Старуха торжествующе взглянула на меня.
— Да, все ее хвалят, — подтвердила я. — В жизни своей ничего подобного не ела.
— Что и говорить, — расплылась в улыбке кухарка, — вы, дочери благородных людей, знаете толк в еде. Да неужто я осмелюсь обругать девушку из знатного рода, — все никак не могла она успокоиться. — Ты не сомневайся, я не уеду, пока не научу тебя стряпать.
Так мы помирились со старой брахманкой.
Последнее время я только и делала, что плакала, а в тот день впервые засмеялась.
Смех и шутки я ценила теперь, как нищий подаяние.
Вот почему я так подробно рассказываю о старой кухарке. Никогда в жизни не забуду этого дня, столько радости он доставил мне. Я по-настоящему развеселилась.
Старая госпожа обедала после всех.
Я старалась, как могла, угодить ей. Она съела изрядную порцию риса с овощами и пряностями и сказала:
— Прекрасно стряпаешь. Где ты научилась?
— В доме у отца, — ответила я.
— А где твой дом?
Я не стала называть родной деревни.
— Так стряпать может лишь девушка из состоятельной семьи. Твой отец богат?
— Да.
— Почему же ты нанялась кухаркой?
— Со мной случилось несчастье.
— Оставайся у нас. Ты, видно, знатного происхождения. — И старуха позвала Шубхашини.
— Невестка, — сказала она ей, — смотри, чтобы никто ее не обидел, и сама не обижай.
— А я буду обизать, — заявил сынишка Шубхашини, который тоже был здесь.
— Только попробуй, — сказала я, когда мы вышли в другую комнату.
— Ты глупая сковолодка, голшок, что она еще, ма?
— А еще свекровь, — шутливо добавила Шубхашини.
— Кто секловь? — удивился мальчик.
— Она твоя свекровь, — сказала сестренка и указала на меня.
— Кунудини секловь, Кунудини секловь! — в восторге повторял ребенок.
Шубхашини делала все, чтобы я хорошо чувствовала себя в их доме.
— Итак, с сегодняшнего дня, — сказала она, — ты мне сватья.
— Сколько у тебя мужей? — спросила она, когда мы сели обедать.
— Отведав моих кушаний, ты вспомнила о Драупади, — сказала я, поняв ее намек.
— О да! Жена Пандавов великолепно умела стряпать. Ну, сейчас ты наконец поняла, почему свекровь сменила гнев на милость?
— Не совсем. Хотя к девушке из богатой семьи всегда относятся лучше, чем к бедной.
— Ах вот оно что! — рассмеялась Шубхашини. — Думаешь, что тебя обласкали потому, что ты из хорошей семьи?
— А разве не поэтому? — удивилась я.
— Ты накормила ее сына, вот свекровь и подобрела к тебе. Стоит тебе еще покапризничать, она и жалованье удвоит.
— Жалованья мне совсем не надо. Но ведь отказаться было нельзя, вот я и согласилась. Деньги буду хранить у тебя. Отдашь их бедным. Вы приютили меня, что еще мне нужно?
Глава девятая
ПОЛЬЗА СЕДИНЫ
Судьба милостиво обошлась со мной. Она даровала мне не только кров, но еще и бесценную жемчужину — добрую подругу. Шло время, и с каждым днем я все сильнее и сильнее чувствовала, что Шуб хашини всей душой привязалась ко мне, — я была для нее все равно что сестра. Она не давала меня в обиду прислуге. И с работой я справлялась легко. Старая кухарка (все звали ее «мать Шоны») не уехала в деревню — она боялась потерять из-за меня место. Под всякими предлогами она со дня на день откладывала свой отъезд, и в конце концов Шубхашини уговорила хозяйку оставить нас обеих, сославшись на то, что мне, девушке благородной, не пристало готовить на всех домочадцев, а мать Шоны — старуха, куда ей деваться.
— Я не в состоянии держать двух кухарок! — возражала свекровь. — Кто в наше время может позволить себе такую роскошь?
— Ну тогда придется оставить мать Шоны, — сказала Шубхашини.
— Ни за что! — воскликнула хозяйка. — Мой сын не выносит ее стряпни! Ладно уж, пусть живут обе.
Шубхашини прибегла к этой хитрости для того, чтобы облегчить мне работу. Свекровь в ее руках была послушной куклой. К тому же Шубхашини, супруге Ромона-бабу, никто не смел перечить. Но насколько Шубхашини была хитра умом, настолько же она была добра сердцем. С ней я чувствовала себя намного счастливее в те горестные дни. Быстро приготовив рыбу, мясо или какой-нибудь соус, я остальное время проводила в беседах с Шубхашини или играла с ее детьми. А иногда даже подшучивала над самой хозяйкой.
Но однажды из этого чуть не вышло большой неприятности.
Дело в том, что свекровь Шубхашини молодилась и считала, что волосы у нее поседели только по ошибке судьбы. Она почему-то уверовала в то, что стоит ей освободиться от седых волос, и она сразу помолодеет. Поэтому старуха то и дело заставляла всех домашних выдергивать у нее седые волосы. В один прекрасный день и мне пришлось этим заняться. Я принялась проворно пропалывать голову хозяйки, словно поле в период бхадро[19], и вдруг заметила, что Шубхашини издали манит меня пальцем. Не помню, под каким предлогом я убежала от хозяйки.
— Что ты задумала? — спросила меня Шубхашини. — Хочешь сделать мою свекровь совсем лысой?
— Вот было бы чудесно! — со вздохом сказала я.
— Знаешь, какой поднимется крик? Куда ты тогда денешься?
— Но пойми, я никак не могу остановиться.
— Господи! Ну выдерни несколько волосков и уходи!
— Она не отпустит.
— Скажи, что больше не видишь седых волос, — посоветовала Шубхашини.
— А что будут говорить люди? Это ведь самый настоящий обман! — рассердилась я. — А обмануть — все равно что ограбить. Меня однажды ограбили у Черного озера. — Так я нечаянно проговорилась.
— Что случилось у Черного озера? — спросила Шубхашини.
— Как-нибудь в другой раз расскажу, — уклонилась я от ответа.
— Ну так ты сделаешь, как я тебе сказала? Прошу тебя, выполни мою просьбу.
Я послушалась, смеясь, побежала к хозяйке, выдернула у нее еще несколько волосков и заявила:
— Больше не вижу. Может, остались один-два, я их завтра выдерну.
— А эти мерзавки говорили, что я совсем седая! — обрадованно хихикнула старуха.
С того дня хозяйка еще больше полюбила меня. Но я дала себе слово впредь не обманывать ее. Взяв из своего жалованья одну рупию, я попросила Харани купить флакон краски для волос. Служанка от смеха не могла вымолвить ни слова, и, лишь немного успокоившись, спросила:
— Зачем тебе? Кого ты собираешься покрасить?
— Кухарку, — ответила я.
Харани едва не лопнула от хохота. Как на грех на кухню вошла мать Шоны. Чтобы не смеяться, Харани уткнулась лицом в край сари, однако не могла удержаться и выбежала из комнаты.
— Что это она надрывается? — спросила старая брахманка.
— Делать, видно, нечего, — ответила я и потом добавила: — Это я ее рассмешила, сказала, почему бы нашей кухарке не покрасить волосы.
— Что же тут смешного? — обиделась старуха. — Ничего плохого в этом нет. Дети и так дразнят меня «пучком конопли».
Услыхав нас, Хема тут же стала читать стихотворение:
Идет старушка, на голове пучок конопли.
В него воткнуты цветы,
В руках палка, на шее веревка,
В ушах пара дутых золотых серег.
— Пала дулаков, — передразнил братишка девочку.
Опасаясь, как бы малыш еще чего-нибудь не наговорил, Шубхашини поспешила унести его.
— Так и быть, выкрашу тебе волосы, — сказала я.
— Вот спасибо, — обрадовалась старуха. — Да будет долгой твоя жизнь! Да ниспошлет тебе небо много золотых украшений! Дай тебе бог выучиться хорошо стряпать.
Хохотушка Харани была на редкость расторопной, и очень быстро раздобыла краску. С флаконом в руках я предстала перед хозяйкой, но сделала вид, что собираюсь дергать у нее оставшиеся седые волосы.
— Что это у тебя? — поинтересовалась старуха.
— Так, жидкость одна. От нее седые волосы сами выпадают.
— Скажите пожалуйста! — изумилась хозяйка. — В жизни не слыхала ничего подобного! Смочи-ка мне волосы, только смотри, чтобы это не оказалось краской!
Я выполнила просьбу старой госпожи со всем усердием, на какое была способна, и покинула ее покои.
Как и следовало ожидать, через некоторое время волосы старухи потемнели. К несчастью, первой заметила это Харани, убиравшая комнаты хозяйки. Она выронила метлу из рук и со смехом убежала. Хозяйка вернула ее, но стоило Харани взглянуть на старую госпожу, как она, закрыв лицо краем сари, снова удрала, на этот раз на крышу[20].
Мать Шоны как раз сушила там волосы после мытья.
— Что случилось? — спросила она у Харани.
От душившего ее хохота Харани не могла вымолвить ни слова, и только показывала на голову кухарки. Так и не добившись от нее толку, кухарка спустилась вниз.
— О госпожа, — завопила она, войдя к ней. — Что стало с вашими волосами, они совсем черные! Уж я-то знаю, чьих рук это дело!
