— Жаркий огонь тоже, конечно же, помогает.
Даже не видя его, я поняла, что он подошел ко мне сзади: до моих ноздрей донесся его своеобразный запах, а до моих ушей — его не менее своеобразный голос.
— А вам что, не нравится кататься на коньках со всеми остальными? — с напускной грубоватостью спросила я.
— Я сейчас предпочитаю… заниматься другими делами. Например, разговаривать с вами. Есть много чего, о чем мы могли бы поговорить, — туманно ответил он.
— Неужели? Я так не думаю.
Он улыбнулся, а затем одним большим глотком осушил свой стакан с водкой. Я повернулась, чтобы уйти подальше от этого человека, находиться возле которого мне было противно.
— Куда это вы уходите так быстро? — Он, схватив за локоть, попытался меня удержать.
Я, резко выдернув руку, высвободилась из его цепких пальцев.
— Я хочу присесть.
Николай покачал головой, несколько раз прищелкнув своим слюнявым языком.
— Если вы будете стоять так далеко от камина, вам станет холодно. Вы легко одеты…
— Нет, не станет. Мне не станет холодно, — сердито возразила я.
— Еще как станет! — не унимался Николай. — Вам лучше отсюда не уходить. Я хочу вам кое-что показать.
Он начал снимать свои перчатки. Я до этого момента даже и не замечала, что его руки в перчатках. Когда он их снял, я увидела, что его руки перебинтованы. Он размотал бинт на одной из них и показал ее мне. Моему взору предстала весьма неприятная на вид кроваво-красная плоть, кожа на которой была местами вообще содрана, а местами свисала кусками, как разорванная бумага. А еще эта плоть была покрыта волдырями, похожими на гноящиеся фурункулы. У меня в животе вдруг похолодело.
— Вы случайно не можете отгадать, кто со мной такое сотворил?
— По правде говоря, нет, — ответила я, стараясь казаться невозмутимой. В действительности же я была ошеломлена, заинтригована и испытывала чувство отвращения.
— Это произошло вчера вечером. Кто-то швырнул мне под ноги керосиновую лампу.
Мой похолодевший живот стал вообще ледяным. Это был он! Он был тем человеком, который прятал свое лицо под маской! Он был тем человеком, который гнался за мной по подземным коридорам и в конце концов меня схватил! Да, этим человеком был Николай! И он не сгорел, он выжил… Выражение моего лица, наверное, говорило о том, что я чувствую, а сама я не знала, что сказать.
— Удивлены, да? Я тоже вчера вечером удивился, когда увидел вас там. Вот уж не ожидал! Что делала молодая дама — красивая и изысканная — в таком мрачном месте? Ее присутствие там было всего лишь случайностью или же осознанным поступком? Кто ее подослал? На кого она работает? Да уж, думаю, данный случай обеспокоил всех тех людей. А вот меня — нет. Я человек более прагматичный…
Николай подошел ко мне и толкнул меня к стене. Я бросила поверх его плеча взгляд на дверь и пришла в отчаяние, увидев, что он запер дверь на засов. Мы с Николаем находились в этом доме вдвоем, а потому звать на помощь мне было некого. Оставалось лишь надеяться, что сюда вот-вот придут с озера все остальные. Я сделала шажок назад, еще один шажок — и уперлась спиной в стену.
— Я задаю вопросы и всегда получаю на них ответы. Всегда. Я — чего он, видимо, и добивался — почувствовала, что на меня сейчас будет оказано всеподавляющее психологическое воздействие, и невольно начала пасовать перед подобной угрозой, тщетно пытаясь успокоить свое дыхание, участившее из-за охватившего меня страха.
Не теряя меня из виду, Николай взял стоявшую возле камина кочергу и сунул ее конец в раскаленные угли. Я, услышав звук железа, ткнувшегося в камень, и увидев взмывшие вверх искры, задрожала от ужаса. А он продолжал давить на мою беззащитную психику.
— Все дело в эффективности данного метода. Нельзя ни в чем полагаться ни на удачу, ни на экспромт. Техника должна быть отточенной, чтобы боль была не просто невыносимой, но еще и непрерывной и усиливающейся. Это идеальный способ подавить волю. В конце концов все «раскалываются» — абсолютно все.
Николай вытащил кочергу из горячих углей. Сквозь покрывавший ее конец тонкий слой пепла проглядывало раскаленное докрасна железо. Николай удовлетворенно посмотрел на кочергу и снова засунул ее конец в угли.
— Нет ничего лучше огня. Примитивно, но эффективно. Раскаленное железо — как кислота, конец кочерги — как нож или как жало… Мне это хорошо известно, — сказал он, поднося свою обожженную руку к моим глазам. Когда я опустила взгляд, чтобы не смотреть на его руку, он попытался схватить меня пальцами за подбородок, чтобы приподнять мою голову. Я откинула голову назад и с отвращением посмотрела на Николая. — Вам не нравится? Уверяю вас, что, как только человек привыкает к боли, она становится для него приятной — приятной и заманчивой, как запретные плотские наслаждения. Мне, например, огонь помогает подчинить себе мощь своего рассудка. Обладая мощным рассудком, можно перетерпеть что угодно. Например, мощь рассудка позволяет некоторым йогам ходить по горящим углям. А теперь представьте себе, что эти кусочки кожи отрываются один за другим… отрываются медленно, обнажая плоть. Начинает течь кровь, лопаются волдыри. И все это — по живому… По живому… Ресницы: раскаленное железо сжигает их и вонзается в глаза. Рот: губы, покрытые волдырями, обожженный язык… Раскаленное железо прикасается к горлу… изнутри.
Николай стал гладить меня ладонью по лицу, оставляя на нем влажный след — след выделений его обгоревшей плоти. Обрывки его кожи скользили по коже моего лица, его мягкие водянистые волдыри чиркали по ней. Когда он прикоснулся к моим губам, мне показалось, что меня вот-вот стошнит.
— Было бы, конечно, жаль уродовать такое красивое личико, как ваше… Мне иногда нравится писать на коже раскаленным железом фразы из «Яджур-веды»[49]. Они оставляют на коже удивительные следы — мистические раны… Но мне жаль уродовать вашу нежную кожу. Поэтому, наверное…
Я закрыла глаза, чтобы не видеть его, чтобы не так остро воспринимать его садистские замашки. Однако это было бесполезно: он уже подавил мою волю. Я дрожала, у меня на лбу выступил холодный пот, а сознание мое затуманилось так, что я едва могла дышать… Я удерживалась на ногах только потому, что прислонилась к стене. Он меня парализовал. Кочерга в горящих углях раскалялась все больше, и мое истерзанное воображение рисовало мне, как она постепенно становится огненно-красной.
— На кого вы работаете? Это единственное, что интересует остальных. После того как они это узнают, они захотят, чтобы я вас прикончил. Я никогда ни к кому не испытывал жалости… Но вы так красивы! От мертвой красавицы нет никакого толку, и убивать красавицу — нелепая расточительность. Я признаюсь вам кое в чем: знаете, а я ведь до сих пор еще никому не рассказал о нашем маленьком секрете…
Я резко открыла глаза. Впрочем, от этого его признания мне отнюдь не становилось легче. Теперь на его лице читался уже не садизм, а вожделение. Я начала понимать, в каком направлении сейчас начнут развиваться события.
Николай схватил меня за плечи и стал рассматривать мое тело. Его взгляд был таким же похотливым, как и те мысли, которые вертелись у него в голове.
— И я уверен, что мы вполне сможем прийти к соглашению, которое устроит нас обоих.
— Отпустите меня, — потребовала я еле слышным хриплым голосом (на большее мои голосовые связки, занемевшие от нервного напряжения, были просто не способны). — Вы ничего от меня не добьетесь. Сюда уже вот-вот придут люди — те, что катались со мной на льду озера. Как вы собираетесь объяснять им свое поведение?
Он сжимал мои плечи все сильнее и сильнее. Я невольно задалась вопросом, как он может выдерживать боль, сжимая меня обожженными руками. Наверное, он и в самом деле использует те же методы, что и некоторые йоги, когда ходят по горячим углям… Мощь рассудка.
— Люди? Ха-ха! — Смеяться ему явно не хотелось, и его смех был наигранным — он буквально выдавливал его из себя. — Эти ваши люди уже на пути в замок. Скоро, похоже, начнется снежная буря, а потому завтрак в этом домике решили отменить. Так что, как видите, вам вряд ли сейчас стоит мне перечить…
Он говорил невнятно, и его зубы при этом едва ли не скрежетали. Он осклабился и приблизил свое лицо к моему. Его губы теперь уже почти касались моих.
— Вам, наоборот, следовало бы одарить меня поцелуем в знак искренней благодарности за мое милосердие. Если они обо всем узнают… Они сначала будут вас пытать, затем разрежут на куски и преподнесут в дар своей богине наиболее ценные части вашего тела — ваш мозг, ваши глаза, ваше сердце…
— А ну-ка отпустите меня! — с трудом произнесла я, чувствуя, как к горлу подступает ком.
«Эти ваши люди уже на пути в замок»… Боже мой!
