— Пойдем, Феде, — сказал он. — Давай отправимся на берег — только ты и я. Шкатулку возьми с собой.
Федерика вскочила на ноги, прижимая свое сокровище к груди, и, взяв отца за руку, последовала за ним через входную дверь.
— А как же мама и Хэл? — спросила она, обезумев от счастья, что она и только она избрана, чтобы сопровождать его.
— Хэл счастлив со своей новой игрушкой, а мама останется с ним. Кроме того, я хочу рассказать тебе, как мне удалось найти эту волшебную шкатулку. С ней связана одна очень печальная легенда, а я ведь знаю, как ты любишь мои рассказы.
— Я обожаю твои истории, — отозвалась она, передвигаясь вприпрыжку, чтобы успеть за его размашистыми шагами.
Элен беспомощно наблюдала за тем, как муж вышел из дома, прихватив с собой подавляющий авторитет своего присутствия. Неожиданно она ощутила себя обманутой, как будто то напряжение, которое возникло в ее груди, не имело никакого смысла. Дом теперь снова казался спокойным и даже большим, чем в те редкие моменты, когда могучая фигура хозяина заставляла его как бы сжаться в размерах. В отчаянии она прикусила губу. Как он посмел бросить нас, подумала она с горечью, и почему он не нашел в себе сил хоть немного побыть в доме?
* * *
Несмотря на прохладный морской бриз, полуденное солнце жгло беспощадно. Они проходили по улице мимо пса сеньоры Бараки, который, увидев людей, натянул свою привязь и начал отчаянно их облаивать. Федерика рассказала отцу о том, что собака постоянно лает по той простой причине, что в маленьком дворике ей не хватает места для того, чтобы побегать.
— Тогда давай возьмем его на прогулку, — предложил Рамон.
— Правда? А разве мы сможем? — возбужденно отозвалась дочь. Она с чувством гордости проследила за тем, как ее отец нажал на звонок, и застыла в ожидании в тени миндального дерева. В воздухе разносились крики детей, игравших на улице, и их смех напоминал щебетание морских птиц на берегу. Федерика не испытывала потребности присоединиться к ним. Единственное ее желание состояло в том, чтобы отец на этот раз остался и никуда больше не уезжал.
— Си? — раздался голос из-за двери. Он был низким, гортанным и приглушенным.
— Сеньора Барака, это Рамон Кампионе, — представился он с той самоуверенностью, которая была присуща всем его действиям. Федерика вытянулась на пальчиках, стараясь казаться повыше, чтобы походить на отца, который всегда казался ей великаном.
— Сам Рамон Кампионе, — констатировала хозяйка, выглядывая из дома, как робкая ворона из-за ветки. Это была старая, согнутая от груза прожитых лет женщина, которая постоянно носила черную траурную одежду, хотя ее муж умер больше десяти лет назад. — А я думала, что вы где-то на другом конце света, — проворчала она.
— Сейчас я дома, — ответил он, слегка смягчив свой голос, чтобы не испугать ее. Федерика крепко держала его за руку. — Моя дочь очень хотела бы взять вашу собаку на прогулку к берегу. Мы могли бы оказать вам услугу и устроить ему неплохую тренировку.
Старуха какое-то время в нерешительности шевелила беззубыми деснами.
— Ладно, я вас знаю, поэтому вы не сможете его украсть, — подытожила она свои раздумья. — Полагаю, ему полезно будет немного встряхнуться. Когда я не схожу с ума от горя, я схожу с ума от его лая.
— Мы сделаем все наилучшим образом, — заверил он и учтиво улыбнулся. — Не правда ли, Феде? — Федерика съежилась за его массивной фигурой и скромно опустила глаза. Узловатые пальцы сеньоры Бараки неловко возились с привязью, а старческие волоски на ее подбородке светились на солнце, словно паутинки. Наконец она открыла калитку и вручила Рамону поводок вместе с псом. Собака мгновенно перестала лаять и начала скакать вокруг, пыхтя и фыркая с энтузиазмом узника, получившего наконец долгожданную свободу.
— Его зовут Раста, — сказала она, уперев руки в бедра. — Сын оставил мне его, прежде чем исчезнуть навсегда. Этот пес — все, что у меня осталось, но я бы предпочла сына — от него было бы меньше шума.
— Мы вернем вам Расту до обеда, — пообещал ей Рамон.
— Как вам угодно, сеньор Рамон, — ответила она, моргая на солнце с неловкостью человека, привыкшего к меланхолическому полумраку собственного дома, который она почти не покидала.
Рамон и Федерика спустились с холма к морю почти рысью, чтобы поспеть за Растой, который прыгал перед ними в разные стороны, стремясь обнюхать каждые ворота, каждый столб, каждый клочок травы или дерево, без разбора поднимая ногу в любом месте, где ощущался запах другого животного. Он был безоблачно счастлив. Федерика наблюдала, как тощая черная дворняжка впитывала ощущение свободы, возможно, впервые за долгие месяцы, и чувствовала, как ее сердце наполняет восторг. Она посмотрела на отца, и ее щеки зарделись от восхищения. Не существовало ничего такого, чего бы он не смог сделать.
Они пересекли дорогу, протянувшуюся вдоль берега, а затем по каменным ступеням спустились на берег Калета Абарка. Здесь было почти безлюдно, кроме пары-тройки людей, расхаживающих взад-вперед, и ребенка, игравшего с маленькой собачкой, бросая для нее в море мячик. Федерика сбросила сандалии и ощутила на своих розовых пятках мягкий, как мука, песок. Рамон переоделся в купальные шорты, оставив кучку своей одежды и кожаные мокасины под присмотром Федерики, и бросился освежаться в холодных водах Тихого океана. Она наблюдала, как отец трусцой бежал к морю вместе с неотступно следовавшим за ним Растой. Отец был высоким, сильным и волосатым, с могучим торсом человека, способного легко карабкаться по горам, но его движения в то же время были удивительно легкими и изящными. Федерика выросла на его увлекательных рассказах, и каким-то мистическим образом именно это помогало ей менее остро переносить его отсутствие. Воображение Рамона было таким же глубоким и непостижимым, как океан, наполненный обломками кораблекрушений и затонувшими континентами. Когда она оглядывалась назад на свою еще такую короткую жизнь, то видела лишь длительные путешествия по бесконечным дорогам щедрого на выдумки разума ее отца. Ее память удивительным образом хранила только эти необычайные приключения, а вовсе не долгие месяцы ожидания. Она с восторгом наблюдала, как отец вместе с Растой плещется в мерцающей воде. Лучи света играли на гребнях волн и черном шелке его волос. Если бы она точно не знала, что это он, то вполне могла бы принять его за резвящегося тюленя. Федерика положила шкатулку на колени и провела рукой по шероховатой деревянной поверхности. Ей оставалось только гадать, кому эта дивная вещь когда-то могла принадлежать. При одной мысли об очередной волшебной истории по ее спине пробежала приятная волна предвкушения. Она открыла шкатулку под звон маленьких колокольчиков и еще раз изумленно посмотрела на сверкающие камешки, заставлявшие трепетать крылья бабочки.
Вдоволь наплававшись, мокрый Рамон опустился рядом с ней на горячий песок, чтобы просушиться на солнце. Раста, не желая ни на мгновение прекращать наслаждаться нежданно нагрянувшей свободой, носился по берегу, играя с волнами в пятнашки. Рамон был доволен, что его дочери понравилась шкатулка. Она заслужила это. В конце концов, Элен была права в том, что он не был хорошим отцом. Рамон понимал, что хорошие отцы уделяют достаточно времени своим детям, но он не смог быть таким — это не было присуще его натуре. Он был типичным бродягой, странником. Его мать не раз говорила ему, что дети получают то, что вкладывают в них родители. Да, он должен сделать что-то достойное преданной любви Федерики — любви, которая так ясно читалась на ее лице. Он устремил свой взгляд к синеве горизонта и подумал о том, как долго ему удастся пробыть на этих берегах, пока им снова не овладеет жажда странствий и ветры новых приключений не унесут его в дальние дали.
— Расскажи мне эту легенду, папа, — попросила Федерика. Рамон усадил дочь перед собой так, что оказался позади, обхватив руками ее худенькое тельце, и прижался щекой к ее щеке. Они вместе стали вглядываться в завораживающую мозаику кристаллов и прислушиваться к тихому перезвону крошечных колокольчиков.
— Когда-то эта шкатулка принадлежала прекрасной принцессе народа инка, — начал он. Федерика восхищенно вздохнула. Она обожала его рассказы и прижалась к нему покрепче, предвкушая на этот раз нечто совсем особенное. Шкатулку она держала открытой, поместив ее в складках своего лимонного платья. Время от времени она проводила по камешкам пальцами и поворачивала шкатулку из стороны в сторону, любуясь игрой цветов, происходящей как по мановению волшебной палочки. — Принцессу инка звали Топакуай, и жила она во дворце в деревне Писак, расположенной на склоне холма в Перу. Инки были древней индейской цивилизацией, поклонялись Солнцу — Инти и чтили своего императора, правящего инку. Императору подчинялась знать «Капак Инкас» — потомки основателя империи Манко Капака. Топакуай принадлежала к одному из таких правящих домов, который назывался панакас. У нее была нежная смуглая кожа, круглое открытое лицо, зоркие зеленые глаза и длинные черные волосы, которые она заплетала в косу, свисавшую с ее спины почти до земли. Ее красота вызывала всеобщее восхищение, и все знатные молодые люди мечтали на ней жениться. Но Топакуай тайно была влюблена в человека низшего происхождения, члена йанакуна — класса, который обслуживал панакас. Брак между представителями двух столь различных классов был немыслимой вещью. Но Топакуай и Ванчуко — так звали ее возлюбленного — любили друг друга настолько беззаветно, что посмели нарушить законы своей страны и начали тайно встречаться. Иногда Топакуай переодевалась в женщину йанакуна, и тогда они могли незаметно прогуливаться по тем местам, где жили представители неимущих классов, вдали от подозрительных взглядов ее родственников, и даже целоваться, когда их никто не видел. Топакуай тогда исполнилось только тринадцать лет. Ты можешь подумать, что в таком возрасте девушке еще слишком рано думать о замужестве, но в те времена женская зрелость начиналась именно с этого возраста, и родители уже занимались поисками достойного ее жениха в высших кругах. Топакуай ощущала себя пленницей мира, в котором четко обозначены законы жизни общества, — законы, не допускающие исключений. Она понимала, что вскоре вынуждена будет выйти замуж за представителя знати и навсегда расстаться с Ванчуко. И тогда влюбленный юноша решил сделать для нее шкатулку, внешне совсем невзрачную, чтобы она могла спокойно брать ее с собой повсюду, не вызывая подозрений. В ней содержалось тайное послание, предназначенное только для ее глаз и напоминавшее о его любви. Он стал мастерить простую деревянную шкатулку и сделал ее настолько грубой снаружи, что она казалась почти уродливой.
