- Ты так думаешь?
- Если б не думала, не говорила бы. Только ты не спеши, а главное - не показывай ему свою любовь. Это вредно.
- Почему?
- Потому что так жизнь устроена.
- Ты своего Глеба любила?
- Любила.
- И он на твою любовь наплевал?
- Ты же все знаешь.
- А этот тип, который на Новый год приезжал, он что, тоже сволочь?
- Да нет... Просто он не понял меня, а я, наверное, не поняла его.
- Ты по нему скучаешь?
- Да нет...
- Что-то неуверенно это прозвучало! - засмеялась Дуня.
Я и сама не была ни в чем уверена. Я отгоняла все мысли о нем, но по ночам он снился мне, и я просыпалась в таком томлении, мне так не хватало его именно в постели... Но время берет свое, и ничего с этим не поделаешь. Сейчас для меня главное - писать... А неутоленные желания и вправду хорошо сказываются на работе.
- Ты с ним расплевалась, да? - вернула меня к действительности Дуня.
- Да, - твердо ответила я.
- Мама говорила, он от тебя в полном ауте.
- Дуняшка, отвяжись, давай лучше поговорим про Габриэля.
- Давай! - обрадовалась девочка. - Знаешь, у него абсолютный слух. Он может насвистеть хоть целую симфонию.
- Так ему надо музыкой заниматься!
- А он говорит, что ему главное - овладеть серьезной профессией. Он хочет стать фармацевтом. У него и отец, и мама фармацевты. Кстати, мама у него белая.
- Так это аптека его родителей?
- Наполовину. Хочешь, сходи завтра туда часа и четыре, посмотришь на него, а потом поделишься впечатлениями.
- Нет вопросов. Обязательно загляну, мне, кстати, надо купить витаминные капли для глаз.
Но посмотреть на Габриэля мне не пришлось. Вечером Дуня ворвалась ко мне:
- Саша, тебе письмо по электронной почте!
"Глубокоуважаемая Александра Андреевна, прочитал вашу пьесу под названием "Хочу бабу на роликах!" и загорелся желанием поставить ее на сцене моего антрепризного театра. Но для начала должен заручиться вашим согласием. Если согласие будет получено, в начале апреля надеюсь приступить к репетициям. Мечтаю лично встретиться с вами. Очень прошу со мной связаться. С искренним восхищением, Михаил Лобов".
У меня подкосились ноги. Антреприза Лобова - это марка! И почти гарантированный успех. У него всегда играют лучшие актеры, и он точно знает, какая пьеса станет популярной.
- Саша, Саша, ты попросишь маму, чтобы взяла меня в Москву на премьеру? Саша, это же я придумала, чтобы ты пьесу писала, - тормошила меня Дуня в полном восторге. - Ты помнишь, помнишь?
- О да, конечно .
И почти тут же позвонила Эмма:
- Сашка, получила сообщение?
- Эмма, я даже не знаю, что сказать!
- А ты молчи, то есть нет, ты скажи, во-первых, ты согласна отдать ее Лобову?
- Конечно, даже и думать нечего!
- Прекрасно. Насчет денег мы договоримся, можешь на меня положиться! Теперь еще один вопрос: под какой фамилией хочешь прославиться?
- Под какой фамилией? - как эхо повторила я. - Я не думала...
- Быстрее думай. Хочешь быть Александрой Ордынцевой, как в паспорте, или как-то иначе?
- Иначе! Никаких Ордынцевых. Пусть будет Соболева, это девичья фамилия моей мамы.
- Александра Соболева? А что, красиво звучит.
Годится.
- Саша, Саша, надо взять псевдоним, псевдоним! - толкала меня под руку Дуня.
- Что там моя дочура болбочет? - засмеялась Эмма.
- Требует, чтобы я непременно взяла псевдоним.
Но Соболева и есть псевдоним. Моя девичья фамилия Бережкова.
- Ладно, сойдет, - хмыкнула Дуня.
- Саш, дай ей по заднице, чтоб не приставала, когда люди о деле говорят. Слушай меня, тебе придется приехать в Москву, Лобов хочет, чтоб ты тут с ним поколбасилась, говорит, во время работы над пьесой могут возникнуть по тексту разные вопросы, и хорошо бы ты была в зоне досягаемости. Он вообще жаждет с тобой познакомиться. Все расспрашивал меня, есть ли у тебя еще пьесы. Я туману навела, жуть. Но я считаю, тебе сразу с места срываться не стоит, цену набьем маленько, пока мы тут все утрясем...
- Мы?
- Саня, а ты думала? Я, можно сказать, спонсор!
Решила новым делом поинтересоваться...
- Эмма, у меня нет слов!
- Главное, чтоб у тебя слова на бумаге находились, а по телефону хоть мычи!
- Погоди, но это же меняет все дело.
- Почему?
- Ты Лобову навязала мою пьесу?
- Ты что, подруга, охренела? Что я могу навязать, я ж в этом как свинья в ананасах...
- В апельсинах, - машинально поправила я.
- Один хрен! Слушай меня внимательно и заруби на своем гордом носу: я через пятые руки подсунула Лобову твою пьесу! Можешь мне поверить, это было нелегко. А через неделю через те же пятые руки он до меня добрался. Вынь ему да положь автора. Зачем, спрашиваю, а он говорит: надо! Очень, мол, автор талантливый, пьеса - блеск, веселая, но умная, и к тому же роли прекрасно выписаны. А ты говоришь - навязала.
- Эмма, это все правда?
- Святой истинный крест!
- Ой, мамочки...
- Сашка, я думаю, Лобова надо немножко помурыжить. Чтоб не думал, что ты ради него с пальмы спрыгнешь и полетишь...
- С какой еще пальмы?
- Ну я это так, для красоты. Он знает, что ты живешь в Испании. Я ж ему не стану докладывать, что ты у меня обретаешься. Говорю ж, туману напустила... Значит, так, Александра, слушай сюда! У тебя в Москве жить есть где?
- Ну я могу, конечно, остановиться у Ульяши...
- Остановишься у меня.
- Нет, спасибо, конечно, но я и так у тебя живу, а в Москве меня это будет стеснять.
- Ну тогда я подыщу тебе квартирку на время, это не проблема. А ты пока займись одежонкой.
- Какой одежонкой?
- Ну купи себе там несколько костюмчиков, платьиц, пальтишко приличное. Ты должна выглядеть, чтобы они видели, что я им не бросовый товар предлагаю.
- Извини, Эмма, но это чушь. Встречают по одежке, провожают по уму.
- Да, ум твой уже оценили, теперь нехай видят, что ты еще и офигительно красивая баба. Пойми, чудачка, хорошая тряпка бабе уверенности придает, так что не жмись. А вдруг кого знакомого встретишь, надо, чтоб ни одной старой шмотки не было, усекла?
- Усекла.
- Вкус у тебя есть, получше моего будет, мне это уже Дунька объяснила, а бабок не жалей. Значит, так, через десять дней жду тебя в Москве.
- Саша, Саша, скажи, что я хочу на премьеру! - толкала меня в бок Дуня.
Я только рукой махнула.
- Ты почему насчет меня не сказала?
- Рано!
- А когда же?
- Ближе к делу! Я просто потребую от Эммы, чтобы ты была на премьере А если она не согласится, скажи, что больше не станешь править ее кошмарики!
- Гениальная идея!
А на другой день Дуня вернулась из школы грустная.
- Что случилось?
- Габриэль ногу сломал.
- Бывает, не грусти. Срастется у него нога. Он молодой, через два месяца бегать будет...
- Но ты его уже не увидишь, ты уедешь.
- Я же вернусь. Мне, знаешь ли, очень тут нравится.
- Слушай, а ты когда издашь свои пьесы, внизу напишешь: Майорка, Кан-Пастилья, такой-то год?
- Ты этого хочешь?
- Да, по-моему, это было бы круто!
- Значит, напишу, что за проблема. Нет, я еще лучше сделаю!
- Что?
- Я посвящу свою первую пьесу тебе! И на программке будет стоять: "Посвящается Евдокии Курлыкиной". Может, без тебя я бы и пьесу не написала.
У девочки глаза полезли на лоб.
- Ты и вправду так напишешь?
- Конечно.
- Нет. Не надо, - твердо заявила она, немного поразмыслив.
- Почему?
- Потому что люди будут говорить, что ты так к маме подлизываешься.
- Мне плевать!
- А мне - нет! Я буду просто знать, что ты это мне посвящаешь. И все.
- А если без фамилии, просто Дуне?
- Нет.
- Знаешь, Дуня, твоя мама не зря тобой гордится.
***
Но через десять дней мне улететь не удалось. За два дня до отлета я катила на роликах по набережной, и вдруг дорогу мне перебежала трехцветная, довольно-таки драная кошка. Я еще не успела сообразить хорошо это или плохо, как со всего маху влетела мордой в фонарный столб. У меня в буквальном смысле слова искры из глаз посыпались. Спасло меня только то, что на голове была бейсболка с довольно длинным козырьком. Он несколько самортизировал удар, но здоровенная шишка на лбу и фингал под глазом были мне обеспечены. А хороша бы я была, если бы у меня не сломались темные очки!
Именно потому я и напялила Дунину бейсболку.
Было больно и обидно, просто до слез.
Вера Ивановна при виде меня побледнела.
- Саша, какой ужас! Что с вами случилось?
- Да въехала в фонарный столб и заработала фонарь!
- И вы еще острите! Надо что-то делать!
- В Москве я лечила мужу синяки мазью "Арника", а тут... И как с такой рожей в Москву лететь? - чуть не плакала я.
- Надо отменить полет! У вас может быть сотрясение мозга!
- Нет никакого сотрясения, меня же не тошнит.
- Вы уверены?
- Конечно. А вот шишка вспухла, черт бы ее драл.
Она прикладывала мне к шишке тряпочку со льдом, чем-то мазала синяк, словом, хлопала надо мной крыльями.
Дуня позвонила в аэропорт - поменять билет, а потом потащила меня в аптеку, где работал Габриэль.
