— Вот возьмите. Положите в ящик. Я заберу его, когда мы вернемся. Я бы не хотел, чтобы какой-нибудь псих сорвал его. Это подарок моей матери…
— Какая она, ваша мама?
— Она — счастливая женщина. Как все американские матери, чьи сыновья вернулись живыми из Вьетнама. Она счастлива еще и потому, что у меня остались целыми руки и ноги…
Анук держит в ладони тонкую цепочку с медальоном. Возможно, это его прощальный подарок…
— Не потеряйте! Мне дорог этот медальон…
Она подходит к комоду. Первый ящик заполнен ее вещами; здесь вперемешку лежат носовые платки, трусики, косынки и прочие мелочи. Она искоса наблюдает за Стивом. Его нельзя узнать. Непонятно, чему он радуется? Возможности провести с ней эту ночь или же грядущей прогулке по ночному городу? Он садится на край кровати Роберта, называет номер телефонистке, а затем произносит:
— Это не займет много времени.
Сейчас он позвонит Дороти. Эта мысль ей невыносима. Хватит уже одного звонка Роберта. Прошлое, которое ей хотелось бы забыть навсегда…
— Алло! — произносит Стив. — Это ты…
Звучит не как вопрос, а как утверждение. Никакого приветствия, никаких нежных слов.
— Сегодня вечером я не вернусь. У меня дела. Не беспокойся. Да. Как скажешь. До завтра.
Вот и весь разговор. Он кладет трубку. Это и в самом деле не заняло много времени. Быстро и эффективно он послал свою ненаглядную Дороти куда подальше.
— Вы даже не дали ей возможности задать вопрос…
Стив подходит к ней. Он как-то странно смотрит на нее. Что-то изменилось в нем, но Анук не может понять, что же именно и в какой момент…
— Ночь, — произносит он с лихорадочным блеском в глазах. — Я покажу вам ночь в Вашингтоне.
— Стив…
— Да.
— Стив, вы готовите мне какой-то сюрприз…
— О! Боже! — восклицает он. — Опять игра вашего воображения. Сюрприз? Нет…
Его глаза сверкают хищным зеленым огнем. Похоже, что предвкушение этой ночи будоражит его.
— Ночь.
— Такой мирный… — произносит она слегка испуганным голосом.
— Что значит такой мирный?
— У вас был такой мирный вид всего только час назад. Оставалось только подать вам на ночь травяной чай и принести тапочки.
— Ночь, — говорит Стив. — Мое убежище. Она спасает меня от тягот повседневной жизни. Ночь — это особый мир.
Анук не совсем уверена, что ей так уж хочется знакомиться с ночной жизнью Вашингтона…
— А это не опасно? — спрашивает она с осторожностью.
Стив подходит к ней вплотную.
— Еще как! Опасности подстерегают нас на каждом шагу. Ночью в Джорджтауне бывает оживленной только одна улица, где тусуется молодежь. Весь остальной город спит мертвым сном. Ночью Вашингтон — покойник. Кровь еще течет по одной из его главных артерий, но остальное тело охвачено гангреной.
Он произносит английские слова на американский манер. Перед ней сейчас совсем не тот Стив, которого она, как ей казалось, знала, любила, презирала, желала или отталкивала в зависимости от настроения. Теперь он похож на обаятельного негодяя из Вестсайдской истории.
Неожиданно Стив произносит на чистейшем французском языке:
— Ты хотела, чтобы я понимал твои жаргонные словечки? Пришло время и тебе послушать местный сленг…
— Что?
— Весь город уже в руках чернокожих, и только по одной улице ходят белые люди. И почти что все они — наркоманы. Пошли, крошка…
— Во что вы играете?
Она произносит эти слова на самом изысканном английском языке.
— Вы похожи на…
— Во что я играю? — спрашивает Стив. — Во что или в кого? В мирного «американца»? У вас слишком богатое воображение…
Ему еще не хватает щелкнуть пальцами, как киношному герою.
— У ночи свой ритм… Она дышит, живет, агонизирует и умирает.
В номере тихо и спокойно. Никогда еще атмосфера гостиничного номера не казалась ей такой уютной и умиротворяющей. Остаться бы здесь, жевать бутерброд, не искушать судьбу. Стоящие бок о бок кровати, любящий муж, звонивший из Бостона, богатый отец. Если ему уступить, то деньги посыпятся на нее, как из рога изобилия. Поскорее бы вернуться к привычной жизни.
— Пошли, крошка… Что ты знаешь обо мне?
— Все, — отвечает она.
Стив улыбается.
Несколько минут спустя Анук выходит на улицу. Пустынная площадка у подъезда. Ночью портье предпочитает не высовывать нос за двери отеля. Весь квартал спит глубоким сном.
Стив обнимает Анук за талию; она смущается; ее могут увидеть из холла; она стоит, тесно прижавшись к Стиву, на единственном освещенном пятачке.
— Если вам захочется свести счеты с жизнью, — произносит Стив, — надо только выйти ночью на это место. Имеется лишь один шанс остаться в живых. Кто угодно может выстрелить в вас и тут же раствориться в темноте. Никто не узнает его имени. Обливаясь кровью, вы упадете на асфальт. «Скорая помощь». Наркоман или сумасшедший? Кто стрелял в вас? Какая разница? Вы уже не дышите. Напротив нас — густые заросли. Деревья и тени…
Портье с трудом приоткрывает тяжелую дверь с двойным засовом и выглядывает на улицу.
— Такси, сэр?
— Нет.
Их окружает темнота и тишина.
Стив поворачивает Анук кругом, словно сдает врагу в плен белокурую куклу-марионетку.
Они идут в полной темноте. Машина. Прикосновение теплой кожи. Ее запах. Автомобиль трогается с места.
Ей страшно. Она не узнает себя. В ее голову приходит странная мысль. Из тех, которой нельзя ни с кем поделиться. Оказывается, легко быть глупой и смешной.
— Поедем в Джорджтаун, — говорит Стив.
Она облизывает пересохшие губы. «Что он задумал?» Машина на большой скорости едет по пустынной широкой улице. «Дурочка…» Она замечает, что Стив время от времени поглядывает на нее. Словно хочет убедиться, что она еще рядом…
— Я не понимаю, — произносит она тоном человека, который от страха начинает петь.
— Чего вы не понимаете?
— Почему мне вдруг стало страшно.
Стив улыбается и нажимает на акселератор. Он продолжает улыбаться и еще больше жмет на газ.
Правой рукой он слегка касается плеча Анук. И, как оказывается, вовсе не от избытка нежных чувств.
— Заблокируйте двери… — говорит он. — Мы сейчас проедем через черные кварталы. Другими словами, мы выезжаем за пределы гетто для белых.
На секунду он задерживает свою ладонь на шее Анук.
— Ночь завораживает меня, — продолжает он. — Ночью всякое может случиться… Ночью меня лихорадит. Словно я болен… В то же время я чувствую себя здоровым. Даже чересчур здоровым.
— Я могу взять телефонный аппарат? — спрашивает Хельга. — Или вы хотите еще полюбезничать с женой? Все вы похожи на напыщенных павлинов, которые ходят, распустив хвост, вокруг самки…
Роберт едва прислушивается к ее словам. Он все еще находится под впечатлением от только что звучавшего в трубке голоса Анук, от ее присутствия на другом конце провода. Догорающий день кажется ему бесконечным. Он скучает по Анук. Неожиданно его охватывают сомнения по поводу их отношений. Сможет ли он и в дальнейшем не опускать планку? Не показаться слабаком в ее глазах? Хватит ли ему сил продолжить игру в супермена, которому «сам черт не страшен»? В лепешку расшибаться, чтобы произвести на нее впечатление?
Сможет ли он рассказать ей, что лгал с самого начала их знакомства? Бедный негр захотел сойти за белого? Не может быть, чтобы она осталась равнодушной к тому, что пришлось преодолеть ему на пути к успеху. Возможно, низкое происхождение прибавит ему вес в глазах Анук? Кто знает?
Доктор посоветовал ему до утра соблюдать больничный режим. Французу нельзя выходить из теплого помещения на свежий воздух. Ему нужен полный покой.
— Весь мир ополчился против меня, — говорит немка. — Какая же я простофиля! Пожертвовать своим единственным выходным днем ради застенчивого типа, который жалуется на сложные отношения с женой, а несколько часов спустя признается ей в любви по телефону.
— Она растрогала меня, — отвечает Роберт с идиотской улыбкой, свойственной мужчинам, ведущим разговор с безразличной им женщиной.
— Растрогала… А кто пожалеет меня? Кто вернет мне загубленный день?
— Я сожалею, — говорит он.
Его мысли заняты Анук.
— И это все, что он может мне сказать? Похоже, что меня уже можно выставить в витрине и показывать за деньги как редкий образец человеческой глупости.
— Я проявил к жене минутную слабость, — говорит он. — На расстоянии она показалась мне не такой злючкой, какой бывает с глазу на глаз. Меня взволновал ее голос, ее присутствие, ее одиночество.
— Ясновидец? С каких пор?
— Почему?
— Вы говорите об одиночестве? Что вы знаете?
Роберт спокоен и благодушен. Он рассеянно произносит:
— Моя жена никого не знает в Вашингтоне…
