Тем вечером, как и всякий раз, сестры Дельгадо должны были танцевать согласно контракту. Они прошли Ворота Солнца, чтобы направиться к Central Kursaal, где еще днем играли в мяч, а вечером появлялось кафе с концертными номерами. Заднюю стену хозяева переделывали под сцену; на одной половине площадки выставляли в ряд несколько кресел, а вторую использовали как зал, поставив там столы и стулья. Таким образом предприимчивые владельцы устраивали представление варьете, последний писк моды, привезенный из Парижа. Театральные критики Мадрида утверждали, что многие серьезные театры перешли в стан врага, начав работать во фривольном жанре. Даже театр Сарсуэлы находился в упадке. Возможно, успех варьете был вызван тем, что люди хотели хотя бы ненадолго забыть о своих бедах.
Анита и Виктория составляли дуэт, известный под названием «Камелии», который выступал между различными номерами, чтобы сократить ожидание во время смены декораций. В программе того вечера ни много ни мало были Форнарина, Пастушка и красотка Челито, человек-птица и Мими Фриц. Ровно в десять вечера сестры вышли на сцену, одетые в короткие расклешенные юбки огненного цвета, в чулках, вызывающих улыбку. Как только раздались аккорды гитары, они начали танцевать севильские танцы, потом станцевали несколько сегидилий и болеро. Они были не самыми лучшими танцовщицами Испании, но их андалузская грациозность вполне компенсировала недостаток техники. Этого было достаточно, чтобы с триумфом выступать в Kursaal, в котором в тот вечер был полный аншлаг.
Самая разношерстная публика заняла все места за столиками: много иностранцев, связанных с представителями королевских домов, приглашенных на свадьбу, политики, журналисты, корреспонденты и верные завсегдатаи из мадридской богемы: художник Ромеро де Торрес, Валле-Инклан со своей волнистой бородой, журналист, известный под именем Отважный Рыцарь, писатель Рикардо Бароха, племянник дона Пио, молодой каталонец из добропорядочной семьи по имени Матео Морраль, говоривший, что он журналист, и присоединявшийся к компании, хотя от него редко можно было услышать слово. «Человек темный и молчаливый» — так его описывал Бароха. Кроме них там был Ансельмо Мигель Ньето, молодой художник родом из Вальядолида, высокий и худой, с пронизывающими насквозь черными глазами, который с триумфом покорил Мадрид. Ансельмо не пропускал ни одного вечера в Kursaal, потому что был влюблен в Аниту. Под предлогом написания ее портрета он завязал с ней дружбу и познакомился с ее родителями. Девушка, не уверенная в своих чувствах, просто позволяла ему любить себя.
В тот вечер в компании говорили только об одном — утром на стволе одного из деревьев в парке Ретиво была обнаружена вырезанная кончиком ножа надпись, которая переполошила весь Мадрид, и прежде всего потому, что она появилась после нескольких угроз, ранее полученных в министерствах и даже в королевском дворце. На коре было четко написано: «Альфонсо XIII будет казнен в день своего бракосочетания. Ирредент». Воображение завсегдатаев кафе, которые находились под неизгладимым впечатлением, рисовало невероятно страшные картины. «Что за ужасный человек!» — восклицали одни. «В какой момент дьявольского безлюдья он нацарапал это?» — спрашивали другие наполовину всерьез, наполовину в шутку. «Улыбался ли он сардонически, как злоумышленники из рассказов о Шерлоке Холмсе, который сейчас в моде?», «Есть ли у него черная борода?», «Блестят ли у него глаза?»…
— Пусть исчезнут короли и женятся в неизвестной стране на пустынном острове сколько угодно! — восклицал дон Рамон дель Валле-Инклан.
Компания всегда садилась в одном и том же месте — у подмостков, в проходе, который шел через все заведение, — и после каждого выступления могла приглашать к себе Пастушку или Форнарину, изящную модистку, ставшую куплетисткой, которая исполняла песенки из «Дона Никанора» или «Фру-фру». Но они не позволяли себе делать это в отношении сестер из дуэта «Камелии», поскольку родители девушек пунктуально появлялись в конце танца, чтобы сопроводить дочерей домой. «Пусть хоть в это время, — говорил дон Анхель, — их не путают с теми, кем они не являются». Но красота, молодость и андалузская грациозность сестер делали их очень популярными среди завсегдатаев Kursaal. Рикардо Бароха так описывал Аниту: «Высокая, не очень смуглая, с черными как смоль волосами, огромными заспанными глазами и еще неярко выраженными чертами лица, она обещала по окончании юности стать классической моделью греческой Афродиты».
То же самое должен был думать и окруженный группой людей иностранец, статный и изысканный, который занял место за столиком у самой эстрады. Мужчина не сводил глаз с Аниты и, казалось, был очарован музыкой и танцем. Звук гитары напоминал ему звуки саранги, очень популярного в его стране музыкального инструмента, а звук кастаньет — звуки таблы. Но мелодия была отличной от всего того, что он слышал в своей жизни.
Анита не сразу узнала его, поскольку была полностью занята тем, что следила за ритмом танца. Кроме того, мужчина был одет во фланелевый костюм и белую рубашку с накрахмаленным воротником. Но его настойчивый взгляд заставил девушку обратить на него внимание. «Боже мой, мавританский король!» — мысленно воскликнула Анита и едва не споткнулась от неожиданной встречи. Это был раджа, улыбающийся, покоренный юностью и красотой незнакомки, которая, вероятно, напоминала ему женщин его страны. «У этого красивого индийца, — писал Отважный Рыцарь, присутствовавший при этом, — высокая, стройная и крепкая фигура. На фоне его медной кожи белизна чистых здоровых зубов кажется ослепительной. Он всегда мило улыбается. Его большие черные глаза излучают горящий повелевающий взгляд».
Как только закончилось выступление, дон Анхель и донья Канделярия, ожидавшие, пока их дочери переоденутся в углу за занавеской, который и был их уборной, увидели, как к ним приближается мужчина низкого роста и начинает очень вежливо, но нервно говорить:
— Добрый вечер, я переводчик раджи, который сидит за этим столиком. Я работаю в гостинице «Париж», где остановился Его Высочество… Не угодно ли вам присесть к нему за столик, чтобы выпить по бокалу шампанского? Выступление ваших дочерей произвело на раджу очень глубокое впечатление, и он желает угостить их.
Дон Анхель посмотрел на него с удивлением, в то время как его жена пришла в негодование.
— Скажите Его Высочеству, что мы весьма признательны ему, — вежливо ответил дон Анхель, — однако уже поздно, сейчас почти двенадцать. Девушки еще очень юные, вы меня понимаете, не правда ли?
Под возмущенным взором сеньоры переводчик предпочел не настаивать и вернулся к столику принца.
«Что себе думает этот мавр, глазея на моих дочерей? Что они бог весть кто?» — восклицала возмущенная донья Канделярия, таща за собой девушек к выходу из кафе.
В течение всего своего пребывания в Мадриде раджа приходил каждый вечер, чтобы посмотреть, как танцует Анита. Он был, наверное, единственным клиентом, который платил за то, чтобы увидеть танцовщиц, а не знаменитых куплетисток, о которых говорилось в афише. Как-то вечером, до выступления девушек и перед появлением доньи Канделярии, которую он явно побаивался, переводчик приблизился к импровизированной уборной.
— Сеньорита, у меня для вас есть кое-что от Его Высочества.
Он передал Аните толстый конверт. Открыв его, девушка увидела, что в нем полно денег. Она молча уставилась на посланца раджи.
— Здесь пять тысяч песет, — продолжал говорить тот. — Его Высочество желает, чтобы вы присели за его столик. Вы же знаете, он хочет всего лишь поговорить…
Во взгляде Аниты читалось унижение, которое она только что испытала. Переводчик показал ей знаком, чтобы она не повышала голос, но было уже поздно.
— Скажите мавру, что я бедная девушка, но с чувством собственного достоинства! За кого он меня принимает? Как он мог подумать, что я могу подсесть к нему за деньги, сколько бы их ни было? Скажите ему, что он свинья! И пусть он не приближается ко мне и не посылает вас со своими подачками!
После представления Анита расплакалась, как полоумная, и все завсегдатаи кафе принялись ее утешать. Среди них была и ее мать, которая объяснила происшедшее Рикардо Барохе так:
— Разве этот принц любит мою дочь? Конечно нет, клянусь Богом, он же магометанин!
— Магометанин?
— Да. Из тех, у кого есть гаремы. Он заберет у нас дочь, и мы ее больше не увидим…
На следующее утро в скромной квартире Дельгадо раздался звонок. Дверь открыла Анита, так как ее мать ушла с сестрой на рынок. Она увидела только цветы, поскольку огромный букет заслонял посыльного, принесшего его. «Ой! Боже мой! Куда я поставлю все это?» Цветы принесли с письмом от раджи. Анита его медленно прочитала, так как с трудом разбирала написанное от руки послание и, кроме того, слишком мало спала из-за опухших от слез глаз. Принц просил прощения: «Я не собирался причинять вам боль, а тем более намекать на что-либо, о чем я даже и не думал. Я прошу вас принять эти цветы в знак моего глубокого уважения к вашей персоне…» Анита присела за стол в маленькой столовой и вздохнула. Потом она снова посмотрела на цветы. Это были камелии.
