— Тут все больше шерстяные и полотняные, — объяснил Васька, — а мама любит шелковые.
— Так ведь их здесь много. Неужто ни одно не нравится? — удивился Тёма. — Ну вот хотя бы то, — кивнул на старуху с платьем в руках, — темно-зеленое.
— Мама не любит однотонные, — мотнул головой Васька. — Ей больше по душе цветастые.
— А как ты определишь размер? — спросил Тёма. — Вдруг не подойдет?
— Это не страшно, лишь бы не был мал. Она хорошо шьет, — ответил Василий. — У нее сорок восьмой, но можно взять и побольше.
Наконец он все же выбрал то, что хотел.
— Этому платью цены нет. Заграничное! У Народной артистки куплено, — рьяно нахваливал свой товар хромой небритый мужик.
Тогда в городе укрывалось много дезертиров и бежавших из мест заключения уголовников. В то время, когда армия добивала врага, охране порядка в столице не уделялось должного внимания, и, пользуясь этим, преступники обнаглели. Совершали дерзкие налеты на склады, магазины, квартиры и прохожих. Грабили и убивали. Особенно наводила на обывателя ужас одна из наиболее жестоких банд, называвшая себя «Черная кошка». Она орудовала по, всему городу, и мало того, что безжалостно обчистила квартиры у многих известных и заслуженных людей, оставляя за собой трупы, но вдобавок бандиты нагло насмехались над милицией, рисуя в местах своих преступлений «фирменный знак» в виде ощерившегося кота.
Василий долго торговался с жуликоватым продавцом, дважды делая вид, что уходит, и возвращаясь. Но тот держался стойко и всякий раз, не выпуская из рук платья, нещадно комкал и тряс им перед его глазами, чтобы доказать высокое качество товара.
— Такого шелка у нас не производят, — утверждал он, с силой дергая ткань. — Ты посмотри какой прочный!
— Нет у меня столько денег, — честно признался Василий. — Вон, другие куда меньше тебя просят. Если б мне не хотелось порадовать мать, давно бы ушел!
Поняв, что парень не врет и ничего больше из него не вытянешь, хитрован принял сочувственный вид и с фальшивым вздохом, еще больше скомкав платье, протянул его Василию.
— На, держи! Твоя взяла. Раз для матушки, так и быть — отдам его за полцены.
Обрадованный Василий, зажав платье подмышкой, быстро отсчитал ему деньги, продавец услужливо завернул покупку в газету, и друзья с облегчением быстрым шагом направились восвояси, боясь как бы тот не передумал. Но когда они дома на Покровке развернули газету, достали из нее платье и стали любоваться покупкой, то ахнули, обнаружив на одном из рукавов зияющую дыру. Как они ее не заметили, было поразительно! Однако, немного погоревав, друг Тёмы успокоился.
— А ты знаешь, это даже лучше, что оно рваное, — неожиданно заявил он.
— Почему это? — не понял Тёма.
— Платье-то хорошее, и мамке велико. Все равно ведь будет перешивать, — объяснил Василий. — А так она даже расстроилась бы, что я потратил столько денег. Теперь совру ей, что купил по дешевке.
Незадолго до начала экзаменов, когда Тёма уже сдавал зачеты, в квартире на Покровке появился младший брат отца дядя Дима. То ли он и правда втихаря женился, то ли на время сошелся со своей девушкой, но пришел с ней вместе, и не просто так, а поселиться в пустующей комнате соседки Вассы. Оказывается, Дмитрий Ильич уже заходил в отсутствие племянника и обо всем договорился с Дуняшей, которой хозяйка комнаты оставила ключи и разрешила пустить туда жильцов. Девушка была длинноносой, черной, как галка, с усиками над верхней губой. Рядом с его светловолосым и голубоглазым дядей она казалась некрасивой.
— А это — мой племянник, о котором я тебе говорил, — сказал дядя Дима. — Знакомься, Тёма! Стелла будет здесь жить со мной и скоро станет нашей родственницей.
— Мама говорила, что ты обещал часто заходить, — высказал ему недовольство племянник. — Куда же ты запропастился?
— Недосуг было. Сам ведь знаешь, что добрыми намерениями дорога в ад вымощена, — отшутился Дмитрий Ильич. — Когда сам женишься, то поймешь, что на другие дела времени не остается.
— Зато теперь я смогу выполнить поручение твоей мамы… Ты теперь вместе с нами будешь нормально питаться.
Молодые обосновались в каморке Вассы, и Тёма очень скоро убедился, что для радужных заявлений дяди Димы не было никаких оснований. Стелла оказалась большой лентяйкой и после бурных бессонных ночей утром не вставала даже для того, чтобы проводить своего возлюбленного. Готовила она получше старой Дуняши, но толку от этого было мало. И он, и его дядя уходили из дому, как говорится, не солоно хлебавши. А она целый день валялась, читая книжки, даже вечером не утруждая себя приготовить что-нибудь повкуснее.
— Много есть вредно, — вполне серьезно возражала Стелла в ответ на упреки Дмитрия Ильича. — А у тебя, милый, уже начинает расти животик.
— С чего это он будет расти, если вечно хожу полуголодным? — возмутился возлюбленный. — Если кормить не будешь, я же ноги протяну!
— А почему тогда мне хватает? Я ведь ем то же, что и ты. Нельзя быть таким обжорой!
— Это я-то обжора? — рассердился Дмитрий Ильич. — Ты слышишь, Тёма? Как, по-твоему, — можно нормально работать при таком питании?
Он недобро посмотрел на свою сожительницу:
— Еще бы тебе не хватало, когда целый день валяешься в постели!
— Ах так? По-твоему, я — бездельница? — глаза Стеллы наполнились слезами. — Разве я виновата, что не могу устроиться на работу по специальности?
— Но ведь не обязательно тебе быть библиотекарем. Могла бы поработать пока в жилищной конторе, — возразил Дмитрий Ильич. — Предлагали же.
— Вот как ты заговорил, — заплакала Стелла. — Скажи прямо, что я тебе надоела, и я вернусь к маме!
Видно, такая перспектива дядю Диму не устраивала, он угрюмо уткнулся в свою тарелку, и ужин закончился в унылом молчании. Ссоры между ним и Стеллой, в основном из-за плохой еды, становились все чаще, и Тёма пришел к выводу, что их свадьба вряд ли состоится.
* * *
Зимняя сессия далась нелегко даже Тёме, а его друг Вася Назаров едва ее преодолел. Было много зачетов и экзаменов, и один пришлось пересдавать, так как он, привыкнув быть отличником, не мог примириться с полученной им четверкой. А Василий — тот вообще перешел во второй семестр с двумя «хвостами».
Но это нисколько не омрачило им настроения, так как война стремительно подходила к концу, и все уже предвкушали близкий крах немецкого фашизма и окончательную победу над Гитлером.
Советская армия успешно освобождала Восточную Европу, а ей навстречу с юга и запада быстро продвигались войска союзников. Позже выяснилось, что Сталин, Черчилль и Рузвельт заранее договорились о ее послевоенном разделе, определив сферы влияния и зоны оккупации на Ялтинской конференции, и теперь спешили реализовать эти соглашения. Фашистская Германия оказалась в тисках и из последних сил оборонялась, мобилизовав и бросив в бой даже «фолькштурм»: инвалидов, стариков и подростков. Но это была уже агония.
Судя по всему, правительство, уверенное в окончании войны, начало думать уже о мирном будущем. Об этом наглядно свидетельствовал состав студентов Московского авиационного института, совсем недавно вернувшегося из эвакуации. Если на старших курсах учились почти одни девушки, и хорошо, когда в группе был хоть один парень, то на первом все было наоборот. Так, Тёмина группа состояла сплошь из ребят, а девушек было всего трое: Вита Рябинина, Лариса Фельдман и Маша Бокова. Понятно, что отсутствие девушек на первом и парней на старших курсах флирту не способствовало. Студенты прилежно грызли гранит науки и занимались спортом.
Рябинину, очень серьезную и степенную и из-за этого казавшуюся старше своего возраста, сразу выбрали старостой группы. Под стать ей была и Лариса, которая оказалась мастером парашютного спорта, взрослее своих товарищей, и поэтому посматривала на них свысока. Одна лишь Машенька, белокурая и розовощекая, как ангелочек, была их ровесницей, за которой свободно можно было и приударить. Однако, воспитанная в строгих правилах, она быстро поставила на место всех «ходоков», и на курсе установилась спокойная деловая атмосфера.
Московский авиационный институт славился именитостью профессорско-преподавательского состава. Здесь читали лекции не только прославленные конструкторы самолетов, светила науки и корифеи воздухоплавания, но также многие авторы учебников по общеобразовательным предметам. Тёму поражало то, как интересно они преподносят свои, казалось бы сухие, науки. Особенной популярностью у студентов пользовались профессора математики Свешников и Гончаров. Они блестяще читали лекции и были оригинальны во всем: и внешне, и даже в личной жизни.
Свешников был видным мужчиной, похожим на киноартиста Николая Черкасова, но таким же долговязым и нескладным, как его Паганель в фильме «Дети капитана Гранта». Читая лекции, он непрерывно был в движении: бегал по аудитории, отчаянно жестикулируя, и если хотел почесать правое ухо, то почему-то делал это через голову левой рукой. Гончаров тоже был высок и строен, но очень рассеян и всегда небрежно одет. У него почему-то всегда на брюках одна штанина оказывалась короче другой, и иногда, начиная лекцию, он забывал, на чем остановился в прошлый раз. Профессора-оригиналы были друзьями, и столь близкими, что ходили студенческие байки о том, что профессора по рассеянности перепутали своих жен.
