Анита лежала в кровати в гостинице Бомбея и, не отрывая глаз от медленного движения лопастей подвешенного к потолку вентилятора, вспоминала свои первые дни в Мадриде, холод в маленьком дворике улицы Арки Святой Марии возле Пуэрта дель Соль (Ворота Солнца) и то, как больно ей было смотреть на отца, который беспрерывно искал работу и не мог ее найти. Она вспомнила бесплатные уроки испанского танца, которые одной из подруг соседки удалось организовать для них в академии маэстро Анхеля Персета, что на улице Святого Духа, — это было единственным, чем она занималась. Они с сестрой ежедневно ходили на репетиции, учась отбивать дробь каблуками и щелкать кастаньетами. Девушки занимались танцами втайне от отца, поскольку этот добрый человек вряд ли обрадовался бы, узнав, что его дочери вошли в мир комедиантов, призванных развлекать публику Анхель Дельгадо все еще продолжал мечтать, что однажды ему удастся заработать достаточно денег и оплатить занятия в серьезном учебном заведении. Но путь к бедности казался неизбежным, как божественное проклятие, от которого было невозможно убежать.
«Мои дочери никогда не поднимутся на сцену!» — кричал он, когда узнал, что какие-то люди, работавшие на Central Kursaal, в новом кафе с концертным залом, которое должно было вот-вот открыться, посетили академию танца и предложили его девочкам контракт — выступать в качестве эстрадных артисток в первом номере концерта. Из дона Анхеля выплеснулось все негодование, присущее испанскому идальго. Однако двумя днями позже, следуя мудрым и практичным советам своей жены Канделярии, которой пришлось напомнить супругу, что от четырнадцати тысячи реалов почти ничего не осталось, он скрепя сердце все-таки подписал контракт за своих дочерей: «Только на одно вечернее выступление! И только до двенадцати часов!» С тридцатью реалами ежедневного заработка, который девушки получали согласно контракту, Анита и Виктория стали опорой семьи. Никто тогда не мог представить себе, что они останутся этой опорой на всю жизнь.
Как бы отреагировал дон Анхель, получив известие о ее беременности? Теперь, когда она была замужем, отец, возможно, уже ничего бы не сказал. Но если бы он узнал, что беременность наступила в результате добрачной связи… Анита предпочла даже не думать об этом. Сама мысль заставить отца страдать казалась ей недопустимой. Это был человек строгих принципов, и его следовало уважать. Однако ей бы хотелось рассказать о своем новом состоянии матери. Донья Канделярия, жизнерадостная женщина, болтушка, предпочитавшая не витать в облаках, а твердо стоять на земле, наверняка бы вскрикнула, потрясенная новостью, но только для виду. Потом она поддержала бы дочь. Будучи практичной и сговорчивой женщиной, уставшей бороться с бедностью, донья Канделярия умела таскать каштаны из огня.
Бледная луна, появившаяся на звездном тропическом небе, освещала своим белым сиянием, проникающим через щели в жалюзи, картины, мебель, шелковые покрывала императорских апартаментов. Аните так и не удалось уснуть. На нее нахлынули воспоминания и вопросы, требующие трудных ответов, перед глазами стояли уличные сцены Бомбея, которые потрясли ее до глубины души. Она чувствовала себя матерью новорожденного, полной отчаяния из-за того, что из ее сухой и вялой груди, как из желудя, ничего не выходит. Если врач подтвердит и ее расчеты правильные, она должна родить через шесть месяцев. Анита никогда не думала о родах, а теперь, понимая, что это событие неуклонно будет приближаться и, скорее всего, состоится в Индии, вдали от близких ей людей, от матери и сестры, она почувствовала, что впадает в панику. Сердце то и дело начинало бешено биться и долго не могло успокоиться, и так несколько раз, как морской прибой с накатывающимися на берег волнами. Она ведь, в сущности, сама почти ребенок. И хотя она уверена в чувствах раджи, где-то в глубине души все-таки живет сомнение. А если он ее просто использовал? А если он ее бросит? А если он уже не любит ее?.. А если он никогда больше не выпустит ее из Индии? А если?.. А если?.. Единственное, в чем Анита была твердо уверена, так это в безусловной любви своего отца, которого она, к несчастью, предала. Поэтому ей и не спалось.
Ночь только обостряет ощущение опасности. Она боится за свою жизнь, которая вот уже год кажется сном и, вполне возможно, превратится в ужас. Сможет ли она привыкнуть к жизни в этой стране? Если Бомбей показался ей таким далеким и экзотическим, какой же будет Капуртала, которой даже нет на карте? «Действительно ли со мной происходит то, что происходит?» — спрашивала себя юная испанка, вытирая пот и слезы краем покрывала. Граница между сном и реальностью кажется ей такой размытой, что она начинает ощущать нечто вроде головокружения. Могло ли быть по-другому, если ее сон казался волшебной сказкой? Мог ли он быть связан с действительностью, если эта действительность ускользала у нее из-под ног и убегала, а сон приобретал реальные черты?
Когда она впервые увидела Мадрид, город показался ей сплошным праздником. Столицу лихорадило уже несколько месяцев от приготовлений к свадьбе Альфонсо XIII — ее короля, который подарил перламутровый веер, — и английской принцессы Виктории Евгении Баттембергской, которая родилась в замке Бэлморэл и приняла католицизм во дворце Мирамар, на берегах реки Урумеа. Вокруг только и говорили, что о «монаршем бракосочетании», и это, возможно, для исстрадавшихся жителей Мадрида было определенным способом забыть нужду повседневной жизни. Программа празднеств, предшествующих бракосочетанию, включала в себя оперный спектакль «Лючия ди Ламмермур» в театре «Реал», гуляния и народные танцы, военные парады, конкурс хоровых коллективов, битву цветов в парке Ретиро, поездку королевской семьи в Аранхуэс и саму церемонию в ресторане «Четыре дороги», расположенном в квартале «Мария Виктория». Маэстро Бретон, тот, который написал фарс «Канун праздника Девы», сочинил специально к этому событию свадебный марш. «La Maison Modele», магазин на улице Карретас, предлагал самые элегантные шляпы, костюмы и корсеты, «привезенные из Парижа для придворных господ и гостей из провинции, которые будут присутствовать на свадьбе».
Из Парижа 28 мая 1906 года прибывал «поезд принцев», в котором путешествовала большая часть представителей европейских королевских домов Европы: князь Федор Андреевич из России; Луи, наследный принц Монако; принц Евгений из Швеции; наследник португальского престола Луиш Фелипе, Тома и Изабелла, герцог и герцогиня Генуэзские… Короля Англии представляли принц Уэльский Джордж и принцесса Мария. Статья светской хроники в газете «Ла Эпока» заканчивалась словами, наполненными энтузиазмом: «Дорогу Европе! Европа едет в Испанию, Европа едет на свадьбу дона Альфонсо XIII. Испания не стерта с лица земли! Испания продолжает жить!»
Прибытие поезда было целым событием, о котором Мадрид только мечтал. Семья Дельгадо в полном составе влилась в толпу, чтобы собственными глазами увидеть процессию, которая двигалась от Северного вокзала в королевский дворец, где августейшие гости должны были засвидетельствовать свое почтение королю. Город никогда еще не видел подобного парада знатных особ. Народ бросился на улицы, чтобы заразиться роскошью аристократов, которые ехали в великолепных экипажах.
Аните и ее сестре Виктории посчастливилось пролезть в просвет между людьми и наблюдать за этим спектаклем «из первого ряда». И какой спектакль! В машине с откидывающимся верхом появился высокий и элегантный король Бельгии Альберт со своей внушительной свитой. За ним следовал австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд, одетый в великолепный военный мундир. Он стоял в своем экипаже в окружении герцогов и графов и ехал так, пока не поравнялся с самой главной частью процессии, где были принц и принцесса Уэльские, сопровождавшие невесту, которую жители Мадрида любовно назвали «англичаночкой».
«Смотри, Виктория, смотри!» То, что внезапно предстало перед глазами Аниты, превосходило все ее ожидания. В огромном белом экипаже, тоже стоя, ехал принц, который, казалось, вышел из сказок «Тысяча и одна ночь»; он направлял свой августейший взор налево и направо, рассматривая город и его жителей, и вежливо приветствовал их кивком или взмахом руки. На нем был тюрбан из белого муслина, украшенный изумрудной брошью с перьями, и синий мундир с посеребренным шелковым поясом. Его борода была тщательно спрятана под сеточку, грудь увешана орденами, а на шее красовались тринадцать нитей жемчуга. Его Высочество раджа Джагатджит Сингх из Капурталы был воплощением совершенства, того идеала восточного монарха, каким представляли его европейцы. Личный друг принца Уэльского и дона Альфонсо Бурбона, с которым они познакомились в Биаррице, раджа представлял в Мадриде «жемчужину Британской Короны», страну, которую повсюду знали как Индию, находящуюся под управлением британцев. Анита и ее сестра Виктория, ошеломленные великолепным зрелищем, стояли с открытыми ртами, спрашивая самих себя, был ли это мавританский или кубинский король.
