Донна Ванлир - Рождественские туфли

— Устал. Как всегда. Сегодня отпустил Гвен домой. У нее опять был «рождественский срыв», — сказал я и пошел на кухню, чтобы поискать в холодильнике остатки ужина.

Кейт проследовала за мной и долго молчала, глядя на меня. Наконец ровным голосом она проговорила:

— Я устала, Роберт.

— Иди ложись. Не надо было дожидаться меня, — равнодушно ответил я, проверяя содержимое контейнеров и мисок.

— Нет, Роберт. Я устала от того, что происходит с нами.

Я как стоял, засунув голову в холодильник, так и застыл. В глубине души я осознавал, что в сущности наш брак распался уже давно, но не думал, что один из нас когда-либо наберется смелости и произнесет это вслух. Хотя вполне логично, что первой заговорила Кейт. Она всегда была сильнее меня. В прошлом году она обвинила меня в том, что я завел другую женщину. Конечно, никакой другой женщины у меня не было, и я ни разу не изменял жене, но Кейт мне не поверила. Правду сказать, у меня не оставалось времени и сил даже на жену, что уж говорить о любовнице. Раньше, засиживаясь на работе допоздна, я говорил себе, что делаю это ради семьи, ради того, чтобы обеспечить жене и детям все необходимое, чтобы оплатить учебу девочек в лучших учебных заведениях, чтобы у них была надежная крыша над головой. Но с тех пор я стал отдавать себе отчет в том, что сидел в офисе весь вечер только потому, что не знал, чем еще заняться, и потому, что не хотел идти домой, не хотел сталкиваться лицом к лицу с горьким фактом: я — чужак в собственной семье.

Выудив из холодильника блюдо с рисовой запеканкой, я поставил его на стол и достал из буфета тарелку. Все это я делал молча, не находя слов, чтобы выразить охватившие меня чувства.

— Прости, Роберт, но я больше так не могу, — продолжила Кейт. — Я устала притворяться, что у нас все в порядке. У нас совсем не все в порядке, и уже довольно давно. Мы живем с тобой под одной крышей, но это вовсе не означает, что мы действительно живем вместе. Мне хочется большего, чем простое соседство по дому.

Невидящим взглядом я уставился на запеканку. «Ей хочется большего, — повторил я про себя. — Ну, а я не могу дать большего. Я и так уже отдал все, — доказывал я себе. — Работать больше, чем я, просто невозможно. Я, во всяком случае, не могу». Но вслух ничего этого я не сказал.

— Признай, ты бросил нас уже давным-давно. Мы проведем вместе рождественские каникулы, и все, — закончила Кейт почти без эмоций. Мне показалось, что ей это объяснение далось без особых усилий, как будто она заранее отрепетировала всю сцену несколько раз. — Я не хочу портить Рождество своим родителям или твоей матери. Да и девочки очень расстроятся, если мы разойдемся прямо сейчас. Но сразу после праздников тебе придется подыскать себе другое жилье.

Вот оно. Сказано. Она постояла секунду на тот случай, если я захочу что-нибудь ответить, но, как и следовало ожидать, я промолчал, и она неслышно поднялась по лестнице и закрыла за собой дверь спальни.

Дорис Паттерсон обожала украшать свой класс к Рождеству. Вместе со своими оживленными, улыбающимися учениками она вырезала из яркой цветной бумаги снежинки и елки, снеговиков и Санта-Клаусов, а потом обклеивала их блестками, ватой и ленточками. Из дома она принесла полутораметровую искусственную елку, и ребята увлеченно развешивали на пушистых ветках бусы из воздушной кукурузы и клюквы, пряничных человечков и конфеты. Подготавливая комнату к празднику, дети переговаривались все громче, и постепенно класс заполнился радостным гомоном.

Перед Рождеством Дорис всегда давала своим ученикам одно и то же задание: составить список подарков, которые они хотели бы получить от Санта-Клауса. Но в этом году она нарушила многолетнюю традицию. Она догадывалась, о чем мечтает Натан. Конечно, он бы отдал все свои игрушки, отказался бы от всех подарков, лишь бы его мама выздоровела. Дорис не хотелось заставлять его читать об этом вслух перед всем классом, поэтому она попросила второклассников вспомнить забавные случаи, которые приключались с ними на Рождество, и написать об этом небольшой рассказ. Она надеялась, что такое задание поможет Натану мысленно вернуться к счастливым дням, которые он провел с мамой, и отвлечься от своей беды.

Когда отец Натана рассказал, насколько серьезна болезнь его жены, Дорис предложила подвозить мальчика из школы домой: школьный автобус затрачивает на эту дорогу почти час, тогда как на машине они с Натаном могут доехать до его дома за пятнадцать минут.

— Я не могу согласиться на это, миссис Паттерсон, — горячо отказывался Джек.

Но Дорис настояла на своем. Она помнила, как готова была отдать все, лишь бы побыть с матерью еще несколько минуток. Другие учителя поговаривали, что Дорис совсем не обязательно так утруждать себя, но она с удовольствием делала ежедневный крюк в пять миль, зная, что тем самым дарит мальчику лишних полчаса общения с матерью.

Их совместные поездки чаще всего проходили в молчании. Дорис не заводила разговор, хотя ей хотелось бы узнать, о чем думал Натан. Возможно, его мысли вовсе не были грустными, ведь он мог мечтать о мамином волшебном исцелении. У самой Дорис были такие мечты — о том, что Бог просто прикоснется к ее матери и прогонит злую жадную болезнь. Она часто мечтала об этом, несмотря на то что знала: времена чудес прошли и от смертельных болезней спасения нет. И сидя за рулем автомобиля, Дорис безмолвно молилась за своего маленького пассажира. Молилась о покое… о надежде… об утешении.

У своего дома Натан выскочил из машины и побежал к двери. Во дворе кто-то начал лепить снеговика, но так и не закончил, оставив у забора одинокий ком снега с пластиковой бутылкой вместо носа и сосновыми шишками вместо глаз. И дорожку к дому, и веранду давно не разметали, к двери вела протоптанная в снегу тропинка. Сегодня Натан с мамой собирались печь печенье в форме маленьких Санта-Клаусов, чтобы угостить родных и соседей. Каждый год перед Рождеством они часами занимались украшением печенья: покрывали каждую фигурку разноцветной глазурью и шариками из сахара, а потом заворачивали их в подарочную бумагу.

Натан вбежал в дом и увидел, что бабушка Эвелин на кухне подготавливает масло и яйца для теста, а мама лежит на больничной кровати, опираясь на подушки, и улыбается.

— Я успел? Вы еще не начали? — крикнул он.

— Конечно нет, — засмеялась Мэгги. — Мы ждем тебя.

— Ну, тогда пойдем скорее, — попросил Натан и потянул рукав халата Мэгги.

— Сейчас мне надо присмотреть за Рэйчел, — указала она на детский манежик. — Вы с бабушкой начинайте, а я присоединюсь через минутку.

Со слезами на глазах Мэгги смотрела вслед Натану, помчавшемуся на кухню. И она, и ее мать знали, что ни через минутку, ни через час она к ним не присоединится — у нее нет на это сил.

Эвелин поселилась у них в прошлый четверг — в тот же день, когда в доме появилась медсестра Сильвия и когда из больницы доставили специальную кровать для тяжелобольных. До этого Эвелин приходила каждый день, но Джек попросил ее пожить у них, потому что Мэгги больше не могла заботиться о малышке Рэйчел.

Эвелин, мать Мэгги, была энергичной вдовой шестидесяти лет. Кончину мужа четыре года назад она перенесла гораздо легче, чем известие о надвигающейся смерти младшей дочери. Так не должно быть. Родители умирают раньше, чем дети. Таков логический ход жизни. Иногда, когда Эвелин оставалась одна, в душе или в машине, она рыдала — рыдала навзрыд — о внуках, о Джеке, о красавице дочери. Она плакала от боли, которая с каждым днем становилась все острее.

Мэгги прислушивалась к тому, как ее мать разбивает о край миски яйца, как замешивает жидкое тесто, как радостно смеется Натан. Мэгги нравилось слышать смех сына. В последние месяцы он стал таким тихим, хотя взрослые пока не открыли ему страшной правды. Эвелин обернулась через плечо и подмигнула дочери, потом легонько мазнула нос Натана ложкой, оставив липкий белый след, что вызвало у мальчика новый приступ смеха, потрясший всю его фигурку с головы до пят. Рэйчел вытянулась в своем манеже, чтобы разглядеть, что происходит, и тоже залилась смехом. Мэгги с трудом приподнялась повыше и стала наблюдать за тем, как Эвелин и Натан вырезают из теста фигурки Санта-Клаусов. Из кухни до нее доносились запахи ее последнего Рождества, она последний раз видела улыбки сына, последний раз слышала повизгивания дочки. Мэгги не стремилась получше запечатлеть все это в памяти, скорее, ей хотелось как можно полнее ощутить все, что происходило с ней здесь и сейчас. Ей хотелось любить всей душой.

Мэгги встретила Джека Эндрюса, когда ей было двадцать три года. Новый «форд-эскорт», ее радость и гордость, стал издавать при торможении странные звуки, и она поехала показать его в автомастерскую «СитиАвтоСервис». Одна из девушек, с которыми Мэгги работала в хлебном отделе универсама «Фергюсон», посоветовала обратиться именно туда. В мастерской навстречу Мэгги вышел молодой человек, вытирая полотенцем измазанные руки. Его ярко-голубые глаза тут же запали ей в душу. На его зеленом комбинезоне было вышито имя «Джек». Хорошее, надежное имя.