Баннермэн закинул ногу на ногу и преспокойно откинулся назад, словно был в собственном автомобиле, пока Алекса усаживалась напротив обоих мужчин.
— Чертовски хорошая машина, — сказал Баннермэн. — И телевизор в ней тоже есть. Что-то еще новенького придумают?
— Я провожу здесь много времени, — заметил Рот.
— Ну, конечно, друг мой. Я бы тоже проводил, если бы у меня была такая прекрасная машина. Как поживает ваш отец?
— Велел передать вам наилучшие пожелания.
Баннермэн зашелся смехом.
— Я думаю! Мне говорили, что у него плохо со здоровьем. Сожалею, если это правда.
Рот пожал плечами.
— У него было два сердечных приступа. Четырехсторонний паралич. Сейчас он прикован к креслу. Мать увезла его во Флориду, с круглосуточной сиделкой и тому подобным. Если хотите знать правду, он выжил из своего долбаного ума.
— Что с его рассудком?
— Приходит и уходит. В иные дни он остер как бритва. В другие…
Рот снова пожал плечами. В его голосе не было ни сожаления, ни симпатии. Его отец прежде был крупным игроком, а теперь — нет, вот и все, что он, казалось, хотел выразить. Говорить об этом было бы пустой тратой времени.
— Я не предполагаю, что он когда-либо простит меня за то, что я выжил его из этого квартала.
— Да, вы не из его любимцев. Еще меньше ему понравилось, что вы ничего здесь не предприняли. Он ненавидит потери.
— Так же, как я. Кстати, а это моя… хм… сотрудница, мисс Александра Уолден. Александра — Дэвид Рот.
Она поздоровалась. Рот бросил на нее безразличный взгляд. Светло-серые глаза смотрели сквозь нее. Личная жизнь Артура Баннермэна для Рота интереса не представляла. Он был здесь, чтоб послушать о деле, а не любоваться на хорошенькую девушку.
— И как бы вы сейчас оценили этот товар?
Рот не выказал любопытства. Его пухлое лицо ничего не выражало, хотя взгляд быстро метнулся к затененному окну, словно бы для того, чтобы убедиться, что он и Артур Баннермэн имеют в виду один и тот же квартал.
— Кто знает? — спокойно сказал он. — Пока что это помойка. Рента, возможно, даже не покрывает траханых налогов, да вы еще задницу надорвете, чтобы собрать ее.
Алекса сообразила, что никогда не слышала, чтобы Артур употреблял непристойности или чтоб кто-то произносил их в его присутствии. Однако он рассмеялся.
— Я не мог бы выразиться лучше. Но цены за последние пять лет скакнули до небес. Особенно на квартал посреди Манхэттэна, рукой подать до Рокфеллеровского центра. Не могу припомнить все предложения, которые я отверг. Японцы, арабы, нефтяные магнаты. Просто удивительно.
— Но их, безусловно, было бы гораздо больше, если б вы владели целым кварталом. А вы не владеете.
— Ваш отец говорил так же. Я предложил ему продать свою часть.
— А он, если я правильно помню, предложил выкупить вашу. Роберт был целиком за продажу.
— Роберт не имел на это прав.
— Он вел себя так, будто имел.
— Не имел тогда, и не имеет сейчас.
Рот устало вздохнул.
— Ничего не могу возразить, мистер Баннермэн, но я могу подождать. У меня уйма других площадей для застройки.
— Разумеется. Но нет таких, как эта.
— Ну и что? Я здесь ничего не могу строить, да и вы тоже.
— Мы можем строить оба, Рот.
Глаза Рота расширились.
— Вы не застройщик, — заявил он. — Вы что, отказываетесь от музея?
— Нет. Но здесь достаточно места для нас обоих. Вы можете построить здесь, что хотите — гостиницу или офис, меня это нисколько не беспокоит, лишь бы стиль был соблюден, чтоб это была не одна из ваших проклятых коробок для обуви. А я построю свой музей.
Алекса изучала лицо Рота. И гадала, играет ли он в покер. Он мог бы прекрасно преуспеть в игре, подумала она, но понимала, что ни одна карточная игра не способна взволновать его, как предложение, влекущее за собой славу и вложение капитала на сотни миллионов долларов.
— Я не люблю работать в партнерстве, — сказал он.
— Я тоже. Но это не партнерство, Рот. Вы получаете то, что хотите вы, я — то, что хочу я.
— Я предпочитаю иметь дело с голодными людьми, мистер Баннермэн. Вас никак не назовешь голодным.
— Это верно, Рот, но, с другой стороны, я — старый человек, который спешит. В принципе, это одно и то же.
Рот кивнул, признавая правоту собеседника.
— Могут возникнуть проблемы, — заметил он. — Может быть, на уровне города. На уровне штата — безусловно.
— Я об этом позабочусь. Просто поговорю с нужными людьми.
— Догадываюсь, что для вас это не проблема, — обиженно сказал Рот. — Мне следовало бы родиться Баннермэном.
— Это не так уж приятно, как вам кажется. И вы достаточно хороши на своем месте. Между прочим, как вы теперь собираетесь вести дела с банками?
— Ненавижу траханых банкиров.
— Мой дорогой мальчик, а кто их любит? Но я слышал, что там, где замешаны вы, они становятся осторожны.
— Возможно. Говорят, что я зарвался. — Он рассмеялся, но без всякого намека на юмор. — Они скорее ссудят деньги Бразилии или Польше, чтобы их там спустили в унитаз.
Баннермэн пожал плечами. Сказанное вполне совпадало с его точкой зрения.
— Да, это похоже на них. Однако я могу переговорить со своим кузеном Мейкписом Баннермэном. Или с Дэвидом Рокфеллером. Посмотрим, не удастся ли мне их убедить сделать для вас послабление.
— Это не повредит. Что я должен сделать взамен?
— Во-первых, сохранять тайну. Во-вторых, начать расчищать место — весь квартал. Мое имя не должно упоминаться.
Рот скривился.
— Следует ждать пикетов и маршей протеста?
— Точно.
Минуту или две Рот посидел молча. Наконец произнес:
— Мы заключили сделку.
Баннермэн кивнул, открыл дверь и помог Алексе выйти. Руки Роту он не пожал. Дверца захлопнулась за ним, и, когда они подошли к автомобилю Баннермэна, лимузин Рота уже исчез в потоке машин, словно его никогда и не было.
— Он даже не заговорил со мной, — сказала Алекса.
— Да, но зачем ему? Мысли Рота поглощены деньгами. Он, вероятно, считает, что не стоит отвлекаться. Уверен, он все еще удивляется, зачем я тебя привел.
— Так же, как я.
— Это лучший способ обучения. Поверь мне, ты ничему не научишься, копаясь в бумагах. Бизнес — это плоть и кровь, а не бумага. Что ты думаешь о мистере Роте?
— Пока не определилась. Тебе, кажется, он нравится.
— Он и вполовину не стоит своего отца. А также жаден и беспринципен. Но я ему верю.
— Почему?
— Потому что он жаден и беспринципен. Я предложил ему полковрижки, а это больше, чем он ожидал получить. Он мог бы получить со временем от Роберта всю коврижку целиком, или он так считает, но как только он увидел меня с тобой, он, должно быть, засомневался, как скоро это произойдет. Его отец примерно мой ровесник. Он, вероятно, ожидал, что я буду в том же состоянии — а взамен обнаруживает, что я здоров, бодр и не расстаюсь с привлекательной молодой женщиной. Рот знает, что время — деньги. Он не захочет ждать еще пять лет, или десять. Теперь, когда он знает, что я не стою одной ногой в могиле, мы, как видишь, сумели прекрасно договориться. Кроме того, он масштабно мыслит. Мне это нравится в людях.
Ей следовало бы обидеться за то, что ее использовали в качестве манекена, но вместо этого она испытала невольное восхищение хитроумием Артура. И спросила себя, так ли умен Роберт.
— Артур, — спросила она, — что случилось между тобой и Робертом? Ведь здесь есть нечто большее, чем его желание завладеть состоянием, правда?
— Джек, — сказал он. — Останови машину. Мы немного пройдем пешком.
Они вышли на углу Шестой авеню и 53-й улицы. Он взял ее под руку, словно они были обычной парой на прогулке. Он всегда казался счастливей, когда был в движении, и, предоставленный себе, мог бы гулять часами, даже в самую отвратительную погоду.
— Я доверяю Джеку, но не стоит перегружать его секретами. — Он немного замедлил шаг, примеряясь к ее походке. — Я не могу сказать тебе, что сделал Роберт — это тайна, которую я обещал хранить до могилы. Двадцать лет я пытался простить его — и себя тоже, потому что разделяю его вину, но безуспешно. Однако я твердо уверен: Роберт уничтожит все, что бы я ни сделал, если только я не устрою так, чтобы это было невозможно.
— И это причина сделки с Ротом?
— Конечно.
— Музей действительно столько значит для тебя?
— Он многое значит, но, конечно, в перспективе, и дело не только в нем. Я ни перед кем не имею никаких моральных обязательств строить новый музей и по большому счету мне наплевать, пойдет ли туда народ, не говоря уж о том, понравятся ли ему картины. Просто я всегда хотел это сделать, и собираюсь сделать, вот и все. Это не так серьезно в итоге, как контроль над состоянием, или сохранение независимости Фонда Баннермэна. Главное — гарантировать, чтоб Роберту не было позволено превратить в руины то, что построили мои отец и дед.
