Она поняла, что он и не подозревал о ее присутствии, по тому, как он резко подпрыгнул в седле, словно человек, которого вдруг вырвали из мира грез.
— Примите мои наипочтительнейшие поклоны, мадам, — проговорил он тем не менее, срывая с головы свою украшенную перьями шляпу.
— Вы ехали в замок?
— Да, мадам, я направлялся туда, дабы довести до вашего сведения новости о судебном процессе.
— Я уже знаю, каков приговор, — сообщила ему Мари. — Я посылала в Сен-Пьер Жюли, и она оказалась проворнее вас…
— Дело в том, мадам, что вашему покорному слуге пришлось еще присутствовать и на другом разбирательстве, о коем надеюсь иметь честь доложить вам… Не соблаговолите ли спуститься в форт?
— Я выехала прогуляться, — проговорила Мари. — Вы можете сопровождать меня.
Он развернул свою лошадь и подождал, пока Мари окажется рядом с ним, дабы получше приноровиться к поступи ее лошади.
— Так, значит, — проговорила она, — все они, как и требовал по вашему настоянию Лапьерьер, приговорены к смертной казни? Вы знаете, друг мой, что я вполне доверяю вам и была счастлива, что судья разделил наши взгляды… И все-таки мне страшно… Я боюсь, как бы все эти казни не вызвали волнений среди колонистов! Этот остров теперь более всего нуждается в том, чтобы обрести наконец покой, забыть о смутах…
— Вы совершенно правы, мадам, что оказываете мне свое доверие, — ответил Ив. — Ибо можете поверить мне на слово, что теперь, после того как был вынесен этот приговор, уже ни одному плантатору острова, с севера на юг и с запада на восток, не придет в голову требовать независимости от компании! Пример Бофора и его приспешников остудит головы большинства жителей нашего края; если разобраться, то нынешний приговор наконец-то приведет всех в чувство… Прежде здесь считали Лапьерьера слабаком, что, к несчастью, чистая правда, однако теперь он прослывет на острове настоящим львом! Ничего не поделаешь, мадам! Такова жизнь, придется нам еще пару дней делать вид, что так оно и будет… А когда всякий, у кого было хоть слабое намерение присоединиться к мятежникам, как следует наложит в штаны, вот тогда мы сможем без всякого риска объявить амнистию, и все будут довольны и счастливы…
— Ах! — с облегчением воскликнула Мари. — Скорее бы уж объявили о помиловании!.. А когда казнь?
— Вообще-то завтра утром. Но я договорился с временным губернатором, что никаких казней не будет… Через пять-шесть дней объявят об амнистии, колонистов выпустят на свободу, и все снова успокоятся… Вот только хорошо бы объявить эту амнистию именем генерала Дюпарке. Это бы еще подняло его популярность на острове… Правда, тысяча чертей, ума не приложу, как это сделать!..
Мари ничего не ответила. Само собой, ее тронуло такое проявление преданности Ива своему покровителю, но она и сама ломала голову, как бы связать это великодушное помилование с именем Дюпарке.
Молодая женщина думала о своем супруге. Что он сейчас делает? Что с ним будет? Сурово ли обращается с ним господин де Пуэнси? Каким найдет его, когда они увидятся снова, и когда это будет?
Она вновь почувствовала, как к ней подступает та нестерпимая тоска, которая так часто в последнее время охватывала ее, выводя из себя и лишая покоя.
— Единственный выход, сударь, — проговорила она голосом одновременно взволнованным и исполненным решимости, — это добиться освобождения генерала…
— Черт побери! Да я уже над этим всю голову себе изломал, — ответил Лефор. — Но, как мне стало известно, Лафонтен уже посылал своих людей к господину де Пуэнси, и командор ответил ему вызывающе дерзким отказом. Знаю, что обращался он и к господину де Туаси, дабы тот лично попробовал договориться об условиях освобождения генерала, да только этот господин де Туаси и слышать не хочет ни о каких переговорах с мятежником, ему вынь да положь его безоговорочную капитуляцию, и на меньшее он не согласен!
— Ах, Боже мой! — воскликнула Мари. — Но ведь можно же что-то сделать! Должно же быть хоть какое-то средство… Я бы все отдала, все-все, что у меня есть, самое дорогое на свете, только бы добиться освобождения генерала…
Ив грустно покачал головой.
— Увы! — с печалью проговорил он. — Лафонтен давеча говорил о том, чтобы оснастить «Сардуану», посадить на нее пару сотен колонистов, атаковать Бас-Тер и освободить Дюпарке… Да только я не очень-то верю в победу Лафонтена, разве с такой горсткой людей осилить тысячи три преданных командору французов и англичан! Мы ведь уже имели несчастье убедиться в их силе на печальном опыте экспедиции на Сен-Кристоф!
Она приостановила свою лошадь и решительно проговорила:
— Послушайте, Лефор! Надо что-то предпринять! Я просто уверена, что мы сможем добиться успеха!
Теперь они ехали по равнине, на которой были посажены анноновые и апельсиновые деревья. Коротко скошенная трава была еще зеленой, и лошадь Мари, вытягивая шею, то и дело выщипывала кончиками своих длинных зубов небольшие сочные пучки; ее примеру вскоре последовала и лошадь Ива.
— Давайте спешимся, — предложила Мари. — Дадим передохнуть лошадям и поговорим спокойно.
Лефор спрыгнул на землю. Выпустив из рук поводья своей лошади, он помог Мари, взяв ее за талию тем же манером, что и Жюли. Потом бережно поставил на траву.
Она похлопала хлыстом по широкой юбке, оправляя платье и заставив вздрогнуть от этого звука принявшихся было щипать траву лошадей, потом направилась к апельсиновому дереву, с которого ветер сорвал множество зрелых плодов. Уселась среди них, положила рядом хлыст и подняла с земли апельсин.
Лефор подошел к ней поближе, взял у нее из рук плод и молча принялся счищать с него кожуру.
Не говоря ни слова, она наблюдала за его движениями. Как могла она так ошибаться на его счет, поддавшись первому поверхностному впечатлению! Какая несокрушимая сила исходит от этого человека! Какой мощью веет от этого перебитого носа, от этого шрама на решительном квадратном подбородке, от этих сильных челюстей, будто созданных для того, чтобы разгрызать орехи!
— Послушайте, Лефор! — вновь заговорила Мари. — Я уверена, что, если мы с вами объединим усилия, вместе нам непременно удастся сделать что-нибудь для спасения генерала! Давайте-ка поразмыслим хорошенько!
— Да я только об этом и думаю, — ответил он, передавая ей очищенный апельсин и опускаясь подле нее на траву. — Вы ведь сами знаете, я не из тех, кого клонит в сон, пока дело не доведено до конца…
— Знаете, я никак не могу понять одной вещи: почему это командор так непреклонно суров к генералу? Ведь, если разобраться, вовсе не он главный его враг… Дюпарке стал им только потому, что имел несчастье подчиниться приказу господина де Туаси…
— И я тоже ломал над этим голову и пришел к выводу, что командор держит Дюпарке у себя в заложниках, надеясь потом поторговаться с Мазарини насчет его освобождения и добиться для себя каких-нибудь выгод…
— Полно, Мазарини занят войной с фрондой! У него хватает других забот, ему сейчас не до Дюпарке и даже не до господина де Пуэнси… Неизвестно еще, отвечает ли он на многочисленные жалобы на командора, которыми без конца засыпает его этот господин де Туаси!
Лефор с издевкой ухмыльнулся.
— Что и говорить, — заметил он, — кардинал и Регентство не соскучатся с этим, с позволения сказать, генерал-губернатором в изгнании, только одни хлопоты и никакой пользы!
— Возможно, они вообще не принимают его всерьез или попросту презирают…
— Еще один слабак вроде Лапьерьера!
Мари ничего не ответила. Лефор заметил, что она вдруг глубоко задумалась. Отсутствующий взгляд был устремлен куда-то далеко-далеко, к горизонту.
— Похоже, — заметил он, — у вас появилась какая-то идея…
Не желая мешать ее раздумьям, Лефор сорвал травинку и от нечего делать принялся машинально жевать ее. Наконец она прервала молчание и спросила:
— А что господин де Туаси, он все еще на Гваделупе?
— А где же ему еще быть! — ответил он. — Вообще-то жаль, что он все еще там. Будь он здесь, ему представился бы удобный случай узнать, что думают в наших краях о его новых поборах.
— Да, что говорить, и вправду очень жаль!
Однако внезапно она взяла себя в руки, будто вырвавшись из мира грез и вновь вернувшись к печальной действительности, и воскликнула:
— Ах, да что это я! Какой вздор! Видно, совсем потеряла рассудок! Придет же такое в голову! Да нет, ведь это же невозможно! Совершенно невозможно!
— Невозможно? — с недоумением переспросил Ив. — И что же это, позвольте полюбопытствовать, невозможно?
— Да один план, который только что пришел мне в голову. Я ведь уже сказала, что, должно быть, совсем потеряла рассудок. Не стоит об этом говорить…
— И все же?..
— Не настаивайте, прошу вас. Вы будете смеяться надо мной, мой добрый Ив! Видите ли, я так несчастна!.. У меня будто отняли частицу меня самой, я вся в смятении, мысли путаются, голова кружится. Это все оттого, что я схожу с ума от одиночества!
