— Я скучаю по тебе, Джулия. Но ты поступаешь правильно. Я очень этому рад.
— Надеюсь, что я права. Я счастлива, что вернулась. Николо?
— Слушаю.
— Я тоже скучаю по тебе.
Джулия ездила в Коппинз еще три или четыре раза. Каждый раз Мэтти старалась избавиться от нее, встречая молчанием или раздражительными вспышками, а затем, приняв виски, бросалась в другую крайность.
Джулия практически ничего не могла сделать для нее кроме того, чтобы посидеть с ней или убедить ее поесть, но Мэтти противилась даже этому. Она доказывала, что Джулия находится с ней только из чувства долга и что она не нуждается в ее присутствии.
— Мне хорошо одной. Неужели ты не понимаешь, что мне необходимо побыть одной? Я не могу никого принимать! — кричала Мэтти. Ее лицо отекло и покрылось пятнами.
— Но ты многое значишь для меня, — сказала ей Джулия. — Ты не веришь, что от этого тебе будет лучше, Мэтти, но я-то знаю, что это так. Я останусь с тобой, пока тебе не станет легче. Позволь мне пожить немного здесь, чтобы поухаживать за тобой.
— Нет, — прошептала Мэтти. — Пожалуйста, Джулия, не настаивай.
У Джулии все время болела душа за подругу, ей хотелось бы взять на себя часть ее страданий, и за горячностью отказов Мэтти она пыталась увидеть сестринское желание успокоить ее.
Однажды Мэтти даже не открыла ей дверь. Домоправительницы либо не было дома, либо Мэтти предупредила ее, что не хочет видеть Джулию. Джулия долго ждала на подъездной дорожке, представляя Мэтти, терзаемую болью утраты, внутри дома. Затем, отступив несколько шагов назад, она начала звать Мэтти, глядя на окна.
— Мэтт, если я нужна тебе, я здесь. Если нет, то я хочу, чтобы ты знала, что я в городе. Завтра я вернусь. И если ты не впустишь меня, я все равно буду приезжать и ждать, пока ты не откроешь.
На следующий день Мэтти открыла дверь сразу. Джулия могла лишь догадываться, сколько она выпила спиртного.
— Извини, — пробормотала Мэтти. — Я так страдаю, что уже не осознаю, что делаю.
Джулия обняла ее.
— Я знаю, дорогая. Дай мне помочь тебе.
Мэтти слабо покачала головой.
— Это не в твоей власти.
Но в этот день она позволила Джулии приготовить еду, и они вместе поели на кухне, поговорили немного о Феликсе и Вильяме, и перед Джулией мелькнула слабая тень прежней Мэтти. В тот вечер она спокойно оставила ее.
Чтобы чем-то заполнить время в те дни, когда она не ездила к подруге, Джулия занималась покупками. Она уже забыла, как это делается, даже если бы у нее были деньги, но зато ей нравилось смотреть на витрины магазинов. Все казалось каким-то новым, ярким и сверкающим. Иногда она обедала с Феликсом и Вильямом; она восхищалась картинами Вильяма, развешанными по стенам вместо старых пейзажей и мрачных портретов. Ей нравился Вильям, и было заметно, что он очень подходил Феликсу. Кроме того, она встречалась со старыми друзьями и бродила по Лондону, как и в былые времена. Ее страхи перед этим городом исчезли, и она опять почувствовала себя здесь как дома.
Она звонила Мэтти утром и вечером, независимо от того, виделись они в этот день или нет.
— Со мной все в порядке, — лгала Мэтти. — Я должна сама выбраться из этого.
— Позвони, если я понадоблюсь, — сказала Джулия, — в понедельник утром. — Она не сказала, что собирается встретиться с Маргарет Реннишоу, а также не упомянула об Александре. Есть вещи, которые нельзя было говорить Мэтти. До тех пор, пока ей не станет легче.
Джулия уже приготовилась ехать на вокзал. На этот раз она собиралась ехать в Эссекс на поезде. Ей не хотелось опять появляться на Динбэнк в автомобиле Феликса.
Еще до того, как она увидела тень на рифленом стекле двери, до того, как зазвенел колокольчик, Джулия уже догадалась, что это Александр.
Она открыла ему дверь. На нем были вельветовые брюки и свитер, немного перекосившийся на плечах, как будто он только что пришел из ледихилльского парка. Он был таким узнаваемым и таким желанным, что она только стояла и улыбалась, глядя на него.
— Я подумал, если ты собираешься встретиться с матерью, то захочешь, чтобы я тебя сопровождал.
— Мне бы этого хотелось, — ответила она. — Очень бы хотелось.
По дороге она рассказала ему о коротких, таких неромантических поисках Маргарет Холл, которые Лили назвала «охотой». Она подробно описала Динбэнк, чтобы это место не слишком шокировало его.
— Ты сожалеешь о сделанном? — спросил Александр, глядя вперед на уличное движение и витрины магазинов шумных городских улиц.
Джулия минуту подумала.
— Мне будет жаль ее, если окажется, что она несчастлива. Что же касается меня, то как я могу жалеть об этом?
Он положил свою руку на ее руки, сложенные на коленях, не отрывая взгляда от дороги. Джулия опустила глаза и увидела старые зарубцевавшиеся шрамы на его руке. Вдруг ее охватило страстное желание сделать его счастливым, чтобы загладить все горести, которые она причинила ему за прошедшие годы.
Они доехали до конца Динбэнк, и Александр остановил машину немного в стороне, на соседней улице. Он взял какой-то старый, забрызганный грязью автомобиль, и Джулия оценила его такт.
— Я подожду тебя здесь, — сказал он.
Джулия вышла из машины и медленно пошла обратно на Динбэнк. Оказавшись на той улице, где жила ее мать, она старалась пройти незамеченной, как пыталась сделать это и раньше. Двое или трое прохожих равнодушно взглянули на нее. До дома 60, казалось, лежал долгий путь. Наконец она подошла к нему, прошла по дорожке, минуя поломанную металлическую ограду, и постучала в дверь. Почти тотчас же дверь открылась. Должно быть, Маргарет Реннишоу ожидала ее в прихожей.
Они взглянули друг на друга одновременно жадным и настороженным, нетерпеливым и оценивающим взглядом. Никто, увидевший их вместе, не догадался бы об их родстве, но обе тотчас поняли, что ошибки здесь нет. Джулия так же похожа была на Маргарет, как Лили — на нее.
— Тебе лучше войти, — сказала Маргарет своим хрипловатым голосом, — если мы не хотим, чтобы вся улица была в курсе наших дел.
Джулия последовала за ней, и дверь закрылась. За прихожей следовала парадная комната, в которой стояли гарнитур из трех предметов из искусственной кожи с красной отделкой и большой телевизор. На низком кофейном столике стояли три чашки и шоколадные бисквиты на желтом блюде в виде веера.
В довольно тесном помещении обе женщины могли хорошо разглядеть друг друга. У Маргарет, как и у Джулии, были темные волосы, слегка тронутые сединой, и темные, слегка поблекшие глаза. Строгое лицо от носа к губам прорезали глубокие морщины. Фигуру же трудно было разглядеть под бесформенным свитером и юбкой. Она представляла, что их родство подтвердится сходством, по которому люди узнают друг друга. И растерялась, обнаружив, что в этом нет необходимости. У них были разные черты лица, но сходство было очевидным. Мать Джулии представляла собой как бы пожилой расслабленный вариант ее самой, или какой она могла бы быть, сложись ее жизнь менее удачно.
До самого последнего момента, с легкой грустью подумала Джулия, она цеплялась за свои романтические мечты. И только сейчас эти розовые замки рухнули.
— Дай мне взглянуть на тебя, — сказала Маргарет. И, помолчав, добавила: — Ты выглядишь прекрасно!
— Ты тоже, — ответила Джулия.
— Присаживайся, — пригласила Маргарет. — Я приготовила тебе чашку кофе. — Она держалась так официально, как будто Джулия пришла из какого-нибудь муниципального бюро проверить условия их жизни с мистером Дэвисом. Она вышла на кухню, и не успела Джулия оглядеться, как Маргарет вернулась обратно с кофе. Джулия сидела, держа на дрожащих коленях чашку с блюдцем. Шоколадное пирожное, которое ей совершенно не хотелось есть, застряло у нее в горле.
— Извини, что принимаю тебя в таком месте, — начала Маргарет. Джулия окинула взглядом комнату, впервые заметив, что обои с выпуклым рисунком покрылись грязными пятнами и кое-где отстали от стен. Оранжевый с коричневым ковер местами был сильно вытерт, и было видно, что его притащили из другой, большей комнаты.
— У Эдди в последние годы были кое-какие денежные проблемы. И мы все еще не вышли из затруднений.
Джулия ощутила, как тоскливая безнадежность улицы вползла в эту комнату.
— Эта комната очень уютная, — солгала она. Маргарет не стала тратить усилия на возражения, зажгла сигарету, затянулась и стряхнула воображаемый пепел на блюдце. Она смотрела на Джулию сквозь облачко дыма из-под полуопущенных век. Ее губы тронула улыбка, которая, казалось, смягчила лицо и сделала его как будто знакомым — в ней Джулия узнавала себя. И это было как раз то, за чем она пришла. Подтверждение ее происхождения.
Она снова подумала о круговороте жизни.
— Забавно, не правда ли? — медленно произнесла Маргарет. — Мы не знаем друг друга. Ничего не знаем. С чего начать, если не с просьбы о прощении?
