На обратном пути в Орландо Фиби занималась мысленными сравнениями. Конечно, она многое любила в двадцатом веке, но понимала, что это не ее время, точно так же, как не время Дункана. Безмолвно, в самых сокровенных уголках сердца, она попрощалась с 90-ми годами XX столетия.
- Мы возвращаемся, - объявила Фиби.
- Возвращаемся? - отозвался Дункан. Он был погружен в свои мысли после посещения музея, в чем не было ничего удивительного. - Как это? - спросил он рассеянно.
- Начнем с того, что полетим ну ладно, поплывем, назад на Райский остров. Там поселимся в отеле и будем ждать, в надежде, что волшебный лифт рано или поздно вернет нас в тысяча семьсот восьмидесятый год.
Дункан улыбнулся так тоскливо, что у Фиби заныло сердце.
- Нам поможет разве что чудо, - сказал он.
- Может быть, - согласилась Фиби, дотронувшись до его руки. - Но разве это не случалось уже два раза? Говорят, Бог троицу любит.
Он вздохнул: - Даже если бы это было возможно, как же с ребенком?
- А что с ребенком? Он был зачат в восемнадцатом веке. Возможно, он и родиться должен тогда же.
Дункан, похоже, не был убежден, но в тот же день они продали несколько золотых монет владельцу магазина и к вечеру были на борту наемной яхты, направляясь к Райскому острову. Стоя у штурвала со шкипером и слушая пространную лекцию том, как работают приборы, Дункан впервые за много дней казался действительно счастливым.
В отеле «Эдем» было так же тоскливо, как и раньше, но в душе Фиби была уверена, что, вернувшись, они поступили правильно. Они поселились в отеле под именем мистера и миссис Рурк и проводили дни, читая, учась и разговаривая, а по вечерам занимались любовью. Фиби была совершенно довольна и могла бы вести такую бесцельную жизнь вечно, но она чувствовала в Дункане беспокойство, нетерпеливое стремление попасть в мир, который он знал.
Фиби всюду искала книгу профессора Беннинга о жизни Дункана, ничего не говоря мужу, но нигде ее не нашла. Вероятно, какой-нибудь турист обнаружил маленький томик и забрал его с собой. Запросы в островную библиотеку и в службу поиска книг на материке не принесли плодов, и Фиби неохотно прекратила попытки выяснить, чем закончится ее жизнь и жизнь Дункана. «Возможно, - рассудила она, - это к лучшему».
Беременность Фиби начала становиться заметной и выручка от продажи монет подходила к концу, когда у Дункана появилась бессонница. Фиби часто просыпалась по ночам и обнаруживала, что его нет рядом, и каждый раз это пугало ее до ужаса.
Обычно она находила его на одной из террас или за пианино в баре, где он тихонько перебирал клавиши, как будто боясь пробудить скрывающуюся внутри него музыку. Иногда он уходил на пляж и потом тоскливым тоном описывал замеченные им созвездия, как будто звезды, сиявшие на небосводе, были не те же самые, которые он знал с детства.
Хотя он любил ее и говорил это часто и красноречиво, не только словами, но и телом, Фиби стала бояться, что теряет Дункана, что он постепенно отдаляется от нее. Она хотела вцепиться в него, не отпускать от себя ни днем, ни ночью, но слишком сильно его любила, чтобы становиться его тюремщиком.
И ей оставалось только ждать, наблюдать за вечно изменчивым морем и чувствовать, как у нее под сердцем растет ребенок.
Однажды посреди тихой и душной ночи, месяца через три после их возвращения в отель на Райском острове, Дункан осторожно встал с кровати, стараясь не разбудить Фиби. Он познакомился с барменом, приветливым негром по прозвищу Снежок. Иногда он еще стоял за стойкой, протирая стаканы, или смахивал мусор со столиков, когда Дункан спускался вниз.
Когда Дункан вошел в холл, телевизор аппарат, который Дункан стал презирать после первоначального и очень короткого периода восхищения, был настроен на круглосуточный канал новостей.
- Дункан, дружище! - приветствовал его Снежок, ослепительно улыбаясь. Он всех звал «дружище», но Дункан не возражал, потому что это обращение давало ему ощущение гостеприимства. Как бы сильно он ни любил Фиби достаточно, как он думал иногда, чтобы ради нее пожертвовать своей душой, он скучал без мужской компании Алекса, Бидла и своего брата Лукаса. Когда он позволял себе задуматься над фактом, что эти люди, бывшие его друзьями, давным-давно умерли, его горе было едва переносимым.
- Привет, - ответил он, взглянув на часы на стене над стойкой. «Еще час до закрытия», - подумал Дункан. Как обычно, кроме них двоих, в баре никого не было.
- Эй, окажи услугу, ладно? - попросил Снежок. - У меня в погребе, в маленькой каморке под лестницей, хранится пол-ящика «гран-марнье». Будь другом, притащи его сюда, а то, едва я отлучусь, тут же явится какой-нибудь любитель майтая и менеджер спустит с меня шкуру за то, что меня нет на месте.
Дункан улыбнулся. Он еще не научился говорить на английском двадцатого века во всех его разновидностях. Снежок называл это «жаргоном», но обычно понимал бармена.
- Конечно, - сказал Дункан и направился в погреб, не спрашивая, как туда попасть. В свое время он хранил вино и контрабандный ром в той же самой каморке.
- Спасибо, парень, - поблагодарил Снежок.
На верхней ступеньке лестницы, ведущей в погреб, Дункан щелкнул выключателем одно из многих современных изобретений, которые он оценил, но ничего не произошло. Он помедлил, дожидаясь, когда глаза привыкнут к мраку, и затем увидел странное тусклое свечение в проходе и услышал звонок.
Лифт. На мгновение его сердце учащенно забилось, но затем он вспомнил: эти механизмы широко распространены в двадцатом веке. Лифты имеются во всех домах, включая этот грязный отель.
Он спустился по лестнице, открыл дверь в кладовку и при свете задержавшегося лифта нашел початый ящик «гран-марнье», о котором говорил Снежок. Подхватив ящик, Дункан стал подниматься по лестнице, но тут же, засмеявшись, остановился. Лифт еще стоит с открытыми дверями, как будто ждет его. Зачем же идти пешком?
Дункан вошел в кабину, поздравляя себя с умением обращаться с современными устройствами, нажал кнопку холла, и двери закрылись перед его лицом. Кабина поехала вверх, остановилась, и Дункан, зевнув, вышел наружу. Он выпьет, поболтает со Снежком, а затем вернется в номер, ляжет рядом с Фиби и станет ждать рассвета. Если его жена проснется в хорошем настроении, он займется с нею любовью...
Он вышел из лифта и услышал, как двери тихо закрылись за его спиной, прежде чем понял, что случилось.
Холл больше не был холлом. Это было пустое, залитое лунным светом помещение, усеянное обломками статуй, блестящими хрустальными осколками от разбитой люстры, и кусками обвалившейся с потолка штукатурки.
Дункан развернулся на месте, держа в руках ящик с коричневыми бутылками, и увидел, что лифт пропал. Стена была гладкой и совершенно голой, если не считать крюка и натянутой проволоки, на которой когда-то висела картина.
Он поставил ящик на пол, слыша, как в ушах отдается стук сердца. Затем, поняв, что вернулся в 1780 год без Фиби, бросился на стену, где только что был лифт, выкрикивая ее имя.
Фиби села в кровати. Ей казалось, что мозг сжала невидимая рука, вырвав ее из глубин сна. Она взмокла от пота, ночная рубашка прилипла к телу, а в ушах воплем призрака отдавались звуки ее собственного имени.
- Дункан? - Она потянулась к выключателю настольной лампы, зажгла ее, и свет подтвердил то, что она знала и так: ее мужа не было. - Дункан!
Он внизу, говорила она себе, когда ужасная тревога, разбудившая ее, сменилась отчаянием. Или пошел на пляж, или читает в холле...
Но эти уверения не помогали. Фиби встала с кровати, стащила с себя ночную рубашку, нашла спортивный костюм и оделась, не попадая в рукава.
Она снова и снова повторяла имя Дункана, словно сумасшедшая, бормочущая молитвы, но ее не волновало, как это выглядит со стороны, и она не пыталась остановиться. Ее внутренний голос говорил ей то, что отрицал разум: случилось что-то ужасное и грандиозное.
Их номер помещался на втором этаже, и Фиби не стала вызывать лифт. Она сбежала по лестнице, босая, с растрепанными волосами, и бросилась в бар.
Снежок был там, и ожидающе поднял голову, когда Фиби появилась в баре, скользя, как олень на льду.
- Фиби? - спросил он, на мгновение прищурив глаза.
- Где Дункан? - промолвила запыхавшаяся Фиби. Она сама уже знала ответ, но не могла принять его и хотела услышать, как кто-нибудь станет отрицать очевидное.
Снежок вышел из-за стойки, взял Фиби за руку и усадил ее.
- Я послал его вниз кое за чем, - сказал он. - Наверно, он заговорился с кем-нибудь. А вы посидите-ка, и я налью вам стакан отличного молока.
Фиби поднялась было, но снова села. Она запыхалась, и у нее так сильно дрожали колени, что она боялась упасть. Она начала плакать, сначала тихо, затем сильнее и, наконец, забилась в громких истерических рыданиях.
Снежок похлопал Фиби по спине и пробормотал, что все будет в порядке, она положила голову на сложенные руки, продолжая рыдать.
