Некоторое время на ее лице отражалось негодование, но затем она начала смеяться. Подняв свои руки и заложив их за голову, она гордо выпятила свою маленькую мокрую грудь и направилась к нему. Потом не спеша опустила руки, дотронулась до его плавок и стала спускать их.
— Ну давай же, если я сделала это, ты должен сделать то же самое.
— Я? — Некоторое время он не решался, понимая, что придется демонстрировать ей то, что в данной момент скрывала вода, которая доходила ему до пояса.
— Ну, давай же. — Она стояла рядом с ним совершенно голая и смеялась.
Одним быстрым движением он стянул с себя плавки, повертел ими высоко над головой и забросил на камни. Затем, пристально глядя ей в глаза, стал продвигаться вперед. Он нежно притянул ее к себе, их тела соприкоснулись. Как только их губы встретились, внутри у них все заполыхало. Не говоря ни слова, они направились к берегу, где он положил ее на траву рядом собой и стал ласкать ее плечи, грудь, целуя ее в тот момент, когда она пыталась поймать своими губами его губы.
На дальней стороне озера зашевелились какие-то тени. Казалось, несколько секунд над водой парила фигура какой-то женщины. Затем видение исчезло.
Полчаса спустя они сидели рядом на мокрой гальке у озера. Им было очень холодно, кожа покрылась мурашками от долгого пребывания в ледяной воде. Они крепче прижимались друг к другу, чтобы согреться, и ни один из них не хотел подняться и принести одежду. Келом с нежностью обнимал ее и прятал лицо в ее волосах. Его зубы стучали от холода.
— Это было прекрасно.
Она молча кивнула.
— Я всегда знала, что так будет.
— Ты знала? — Он слегка отклонился назад, чтобы взглянуть ей в глаза.
— Я очень часто думала об этом. А ты?
Он слабо улыбнулся.
— Наверное, да. Конечно.
— Ты и я. Просто по-другому и не могло случиться. Я всегда знала, что выйду за тебя замуж.
Он обнял ее.
— Я тоже.
Некоторое время они сидели молча и смотрели в глубь озера, которое оставалось абсолютно гладким, и только стекающие с гор струйки воды, бравшие свое начало на огромном плато высоко наверху, вызывали на воде мелкую рябь.
— Ну, может быть, когда-то я думал, что ты моя сестра.
Она хихикнула.
— Кровосмешение. Это очень тяжкий грех.
— А тебе нравится грешить?
Она откинулась на спину.
— А разве тебе надо об этом спрашивать? — Она умиротворенно положила руку поверх глаз и глубоко вздохнула. — Конечно же, мы не должны говорить об этом старикам. Это будет наш секрет. Во всяком случае, до тех пор, пока ты не сдашь свои экзамены. А ты сможешь каждый раз ждать наступления следующих каникул?
Он посмотрел на нее сверху вниз. Она вся дрожала. Ее губы буквально посинели от холода. Неожиданно он рассмеялся.
— Подождать-то я могу, но никаких каникул больше не будет, если ты схватишь пневмонию и в итоге умрешь. Давай же, вставай, надо одеться и пробежаться, чтобы согреться. И не забудь, у нас впереди еще не одна неделя до конца этих каникул. А потом будем думать о следующих.
Джейн прошла вместе с Келомом в глубь сада. Он уже переоделся для своего вечернего мероприятия, и она внимательно изучала глазами его худую высокую фигуру. Сейчас на нем были чистые джинсы и белая рубашка. Джейн это явно приветствовала. Что-то изменилось в нем. Он стал более уверенным, более взрослым, чем она раньше о нем думала.
— Я не хочу портить ни тебе, ни себе отпуск, целыми днями беспокоясь об одном и том же. — Она почувствовала, что нервничает, и поняла, что этим только выдает свою неуверенность. — Я хочу поговорить с тобой всего несколько минут по поводу твоего будущего. А затем мы все забудем до тех пор, пока не вернемся домой.
Келом был одного роста с Джейн. Она совсем неожиданно для себя отметила это. Может, он был даже чуть выше. Он остановился рядом с ней, и она почувствовала, что он не сводит с нее глаз, в которых можно было прочесть легкое изумление и даже некоторое веселье.
— Так вот, по поводу твоих экзаменов, Келом, — решительно произнесла она. — Мне бы не хотелось, чтобы ты чувствовал себя так, будто отец заставляет тебя сделать тот выбор, который ты на самом деле делать не хочешь. Он всегда был с тобой очень строг и не желал выслушивать твое мнение. Я даже подозреваю иногда, что он сам не понимает, что делает. Он желает для тебя такой жизни, какой бы желал для себя… — Келом положил руку матери на плечо, и она замолчала.
— Мам, я не позволю ему втравливать меня в то, чего я действительно не хочу. — Он улыбнулся своей очаровательной улыбкой, той самой, которая всегда могла растопить ее сердце. Она снова ощутила его любовь и защиту, и на душе стало немного легче. — Дай мне немного времени, я должен поработать над своим характером. Договорились? В настоящий момент я выбираю науки, потому что хочу заниматься медициной. Но не думаю, что стану практикующим врачом, как отец. Мне больше по душе научные исследования, какая-то более узкая специализация. Но сейчас я уверен, что наука — это то, что мне в самом деле нравится. Договорились? А теперь забудь про все это и не волнуйся. Проводи приятно время с тетей Лизой, пока лето не окончилось, а мы с Джули исчезнем с ваших глаз долой. Будем изучать горы и ходить на вечеринки, которые она устраивает. А потом в сентябре снова вернемся к работе, которая ждет нас. — Он быстро поцеловал ее в щеку и удалился.
Джейн наблюдала, как он ровно в два прыжка пересек сад, а затем уже на более далеком расстоянии она увидела, как блестят под солнцем золотистые волосы Джульетты, которая появилась около дома.
Она уже ждала его. Лиза тоже уже давно прогрела машину, чтобы подвезти их, спустить вниз с высоких гор в город. Джейн покачала головой. Да, Келом очень хорошо обращается с Джули. На самом деле она должна гордиться своим сыном. Но почему тогда у нее так неспокойно на душе?
Адам вздохнул, закрыл свою записную книжку и дневник, затем откинулся на спину в любимом кресле, обтянутом кожей. Он чувствовал, что в его кабинете было как-то душно и, может быть, даже пыльно. С тех пор как Джейн и Келом уехали, прошло уже две недели. Поначалу он будто летал на крыльях оттого, что он снова остался дома один. Но теперь это ощущение сменилось бесконечной тоской. На него это было совсем не похоже. Он поставил локти на чистый, тщательно отполированный бювар, опустил голову на кончики пальцев и осторожно стал массировать виски.
В верхнем ящике стола лежало письмо от отца. Томас Крэг писал только один раз в году. Это приходилось на день рождения Адама. К письму всегда прилагалась десятишиллинговая купюра, которую сопровождала приписка: «Купи себе что-нибудь». По мнению Адама, это был довольно неуместный подарок, и он всегда при этом неодобрительно качал головой. Это было странное отношение одного состоятельного взрослого человека к другому. Сейчас Адаму было уже около сорока. И тем не менее между отцом и сыном так и не сложились доверительные теплые отношения. Адам всегда чувствовал дистанцию, которая отделяет его от отца. Отношение Томаса к внуку было таким же, как и к сыну. Десять шиллингов на каждый день рождения. На Рождество ничего не полагалось. То письмо, которое пришло сегодня утром, не вписывалось ни в один праздник. Это был шок, удар. Целый день Адам носил его в кармане, не желая распечатывать. Он в некотором смысле уже догадывался, о чем может поведать отец в этом письме. И все же вечером, перед тем как сесть и сверить свои записи, что он скрупулезно делал каждый день, Адам вынул белый конверт из ящика и долго смотрел на него. Почерк отца остался таким же твердым, как и раньше, и пользовался он все теми же хорошо знакомыми синими чернилами. Но содержание письма оказалось таким, как Адам и ожидал. Это было известие о болезни и скорой кончине.
«Я думаю, будет лучше, если ты узнаешь обо всем как можно быстрее, почти сразу же после того, как об этом стало известно мне. Я болен, у меня рак, который бессмысленно оперировать. Я полагаю, что ни тебе, ни Джейн не стоит беспокоиться. Мои дела в полном порядке. Завещание находится у Джеймс и Доналдсон в Перте. Ты знаешь, что ты являешься моим единственным наследником. Да хранит тебя Господь, сын мой. Твою жену и Келома.
Твой отец, Томас Крэг».
Адам прикусил губу. Он не смог бы с уверенностью сказать, что чувствует в этот момент. Он перечитал письмо дважды, затем положил его в ящик, закрыл на маленький ключ, но оставил его, как обычно, в замке. Затем вернулся к своей работе. Через два часа закрыл книги и снова предался размышлениям. Стоит ли ему отправиться в Шотландию? Он не мог ответить на этот вопрос. Его отец не сообщил более подробно о своей болезни, как быстро она прогрессирует, что он намеревается делать для излечения, будет ли он и дальше жить в своем доме и оставаться пастором или уйдет на пенсию. Слишком многое должно было бы сообщить ему это письмо. Он тяжело вздохнул, но потом поймал себя на одной мысли: он был зол на то, что его отец болен, на то, что он медленно умирает, на то, что он просил Адама, хотя и завуалировано, о каком-то человеческом участии и сочувствии, что, в свою очередь, не произвело на Адама никакого впечатления. Он остался совершенно равнодушен. Так всегда относился к нему его отец. Внезапно Адам почувствовал, как сильно ему не хватает Джейн. Она обязательно подсказала бы правильное решение. Она бы обняла его по-матерински, как она умела это делать. И он снова почувствовал бы, что о нем кто-то заботится, что он в безопасности, что у него достаточно сил и воли, чтобы принять верное решение, что он может смело противостоять всему, что жизнь бросает ему в лицо, что он может справиться даже с собственным отцом.
