся щекотливость ее положения, вся неуместность замешательства, делающего ее легкой добычей мужчины, с которым она не успела перекинуться и парой слов.
— Уходите отсюда! — каким-то вдруг охрипшим голосом приказала она. — Если вы немедленно не уйдете, мне придется позвать своего батюшку…
В ответ Жак развеселился пуще прежнего. Уж теперь-то он, кажется, окончательно раскусил эту крошку. Не очень-то она поспешила со своим испугом и благородным негодованием, все ее уловки были для него как на ладони. Должно быть, за этим замешательством скрывается ни больше ни меньше как чувственное возбуждение в предвкушении любовного приключения. Ясно как Божий день, что Мари не впервой попадать в этакое пикантное положение. Судя по всему, отец даже не упускает случая указать любому мало-мальски приличному гостю, где находится спальня его дочери.
Он придвинулся к ней еще ближе и, склонившись, едва слышно прошептал:
— Если вы будете кричать, то непременно разбудите Боннара!
— Уходите! — повторила она. — Мой отец убьет вас, если застанет у меня в спальне…
— И будет совсем не прав, — возразил Жак. — У меня надежное алиби, я зашел сюда за огнивом…
Он было протянул руку, чтобы дотронуться до ее плеча, но она в ужасе отшатнулась. Тогда он встал и сделал вид, будто шарит на столе и комоде в поисках нужного ему предмета. Комната была погружена почти в полный мрак, и ему приходилось действовать на ощупь. В темноте он мог различить лишь блестящие глаза Мари да светлое пятно простыни на ее кровати.
— Послушайте, право, это похоже на какую-то скверную шутку, — заметил он. — Ума не приложу, почему вы не хотите дать мне огниво. Согласитесь, не стрелять же мне из пистолета, чтобы зажечь себе лампу, но, с другой стороны, я же не могу всю ночь блуждать в потемках у себя в спальне в поисках собственной кровати!
Речь его лилась легко и непринужденно, а Мари была в таком смятении, что даже не замечала насмешливого тона. Он нарочно подвинул стул, чтобы чуть-чуть пошуметь, ровно столько, чтобы, заглушенный бурей, легкий звук этот не достиг ушей Боннара. Впрочем, подумал он, случись ему даже проснуться и явиться в спальню дочери, в этакой-то кромешной тьме он сможет без труда спрятаться, незаметно выскользнуть и потихоньку, на цыпочках пробраться к себе в комнату, благо он успел скинуть сапоги.
Наконец он оставил свои поиски и, приблизившись к Мари, снова уселся на кровать, на сей раз еще ближе к ней, настолько близко, что даже успел почувствовать сквозь одеяло длинные, стройные ноги девушки, пока она снова в порыве страха и стыдливости не успела отпрянуть.
Однако теперь ей не без труда удалось побороть смятение и взять себя в руки.
— Послушайте, — проговорила она, — возвращайтесь к себе в комнату. А я схожу за огнивом и сама принесу его вам.
— Но как я доберусь туда в этакой темноте?
— Таким же манером, как добрались сюда!
— У меня такое впечатление, — сокрушенно вздохнул он, — будто вы неверно истолковали мои намерения. Оказавшись здесь, я искал вовсе не вас, Мари, а вашего отца. Но в коридоре было так темно, что я совсем заблудился. Вот и пришлось открыть первую попавшуюся дверь, тем более что я ведь прежде постучался, но не получил никакого ответа. Ну откуда мне было знать, что я найду здесь вас? И какого черта вы не запираете свою дверь на ключ?
Теперь она вся дрожала от какого-то безотчетного страха и от холода, который пробирал едва прикрытые плечи.
— Вы без труда найдете путь назад, — проговорила она. — Нет ничего проще, когда выйдете отсюда, ступайте прямо по стенке, первая дверь налево и будет вашей… Погодите меня, я принесу вам огниво.
— Очень любезно с вашей стороны, Мари, благодарю вас. Я умираю от усталости, так что, пожалуйста, поспешите…
— Я тотчас же приду…
— В таком случае, я удаляюсь, — проговорил он, поднимаясь с кровати. — Покорнейше прошу простить, что разбудил и испугал вас… — Он уже было направился к двери, но вдруг обернулся и добавил: — Мне нет прощенья, ведь я даже не представился. Меня зовут Жак. Ваш отец знает меня — Жак Диэль… Вы ведь запомните, не так ли? Жак… До скорой встречи, Мари…
И с легким сердцем, исполненный приятных надежд и с неизменной улыбкой на устах вышел из комнаты. Первое, что он сделал, оказавшись у себя, это старательно спрятал за кроватью лампу, чей свет мог бы выдать Мари его бессовестную ложь.
Он ждал с нетерпением. Слышал, как Мари вышла из комнаты и спустилась вниз, в залу таверны, где Боннар, должно быть, оставил огниво. Жак был вполне доволен, во всяком случае, до сих пор все складывалось лучше всяких ожиданий. Хоть и никак не мог понять, почему Мари до самой последней минуты так артачилась. Ведь любая другая женщина, увидев вдруг у себя в комнате незнакомца, непременно закричала бы, позвала на помощь. Мари же — ничуть не бывало, и это ли не доказательство, что подобные приключения ей не впервой… А эти запоздалые страхи и возмущения — это все одно притворство, кокетство, попытка изобразить из себя недотрогу, и больше ничего…
Из водосточных труб хлестали потоки воды, ветер завывал с неослабевающей яростью. Должно быть, Боннар где-то рядом давно уже спит как убитый. Жаку подумалось, не будь этой сильной бури, до него наверняка доносился бы громкий храп верзилы. Однако Мари что-то не спешит. Хотя она не обманула его, ведь он слышал, как она спускалась вниз.
Вскоре в коридоре послышался легкий шелковый шелест. Жак тут же отпрянул от двери. Он с удовольствием заметил, что Мари не захватила снизу другой лампы, и порадовался, что темнота будет его пособницей. А потому не успела Мари, слегка постучавшись, отворить дверь, как он тут же схватил ее за руку, белеющую во мраке. И почувствовал, как все тело ее содрогнулось.
— Оставьте меня! — крикнула она.
Теперь голос ее вновь обрел твердость. Лихорадочное смятение явно пошло на убыль. Возможно, эта невольная ночная прогулка по дому, выстуженному сырым осенним холодом, куда из всех дверей, из всех окон и щелей задувал пронизывающий ледяной ветер, остудила ее пыл и помогла вырваться из плена грез. Страх совсем пропал, исчезло и любовное томление.
