— Сержант Шакиров, ещё раз предупреждаю: полковника берём мы. Никаких боевых азартов, слышите?
— Так точно, товарищ капитан, слышу. Принимаем от вас готовенького полковника.
— Если фон Штурма не удастся взять тихо, появится погоня, — вариант с поездкой по шоссе отпадает. Пленного тогда надо доставить в лес.
— Будет сделано, товарищ капитан.
Так, «подрабатывая обстановку», добрались наконец до места назначения. Люди устали, но действовали умело, без суеты. В кустарнике, возле самого мосточка, залегла группа захвата. В прилегающей к кустарнику рощице капитан расположил свой резерв, на случай, если завяжется бой. В неглубоком логу обосновались разведчик и Катя. К ним присоединился капитан Солдатов. Внешне он был спокоен. Только уж слишком часто поглядывал на часы со светящимся циферблатом.
Время тянулось медленно, нудно. На востоке появилась бледно-синяя полоска рассвета. Предутренний туман клубился, тихо плыл клочковатыми облачками… Вот и туман стал рассеиваться, таять, превращаться в росу. Посветлело небо…
— Шесть часов пятьдесят минут, — произнёс Солдатов, — Скоро должен пожаловать высокий гость.
— Да, довольно высокий, — усмехнулся Рустам. — Рост у него метр восемьдесят… Кстати, товарищ капитан, отчего это на шоссе никакого движения нет?
— Гражданскому населению гитлеровцы по этому шоссе ездить запретили, а сами, в соответствии с приказом, начинают движение только после восьми утра. Хоть в не беспокоят их здесь партизаны, а всё равно ездят только при свете дня… Ого! Семь ноль-ноль. Где же он?..
— Опаздывать изволит господин оберст.
— Безобразие, — не то в шутку, не то всерьёз возмутился капитан. — Вот вам и хвалёная немецкая аккуратность!.. — Он не договорил. На околице Сосновки, белеющей на взгорке, появилась крохотная точка и заскользила по шоссе Солдатов выскочил из оврага, подал команду. Несколько партизан подбежали к мостику, быстро вынули из проезжей части два бревна, спрятались.
Чёрная точка превратилась теперь в крохотный автомобильчик. Вот он исчез за поворотом, вновь появился— теперь уже большой, урчащий мотором. «Оппель-капитан» выкатился па прямой участок шоссе, ведущей к мостику… Резко взвизгнули тормоза…
«Оппель-капитан» остановился. Из него выскочили шофёр и долговязый молодой лейтенант. Огляделись но сторонам. Тишина. Успокоились, стали, ворча что-то себе под нос, волочить вынутые брёвна к мостику. Пожилой немец, тот самый долгожданный блондин с водянисто-голубыми глазами и шрамом на щеке, сидел в машине как истукан. Наконец и он не выдержал, вышел из «оппеля», стал прогуливаться, по-журавлиному высоко поднимая длинные ноги.
Фон Штурм не сразу даже понял, что, собственно, произошло. Оглянулся, но вместо шофёра и адъютанта увидел группу вооружённых людей с автоматами наизготовку. Полковник отшатнулся, потянулся рукой к кобуре. Его сграбастали, стиснули так, что он взвыл и тут же умолк — ему сунули в рот кляп. Оберст дико вращал глазами, силясь понять, что с ним произошло. Неужели его выследили партизаны? Неужели!..
Оберст замычал от восторга, увидев четверых фельджандармов, застонал — жандармы переговаривались между собою по-русски.
Подошёл широкоплечий здоровяк в форме фельджандарма, сказал оберсту по-немецки:
— Вы попались, оберст. Слушайте меня внимательно. Минутку… — он вытащил изо рта полковника кляп. — Кричать, звать на помощь не советую. Хотите сохранить жизнь — поступайте так, как вам будут приказывать.
У оберста стала подёргиваться щека, лицо позеленело от ужаса.
— Спокойствие, господин оберст. Вам всё понятно?
Оберст замотал головой, как лошадь, отгоняющая мух. Подошёл человек в ватнике. В руках он держал портфель оберста. Широкоплечий просмотрел бегло содержимое портфеля, удовлетворённо хмыкнул.
Фон Штурму казалось, что всё происходящее с ним— жуткий сон. Ещё немного, и кошмар исчезнет. Скорей… Скорей бы!
Кошмар не исчез. Оберста потащили, втолкнули в «оппель». По обе стороны сели «жандармы» и молоденькая девушка. Третий «жандарм» сел за руль, четвёртый — по-видимому, главный — рядом с шофёром. Широкоплечий улыбнулся полковнику и объяснил:
— Если в дороге случится проверка документов, убедительно просим держать себя спокойно.
Сидевший рядом с оберстом громадный «жандарм» повертел перед его носом пистолетом и, прильнув к фон Штурму, как к родному, сунул ему ствол пистолета в бок. Из-под расстёгнутой шинели «жандарма» виднелась камуфлированная куртка разведчика. Подошёл русоволосый человек в полной форме капитана Советской Армии, бросил коротко:
— Счастливого пути, сержант!
«Оппель» рванулся вперёд.
Рустаму хотелось петь от радости. Операция по захвату оберста прошла безукоризненно. Всё как по нотам! Сержант обернулся, подмигнул Кате.
— Ну, Катяджан, как самочувствие?..
— Нормально. Жаль только, что трудности не позади, а впереди.
— Совсем немного трудностей, Катяджан. Завезём этого гуся в прифронтовой лесок. А там уж и наши близко.
— Не кажи гоп…
— Это верно.
«Оппель», урча мотором, мчался по шоссе…
До заветного леса оставалось совсем немного. Движение на шоссе было незначительное. Всё вроде бы предвещало успех. Карпаков оказался неплохим водителем, «оппель-капитан» вёл себя в его руках как шёлковый… Скорей бы лес! Скорей бы… Рустаму казалось, что вот так, на «оппеле», можно свободно проскочить через линии окопов, к своим!..
Дорога пошла на взгорье. «Оппель» отяжелел, зафыркал, медленно полез на подъём… Вдруг из-за поворота показались встречные машины: три грузовика с солдатами, санитарная машина… вторая… Тяжёлый грузовик— в кузове его валялась исковерканная пушка… Штабной вездеходик.
Вездеходик, в котором сидели четыре офицера и шофёр, поравнялся с «оппелем». Один из офицеров крикнул что-то. Оберст рванулся к окну, закричал… Туманов и Седых стиснули оберста, заткнули ему рот. Тщетно! Было уже поздно. Офицеры, сидевшие в вездеходе, почуяли неладное.
— Гони! — крикнул Рустам Карпакову.
«Оппель» помчался как бешеный. Однако вездеход успел развернуться и устремился в погоню. Загремели выстрелы. Туманов повалил оберста на пол, притиснул, чтобы не задели его пули. Седых выбил заднее стекло, выставил ствол автомата и саданул длинной очередью по преследователям. Рустам искромсал кинжалом кожемитовый верх кузова, высунулся и тоже стал отстреливаться.
Проклятый вездеходик не отставал. Грохот выстрелов, свист пуль, рёв мотора. Седых вдруг выронил автомат, свалился на сиденье, обливаясь кровью. И в этот же момент покатился юзом вездеходик.
— Ага! — воскликнул Рустам. — Досталось тебе, гадина!
Однако радость его была непродолжительной. Он вспомнил, что на таких вездеходиках стоят рации. Немцы, разумеется, уже вызвали подмогу. По шоссе ехать теперь — верная гибель. Что делать?!
— Гони прямо по полю прямиком к лесу! — закричал Рустам.
Карпаков бросил «оппель» с ходу через кювет. Машина, тяжело вертя колёсами, завихляла по схваченной лёгким морозцем целине.
Рустам оглянулся. Светлое небо скатывалось за тёмную полоску горизонта. Погоня не показывалась. До леса рукой подать. Неужели ушли?..
Прямо из днища «оппеля» вырос огненно-дымный сполох…
И это последнее, что увидел Рустам. Он охнул, и свет померк в его глазах.
… Катя очнулась, застонала. Перед глазами мельтешили разноцветные огоньки. В голове гудело. Где я?.. О-о-о!
Она приподнялась в развороченном взрывом кузове, и её замутило: кругом кровавое месиво. На переднем сидении, привалившись к безжизненному телу Карпакова, истекал кровью Рустам. На заднем сидении — изувеченные трупы Туманова, Седых, оберста… О боже! Неужели я осталась одна на этом свете?!
Девушка в ужасе попыталась закрыть лицо ладонями, но левая рука не повиновалась. Ранена!
Катя застонала и вскрикнула от страха: в машине ещё кто-то застонал. Она судорожно завертела головой. Кто… Кто?!
Стонал Рустам. Напрягая последние силы, девушка вытащила сержанта из машины. И тут же — леденящая душу мысль: «Сейчас их схватят! Уйти невозможно!»
Девушка перевернула Рустама на спину, отёрла рукавом кровь с лица — и отпрянула. Один глаз у сержанта вытек, другой был весь в розовой пене.
— Рустам! — позвала Катя. — Руста-ам…
Сержант тяжело дышал. Дышал хрипло, с надрывом.
Дикий страх судорожно рвался из Катиного рта вместе с отчаянным воплем:
— Руста-а-а-м!.. А-а-а-а…
Ей казалось, что она совсем одна на планете. Только она и окровавленный умирающий Рустам. Вдруг она вспомнила о том, что сейчас придут фашисты. Придут и, радостно гогоча, схватят её и Рустама.
— Очнись!.. Милый, дорогой Рустам, очнись… Слышишь?
Рустам вдруг ответил:
