- Я бы и сама так подумала, если бы не далее, как сегодня Зубенко потешался надо мной, что никто ничего не докажет!
- Что ты сказала?
- То, что слышал!
- Он с тобой сегодня говорил о таких вещах?
- Считал меня этакой безобидной овечкой.
- Лопухина, уж не вздумала ли ты ему угрожать?
- А ты хотел, чтобы я сидела в загоне и блеяла?
Аристов вскакивает с табуретки и начинает, насколько позволяют несчастные девять метров метаться по её кухне.
- Пойми, Зубенко опасен! Он может долго выжидать, и ударить, когда ты не ждёшь!
- А чего ты разволновался? Если я всё придумала, какая это для меня опасность? Ты же не поверил!
- Слишком дико твоё обвинение прозвучало! В газете и вправду о таком пишут, но всегда кажется, что тебя-то уж оно никогда не коснётся... Боюсь, что он потому и позвонил, что не знал: помнишь ли ты его прежние откровения? А раз не стал отрицать, значит, он тебя уже приговорил!
- Руки коротки! А вообще-то не он мне звонил, я ему звонила!
Аристов непритворно стонет.
- Женька! Кому ты объявила войну? У него в корешах половина ментов города!
- И что мне теперь делать? Попросить у него прощения? Мол, извини, что плохо о тебе подумала?
- Женя! Не строй из себя Рэмбо. Поверь, я знаю жизнь немного лучше и мне виднее. Погоди. Поживи пока у мамы, я что-нибудь придумаю.
- Аристов, не вмешивайся! И не надо ничего придумывать. Если, не дай Бог, с тобой что-нибудь случится, я себе этого вовек не прощу!
- Спасибо за заботу. Ты, стало быть, сильнее меня, не боишься сразиться с самим Зубенко. А я, пока суд да дело, отсижусь за твоей спиной?
- А почему ты должен ради меня собой рисковать? Я тебе - никто!
Толян идёт к выходу и лишь у самой двери спрашивает, не оборачиваясь:
- А я тебе - кто?!
Глава двадцать пятая
- Что, доченька, трудно тебе? - мать присаживается рядом и обнимает Евгению.
Ей непривычна ласка Веры Александровны. Раньше она не баловала дочь нежностью. С годами мать стала сентиментальной - теперь всё чаще звучат в голосе бывшего "железного завуча" нотки нежности. Хорошо, бабушка внучку без оглядки голубила.
- Имеешь в виду Никиту? - на всякий случай уточняет Евгения; что поделаешь, и к материнской ласке можно привыкать в тридцать шесть лет.
- Имею в виду тебя. Грустная ходишь, вздыхаешь. Кураж потеряла. Безответная любовь? Кто же он, этот негодник? Случайно, я его не знаю?
- Толика Аристова помнишь?
- Ещё бы! Крепыш с коротким ёжиком волос и пронзительными серыми глазами?
- Ты правильно сказала, глаза у него пронзительные. Так и пронзают! Вот и я не успела увернуться.
- Основательный мужичок. По крайней мере, на меня он произвёл именно такое впечатление. Помнится, он был женат.
- Он и сейчас женат... Хочешь дать мне какой-нибудь совет?
- Дам. Не слушай ничьих советов, - Вера Александровна усмехается. - В наше время было однозначно: женатых любить нельзя. У вас сейчас всё проще.
- Значит, в ваше время в женатых не влюблялись?
- Ещё как влюблялись. И в женатых, и в замужних. Сердцу не прикажешь. Похоже, и у прадедов наших такое случалось. Вряд ли Лесков "Леди Макбет Мценского уезда" от начала до конца выдумал.
- То Лесков, а то я - простая смертная. Хорошо вам с папой. Всю жизнь любили друг друга и таких проблем не знали!
- Вон ты как о нас думаешь! - Вера Александровна вздыхает и покачивает головой. - Впрочем, ты давно уже выросла, и пора пришла свергать авторитеты...
- Неужели и у вас с папой не обошлось без проблем? - изумляется Евгения. - А мне казалось...
- А детям о таком вовсе необязательно было знать! - её мать поднимает глаза кверху. - Прости меня, Андрюша, что помяну тебя перед дочерью не в лучшем виде, а только пусть знает, что и мы не жили святыми... У меня не было любви к женатому, а вот у твоего папы любовь к незамужней была. Может, и не любовь, так, увлечение, но гром грянул! Пришёл как-то домой твой отец и говорит: "Прости меня, Вера, если сможешь, но я тебе изменил!" И не разверзлась земля, и молния не испепелила неверного! Лишь у меня руки-ноги налились свинцом, не смогла я ни двинуться, ни подняться, и язык мой онемел...
Евгения недоуменно вслушивается в голос матери: где её обычные спокойствие и благоразумие? Даже привычная речь изменилась: будто не о своей жизни рассказывает, а какую-то книгу читает.
- Мам! - осторожно окликает она.
- Сколько лет прошло, а всё забыть не могу! В ту ночь мы впервые спали врозь: отец ушёл в нашу спальню, а я осталась в гостинной, на диване... Подруги часто рассказывали мне об изменах мужей, но их рассказы я не принимала близко к сердцу. Вернее, не примеряла их на себя. Мне казалось, я бы в таких ситуациях не стала церемониться: вот Бог, а вот порог! И вычеркнула из сердца! Даже втихомолку презирала женщин, которые так поступали. Ведь они прощали предательство!.. Тяжело далась мне эта ночь на жёстком диване! Наутро я вошла в спальню. Андрей - твой отец - тоже не спал: лицо у него было измученное, глаза запали. Я спросила: "Ты хочешь уйти к ней?" А он прямо закричал: "Нет! Не хочу!" И я сказала: "Тогда оставайся. Я попробую тебя простить. Только, наверное, не сразу получится!" А он: "Я буду ждать и надеяться".
- Странно, - задумывается Евгения, - а мы с Юркой ничего такого не чувствовали. Думали, в вашей жизни только тишь да гладь!
- Но я свою историю не окончила, - продолжает Вера Александровна. Спустя месяц после объяснения мы с отцом оказались на вечеринке у его сестры - она в шестой раз выходила замуж. И стала новобрачная меня уму-разуму учить. Видишь ли, братишка и перед нею повинился! Мол, она бы такого не потерпела, гнать его надо поганой метлой... Слушала я, слушала, да и говорю: "Ты, Соня, шестой раз замуж выходишь. Надо думать, каждый последующий брак у тебя лучше прежнего?" Она молчит. Да и что скажешь, если не только не лучше, а один другого хуже! Легко разрушать! А ты попробуй сохранить то, что имеешь...
И для чего ты мне это рассказала? - интересуется Евгения. - Чтобы я на Аристова губу не раскатывала? "Парней так много холостых"? Думаешь, у них с Ниной ещё всё наладится?.. не переживай, я ему говорю то же самое: надо ли ради сиюминутного увлечения разрушать хорошую, крепкую семью?! А он, дурак, слушать не хочет!
Мать смущается: действительно, нашла аналогию! Наверное, она думает: "Хотела, как лучше..." Увы, её подходы к собственной дочери так и остались на внешнем уровне. Мать с дочерью не привыкли говорить по душам, потому так трудно находить общий язык теперь, когда потеряно столько лет!.. А Евгении, похоже, лучше и вправду никого не слушать!
Несколько ночей она ночевала у матери и вдруг поймала себя на желании оказаться дома. Зайти к себе в квартиру... Что же получается, родительский дом - для неё уже не дом? А дом - квартира, где она прожили ... тринадцать лет?
Аристов сказал: поживи пока у матери! Но насколько растянется это "пока"? И почему она должна кого-то там остерегаться, точно подпольщица или бандит со стенда "Из разыскивает милиция"? Почему они с Толяном решили, что Сергей именно сейчас начнет за нею охотиться?
С другой стороны - зачем ему откладывать и сидеть намине, которая неизвестно когда может взорваться?
Дом матери тоже не цитадель. Но некоторое удобство от её проживания здесь все-таки есть. Теперь её с работы подвозят Лада с мужем. Они живут неподалеку. Ездит с ними и Ирина, что потихоньку сдружает женскую троицу, и уже без прежнего надрыва, с которого началось их знакомство. Они не лезут Евгении в душу, но знают, что у неё есть человек, с которым она, к сожалению, не может быть вместе. И у других женщин есть такие человеки...
- Ты уже готова? - в конце рабочего дня заглядывает в её кабинет Лада.
- Готова... ехать общественным транспортом.
- Что-нибудь не так? - настораживается экономист. - Мы тебя ничем не обидели?
- Придумала! Просто мне нужно заехать к себе на квартиру, взять кое-чего.
- Слава Богу! - радуется Лада. - А то мой дражайший съел бы меня. Он, знаешь ли, по внешнему виду от других мужиков не отличается, но в душе натура тонкая; все чувствует, все замечает... Вчера сказал мне: "Будь с Женей деликатнее, Ладушка, ей сейчас несладко". Не знала бы его, приревновала бы... Фантазирует?
Она выжидающе смотрит на Евгению, ставя её тем самым в затруднительное положение. Что можно сказать одной фразой? Опровергнуть? Согласиться?
- Твой муж, Лада, хороший человек.
- За то и любим, - посмеивается та, но на продолжении разговора не настаивает, а только замечает. - Все равно поедешь с нами. На повороте выйдешь, а там на троллейбусе тебе...
- Три остановки!
- Вот и пошли.
Евгения идет к дому, испытывая неприятное чувство присутствия кого-то за своей спиной. Сумеречная осенняя погода усиливает ощущение тревоги - она невольно оглядывается. Никого.
"Вот ведь как можно запугать человека! - сердиться она. - Этак и вправду манией преследования заболеешь!"
Она приближается к своему подъезду и с облегчением видит, как с другой стороны подходит её сосед, муж Кристины.
