— Хоуп было четырнадцать, когда она забеременела. А сколько длилась их связь до этого, я не знаю. Хоуп винила только себя, про Билла не проронила ни слова. Она сама попыталась избавиться от ребенка и, конечно, так себя изуродовала, что ее на «Скорой помощи» увезли в больницу, срочно оперировали, с трудом остановили кровотечение.
Каждое слово Аделаиды причиняло Фрэнсис нестерпимую боль.
— Она что-нибудь сказала? — едва слышно спросила она.
— Нет… Ни мне, ни врачам. Я помню, как мы с Биллом стояли у ее кровати, смотрели на нее, спящую после наркоза, и гадали, что же произошло? Это было так страшно — ведь мы чуть не потеряли ее.
— А когда ты узнала правду?
— Много позже. Каждый раз, стоило мне завести разговор на эту тему, с ней случалась истерика. Врачи объясняли это последствиями эмоционального шока…
— А что Билл?
— Он отмалчивался, но, как ни странно, выглядел очень довольным и оживленным после того, как опасность миновала и Хоуп стала выздоравливать. Уже потом я поняла, чему он так радовался тогда. Он убедился, что женщина может забеременеть от него. Это… это звучит ужасно… правда? — Аделаида уронила голову на стол и вновь разрыдалась.
«Да, ужасно! Ты разве сомневаешься, что твой муж изверг, самовлюбленный извращенец, а ты ему достойная пара, раз терпишь его рядом с собой?»
Все это Фрэнсис хотелось выпалить тетушке в лицо, но жалость, смешанная с брезгливостью, мешала ей.
— Для меня правда открылась только после визита Хоуп к доктору Франку. Выйдя из больницы, она вдруг стала морить себя голодом. Мы поняли, что без помощи психиатра не обойтись. Доктор Франк объяснил мне, что ничего удивительного в ситуации с Хоуп нет.
Девушка, в какой-то момент своей жизни доведенная до отчаяния и пережившая глубокую душевную травму, возлагает всю вину на себя и ищет причину своих бед в собственной чрезмерной сексуальной возбудимости. Она стыдится своих позывов к сексу, ненавидит свое тело и мечтает исчезнуть, растаять, превратиться в нечто нематериальное.
— А про Билла ты тоже узнала от доктора Франка?
— Нет. Вернее, не совсем так. Инцидент с Хоуп разбирался в Совете по здравоохранению нашего округа. Доктор Франк давал показания и предал огласке свою беседу с Хоуп, где упоминался Билл. На слушании у меня наконец открылись глаза.
«Но ты их снова зажмурила и так жила дальше», — чуть не вырвалось у Фрэнсис, и как бы в ответ на ее мысли Аделаида призналась:
— Я не думаю, что Билл расценивал свои действия как инцест. Ведь Хоуп была ему не родная, а приемная дочь. Что плохого в том, что он увлекся ею как мужчина? Такой вопрос он мне задавал, и я не знала, что ему ответить. Я была так смущена, так растеряна… Сначала я злилась, упрекала его, но… со временем смирилась. Я хотела верить и поверила, что он поступил так с Хоуп не со зла и не ведал, что творит.
Хранить дальше молчание стало уже невыносимо.
— И он тебя убедил? — В свой вопрос Фрэнсис вложила сколько могла яду.
— Я знаю… знаю, что ты обо мне думаешь, — прошипела оскорбленная Аделаида. — Что я мерзавка, что я чудовище, а не мать. Но поверь, что с той поры и дня не проходило, чтобы я не стыдилась и не проклинала себя. Но я смотрела на Билла и видела в нем мужчину, которого любила, и не могла заставить себя разлюбить его. Мне легче было представить все случившееся как сон, жуткий ночной кошмар, как безумие, поселившееся в моей голове…
Фрэнсис прервала тетин монолог:
— А что чувствовала Хоуп? Она поделилась с тобой?.. Может, она тоже сочла все это за дурной сон?
— Она отказалась выступить на слушании. В центре внимания оказался доктор Франк, когда, нарушив врачебную тайну, он зачитал то, что доверила ему Хоуп на сеансе, возможно, под гипнозом. Билл тоже молчал, как ему посоветовал его адвокат. Но потом ему все же пришлось что-то рассказать своим партнерам по фирме, и они попросили его немедленно уволиться.
Об этом факте тетушка упомянула как бы невзначай, но Фрэнсис поразило другое. Почему общество чопорного Манчестера ничего не знало об этой истории? Респектабельный гражданин, уважаемый адвокат изнасиловал свою несовершеннолетнюю дочь, и никакого шума по этому поводу! Как удавалось Биллу и Аделаиде держать эту грязную историю в секрете столько лет?
Словно читая ее мысли, тетушка объяснила:
— Слушание было закрытым, а протоколы опечатали, так как дело касалось несовершеннолетней. Договоренность об уходе Билла из фирмы по собственному желанию включала и обязательство обеих сторон сохранять конфиденциальность. Ему повезло, что фирма согласилась на это. Впрочем, его партнеры наверняка не меньше Билла хотели, чтобы ничего не просочилось в прессу. Несколько месяцев по городу ходили какие-то слухи, а может, это мне просто мерещилось. Правда, некоторые знакомые при встрече поглядывали на меня искоса, и нас одно время не приглашали в дома, куда обычно звали на ужины и коктейли. Но постепенно все улеглось. Ведь Билла здесь считали своим, и его друзьям не хотелось думать о нем плохо.
Аделаида набралась смелости посмотреть Фрэнсис прямо в глаза.
— Знаю, что ты считаешь его негодяем. Но ты не видела, в каком он был отчаянии. Он умолял меня не оставлять его. Он обещал искупить свою вину. И он это сделал. После тех событий он изменился, его нельзя было узнать. Для Хоуп он был замечательным отцом, заботливым, нежным, самоотверженным. И потому он приложил столько усилий, чтобы брак с Джеком состоялся. Он верил, что судьба наконец ей улыбнулась, что Хоуп будет хорошо с Джеком.
— Значит, ты ему все простила?
— Не знаю, можно ли назвать это прощением, но я не перестала любить его. Тебе это кажется невероятным, но такое бывает, когда для женщины весь мир сосредотачивается в одном близком ей человеке. Я не могу вообразить, что буду жить без него. Он спас меня от одиночества после смерти Моргана, он поселил меня в своем чудесном доме у моря, он помог мне обрести здесь друзей. Он не злой, он хороший. Он оступился один раз, но потом не щадил себя, чтобы заслужить прощение. Но теперь он так и не узнает, простила ли его Хоуп.
— А ты не говорила об этом с Хоуп?
— Однажды она высказалась… Месяц назад Хоуп вдруг вскочила на карниз под своим окном и стала кричать: «Как ты могла допустить это? Почему ты не защитила меня? Как ты можешь жить после этого?» Кэтлин побежала звать Билла, а меня словно парализовало. Я не могла пошевелиться и только молилась, взывала к господу. И слушала, как Хоуп выкрикивает: «Ты мне не мать! Ненавижу тебя! Хочу, чтобы ты сгорела в аду!» А потом она умолкла… внезапно, словно что-то оборвалось в ней. Когда у меня хватило сил подняться наверх, я застала ее в спальне плачущей в объятиях Кэтлин. Хоуп свернулась калачиком и выглядела такой жалкой. Она выплеснула то, что, оказывается, давно копилось в ней. Мы надеялись, что замужество исцелит ее, ведь Джек так любил ее и заботился о ней… Я взялась за подготовку этой свадьбы, а про Билла и говорить нечего. Откуда только у него брались силы… Но мы так хотели, чтобы Хоуп поняла, хоть и с опозданием, что родители любят ее и что для них она дороже всего на свете.
Обе женщины одновременно почувствовали, что пора ставить точку в затянувшейся беседе. Аделаида взяла это на себя:
— Только, пожалуйста, Фрэнни… никому… ни одной живой душе ни слова. Ведь то, что я рассказала тебе, не имеет никакого отношения к смерти Хоуп.
Четыре массивные колонны возвышались над парадным входом в институт Эвери Боуэрса. Само здание из белого камня с темно-зеленой черепичной кровлей выглядело внушительно. Выложенная кирпичом дорожка огибала его слева и уводила на просторы изумрудных газонов с мраморными фонтанами и множеством садовых скамеек, хаотично расставленных на траве. Справа располагалась асфальтированная автостоянка, заполненная служебными фургончиками и частными легковушками. Столько дорогих марок можно было увидеть разве только возле отеля «Плаза» или у концертных залов в вечерние часы, что свидетельствовало о весьма приличных заработках здешнего персонала.
Впрочем, его присутствие никак не ощущалось. За исключением парочки врачей в белоснежных халатах, вроде бы без дела вышагивавших по лужайке, Фрэнсис, выискивавшая среди сверкающих лимузинов свободный «пятачок» для парковки, не заметила никаких других живых существ — ни суетливых медсестер, ни заторможенных пациентов, дремлющих на солнышке. Безлюдно было и в громадном круглом холле, по центру которого размещался такой же формы стол из черного дерева с белой табличкой на металлической стойке, извещавшей посетителей, что для вызова дежурного надо нажать кнопку. Фрэнсис последовала рекомендации.
— Могу я вам помочь? — раздался женский голос.
Фрэнсис растерянно оглянулась в поисках источника звука, но переговорное устройство было надежно скрыто от глаз.
