Пока она спала, я ее внимательно разглядывал, то и дело ловя себя на мысли, что мне очень хочется овладеть ею еще разок. Я любовался этой мозаикой изогнутых линий, которую представляло собой ее тело, вспоминая о путешествии, совершенном по нему моими губами, и приходя к выводу, что в ее теле изогнутые линии достигли наибольшей гармонии и геометрического совершенства. Изогнутые линии я находил в очертаниях ее круглых и мягких пяток, в очертаниях ее подошв, выступы которых были похожи на подушечки на лапах кошки. Ее ноги представляли собой целую последовательность изогнутых линий — эдакое великолепное чередование подъемов и спусков, заканчивающихся в верхней части бедер (я с удовольствием воспроизвел бы эту красоту, если бы был скульптором). Изысканной линией был изгиб ее талии, такой же крутой, как берег древней реки. Мои самые дикие инстинкты пробуждала линия ее грудей, а ее прелестные округлые плечи казались нарисованными длинным изящным мазком кисти художника и образовывали вместе с шеей изогнутую линию, похожую на очертание тихой и живописной морской бухты. Идеально изогнутые линии улавливались в выступающих скулах и ресницах ее закрытых глаз. Ее ухо было целым лабиринтом изогнутых линий, а мясистая мочка представляла собой маленький округлый кусочек плоти, который я с удовольствием стал бы слегка покусывать. Ее волосы разметались по подушке тысячами изогнутых линий. Однако из всех этих линий мне больше всего приглянулась одна. Она находилась в том месте, на которое я хотел бы положить свою голову, чтобы затем умереть. Этим местом была та долина, где заканчивалась ее спина и начинались ягодицы — смуглые, упругие, нежные и теплые.
Когда я протянул к ним руку, чтобы погладить их еще разок, я почувствовал, как к моей промежности прихлынула кровь и как у меня бешено заколотилось сердце. Моя душа и мое тело снова возбудились от предвкушения удовольствия. Внутри меня запылал огонь, я опьянел от вожделения, мое сознание затуманилось, как будто меня отравили… Она, повернувшись ко мне, посмотрела на меня своими огромными глазами, полными желания, и поцеловала меня в губы, снова возбуждая во мне страсть, хотя мне только что казалось, что такой страсти я уже никогда не испытаю.
Где ты тогда находился, брат? Где ты находился в тот момент, когда она была моей? Где ты тогда находился, когда я не ощущал твоего присутствия, когда ты не ранил меня своим пренебрежительным отношением ко мне, когда ты не унижал меня своим тщеславием? Где ты находился, когда я напрочь забыл о тебе, поскольку в тот момент со мной была она?
Лизка была персонажем из какой-то русской сказки. В Лизку я влюбился, будучи еще ребенком, и больше я потом не влюблялся уже ни в кого. Лизка была идеальной девушкой, потому что этот вымышленный персонаж в моем воображении воплотил в себе все мои желания и мечты.
Лизка — это русское имя, соответствующее испанскому имени Исабель.
15 января
Я помню, любовь моя, как я проснулась после странной ночи, чувствуя на душе неприятный осадок порочного удовольствия. Я медленно открыла глаза, постепенно покидая сладкие объятия сна и переключаясь на окружающую меня действительность. В комнате царил полумрак, наполненный тенями и нечеткими силуэтами. Окна балконов были закрыты шторами, однако их задернули не до конца, и через щель в комнату попадало немножечко дневного света. Эта узенькая полосочка света, похожая на клинок шпаги, падала на пол и на кровать и заставляла светиться зависшие в воздухе прозрачной вуалью пылинки.
Я снова положила голову на подушку, убедившись в том, что нахожусь в комнате одна: простыни рядом со мной были холодными, и к моей спине уже никто не прикасался. «Это было всего лишь плотское удовольствие», — прошептала я, пытаясь успокоить свою растревожившуюся душу и невидяще глядя на соседнюю измятую подушку. Поверь мне, я в тот момент очень хотела, чтобы это было всего лишь плотским удовольствием.
Не успела я поглубже покопаться в своих чувствах и ощущениях, как раздался легкий и — как мне показалось — небрежный стук в дверь. Первое, что я тут же попыталась сделать, — это прикрыть свою наготу: поблизости лежала моя разорванная блузка, и я поспешно натянула ее на себя.
— Войдите!
— Доброе утро, барышня.
— Доброе утро, — вежливо ответила я, хотя и не смогла разглядеть в полумраке, кто вошел в комнату: я различила лишь нечеткие очертания человеческой фигуры.
Эта фигура уверенным шагом пересекла спальню, поставила на стол поднос, пошевелила кочергой угли в камине и подбросила в него дров, а затем, решительно потянув за бечевку, раздвинула шторы. Неяркий свет зимнего дня окрасил спальню в болезненно-бледные тона. Я невольно зажмурилась, так как этот свет резанул мне по глазам. Когда я снова открыла их, передо мной стояла высокая и худая — как старый кипарис — женщина. Судя по одежде и по самоуверенному выражению ее лица, это была не служанка, а, наверное, экономка. Одета она была в черное платье без каких-либо украшений, не считая камеи на шее. Я затруднилась бы даже приблизительно определить, сколько ей лет, однако морщинки возле ее глаз и губ и седые пряди в тщательно собранных в пучок волосах свидетельствовали о том, что она уже достигла преклонного возраста.
Она стала переставлять тарелки с подноса на стол, и комната наполнилась приятным ароматом кофе и свежеприготовленных блюд. У меня тут же потекли слюнки: я довольно долго ничего не ела. Женщина положила в ногах кровати халат, а затем представилась, говоря с сильным акцентом и очень серьезным тоном:
— Меня зовут Берта, барышня. Я — экономка его высочества. Я подумала, что вы, наверное, проголодались, и взяла на себя смелость принести вам легкий завтрак.
Она, похоже, отличалась решительностью и расторопностью. Я подумала, что она вряд ли станет меня осуждать, потому что не ее это компетенция — судить о том, чем занимается его высочество. С другой стороны, подобная ситуация была для нее, похоже, отнюдь не новой.
— Спасибо, Берта. Который сейчас час? — спросила я, пытаясь ухитриться надеть на себя халат так, чтобы при этом оставаться под простыней.
— Двенадцать часов шестнадцать минут, барышня.
Я, ничего больше не сказав (хотя вроде бы и следовало разродиться какой-нибудь репликой по поводу столь позднего времени), ограничилась лишь тем, что опустила свои босые ноги на пол, радуясь тому, что он покрыт ковром и что моим ступням не будет холодно. Затем я пошла к столу, на котором меня ждал легкий завтрак, и остановившись на разумном расстоянии, соответствующем моему состоянию постоянной настороженности, окинула взглядом кофе, гренки, яичницу с ветчиной, салат из помидоров и свежевыжатый апельсиновый сок. Двенадцать? Этот «легкий завтрак» будет для меня обедом. Не тратя больше время попусту, я уселась перед серебряными и фарфоровыми тарелками, чтобы предаться чревоугодию.
Берта удалилась в ванную, и оттуда через несколько секунд донесся шум полившейся из кранов воды.
— Вам, видимо, захочется принять ванну, — сказала она таким тоном, как будто ни капельки не сомневалась в этом. — Чистое белье лежит в шкафу.
Слушая Берту и уже с восторгом представляя себе, как залезу в ванну, наполненную горячей пенистой водой, я вдруг обнаружила под салфеткой конверт, на котором не был указан адресат. Я очень осторожно открыла этот конверт и вытащила из него записку следующего содержания:
Жду тебя в четыре в кафе «Шперльхоф». К.
— Берта…
— Да, барышня.
— Где находится кафе «Шперльхоф»?
— На улочке Гроссе-Шперльгассе. Это не очень далеко отсюда. Если вы захотите куда-нибудь отправиться, вас отвезет шофер.
— Передай ему, что мне нужно будет приехать туда к четырем часам.
— Хорошо, барышня. Я, с вашего позволения, пойду. Если я вам понадоблюсь, вы в любой момент можете меня вызвать, — сказала Берта, показывая на висящий рядом с кроватью шнур.
Затем она исчезла за дверью.
Ее расплывчатое разъяснение по поводу местонахождения кафе «Шперльхоф» не дало мне никаких подсказок относительно того, где я в данный момент нахожусь. «Берта — не только экономка, но, похоже, еще и хорошо вымуштрованный тюремный надзиратель. Ну да, надзиратель в шикарной тюрьме», — подумала я, с жадностью разглядывая обильный завтрак. Было очевидно, что Карл позаботился о том, чтобы я не покидала этот дом одна — даже если очень захочу это сделать.
Жуя гренок, я снова посмотрела на записку:
Жду тебя в четыре в кафе «Шперльхоф». К.
С буквы «К» начинается слово «Карл»…
А еще с нее начинается слово «Кали»…
И слово «Кали-Кама».
«Не делай вечером того, о чем можешь пожалеть утром».
Моя мама частенько давала мне этот мудрый совет, когда мы ходили с ней в порт Марселя покупать рыбу. Там, маня людей в удивительные путешествия, на волнах покачивались в полудреме громадные торговые суда: сегодня они еще здесь, а завтра — уже уплыли в дальние страны. Возможно, если бы я прислушалась к словам своей матери, то вся моя жизнь сложилась бы совсем иначе…
