Особенно часто она теперь ошибалась в отношении времени возвращения домой. Раньше, что бы ни случилось, Аврора приезжала домой засветло, а теперь вдруг стало невозможно угадать, когда она вернется. Были вечера, когда он допоздна сидел, стараясь не уснуть, и надеялся, что Аврора скоро приедет и поговорит с ним, а то и возьмет его за руку. Правда, дождаться ее ему удавалось нечасто. Он обычно засыпал, но спал плохо. За двадцать с лишним лет их совместной жизни он привык, что прежде чем уснуть, они разговаривали, — иначе он спал плохо.
Часто бывало, что, ковыляя среди ночи в туалет, он вдруг начинал тревожиться и обнаруживал, что ее в постели нет. Иногда он, крадучись, пересекал веранду второго этажа и выглядывал оттуда в сторону гаража. Как раз над гаражом была маленькая комнатенка, в которой Аврора занималась этим своим смешным проектом увековечивания памяти. Там хранились все ее дневники и блокноты, настольные календари ее мужа Редьярда и книги для записей ее матери и бабушки. Насколько он знал, записи эти начались аж со дня прибытия парохода «Мэйфлауэр» в Америку. Что проку с того, что она сохранила все записи о свиданиях ее бабушки, ведь она пыталась увековечить память о своей жизни, а не о каждом дне жизни своей бабушки.
В отношении этой комнаты Аврора была ужасно щепетильна. Она величала ее «комнатой памяти» и никого туда не пускала, в том числе и Рози. Когда нужно было прибраться, она занималась этим сама, что было весьма необычным явлением. Она говорила, что не позволит Рози убирать там, потому что Рози становилась при этом такой аккуратной, что могла случайно выбросить какое-нибудь приглашение, концертную программку или что-нибудь еще, что могло оказаться полезным для восстановления в памяти Авроры какого-нибудь дня между 1936 и 1941 годом или в другое время, который мог иметь эпохальное значение.
Генерал был вынужден согласиться с тем, что Рози, в самом деле, была способна выбросить вещи, которые другим хотелось бы сохранить. Она уже не раз выбрасывала некрологи, которые он вырезал из газет. Вот эти некрологи он точно хотел бы сохранить. У него появилась привычка вырезать некрологи своих товарищей по оружию, и ему теперь казалось, что после войны их умирало гораздо больше, чем в годы войны. Иногда к нему вновь и вновь возвращалась поразительная его мысль, что, если они и дальше будут умирать такими темпами, он может оказаться единственным из оставшихся в живых ветеранов второй мировой. Разумеется, в том случае, если ему самому удастся избежать смерти. А вот на это рассчитывать было нельзя, особенно теперь, когда Аврора стала так часто ошибаться в отношении возвращения домой и часто оставляла его на целую ночь одного.
Порой, вглядываясь в окутанный ночной мглой двор, он силился рассмотреть что-нибудь в комнатенке над гаражом. Иногда ему казалось, что он видит какие-то тени за окном этой комнатки. А однажды ему почудилось, что он слышит, как Аврора напевает какую-то оперную арию. Это было вполне возможно, ведь ей нравилось петь, когда бы ни посетило ее такое желание. Но объяснить, что это были за тени за окнами, было трудней. Вероятно, за этим ничего не стояло. Может быть, это просто Аврора и Рози разговаривали — они, похоже, совсем лишились сна в своем возрасте. Вилли, ухажер Рози, поменялся сменами с другими охранниками и теперь никогда не заканчивал раньше полуночи, то есть появлялся у Рози не раньше половины второго утра. Рози коротала время, пялясь в телевизор и не пропуская ни одной программы Си-Эн-Эн, но могло быть и так, что Аврора решила поболтать с ней о чем-нибудь в своей «комнате памяти».
Однако это не объясняло, почему она теперь так подолгу одевалась. Генерал думал, что понял, в чем тут дело, — Паскаль отбил-таки у него Аврору! Конечно, это была только его догадка, но какая тонкая догадка! Паскаль был почти на пятнадцать лет моложе, а эти французы как-то умели не стареть, когда речь шла о сексе.
Прибавить сюда и тот неоспоримый факт, что сам он нередко допускал промахи, и вот вам, пожалуйста, и рецепт на новый роман!
Генералу так хотелось не допускать промахов, но что он мог сделать? Бывали дни, когда, казалось, его мысли не полностью подчинялись ему — вместо того чтобы вести себя строго по правилам, словно взвод вымуштрованных солдат на плацу, они блуждают как бы сами по себе где-то на тех площадках для гольфа, где он когда-то играл, или парят над полями сражений, в которых он участвовал. Он начинал размышлять о чем-нибудь, но вскоре совершенно терял ход мысли, и с его речью происходило что-то столь же неправильное, что и с мыслями. Он вполне мог назвать Аврору Эвелиной, а Рози становилась Авророй.
Конечно, трудно ожидать, чтобы женщине понравилось, когда ее называют не своим именем, но ему никак не удавалось избавиться от этого, за исключением самых светлых своих дней, хотя даже и в самые светлые дни, если он переставал следить за собой, он мог сорваться и запросто пару раз назвать Аврору Эвелиной.
Не исключено, что именно это и толкнуло Аврору в объятия Паскаля. Она, видимо, решила, что если ему не удается запомнить, как ее зовут, то лучше ей спать с кем-то другим. С такой ее позицией было бы непросто поспорить, но это не означало, что он ее не ревнует. Наоборот, чем меньше было того, в чем он мог быть совершенно уверен, тем сильнее ревновал ее. Постепенно эта ревность настолько распалила его, что сама мысль об Авроре в объятиях этого тщеславного французишки толкнула его к тому, чтобы держать в коробке с лекарствами, которая стояла на тумбочке у кровати, свой старый армейский револьвер. Однажды он чуть не свел с ума Аврору и Рози, начав вдруг разбрасывать свои лекарства по всему дому, — эта привычка появилась у него после того, как он перестал вовремя находить свои лекарства.
Чтобы прекратить это, Аврора выдала ему старую коробку из толстой кожи, которая когда-то принадлежала ее матери. После этого он, в самом деле, стал держать свои лекарства в коробке, что принесло большое удовольствие Авроре и Рози. Они оставили его и его коробку с лекарствами в покое и не подозревали, что однажды, когда они уехали за покупками, он смазал свой старый револьвер и засунул его в коробку между пачками таблеток. Мысль о том, что он там, всегда успокаивала его, когда он в ожидании Авроры лежал без сна. Ему было горько от ревности, и он нет-нет да выбирался из постели посмотреть, не бродит ли Паскаль под окнами. Если бы тот и в самом деле появился где-нибудь на клумбе однажды ночью и был бы на безопасном от Авроры расстоянии, генерал застрелил бы его. В сущности, во дворе было одно очень подходящее место — чуть правее гаража, — там он и надеялся однажды ночью увидеть прогуливающегося Паскаля. Он был совершенно уверен, что попадет в него, окажись тот неподалеку от этого места.
Но, конечно, стрельба по Паскалю проходила под рубрикой «Удовольствия завтрашнего дня», а пока что он ждал, когда же Рози перестанет подсчитывать очки и положит костяшки домино на стол. Она никак не отреагировала на его замечание о том, что Аврора стала подолгу одеваться. То, что она ничего не ответила, могло и не означать ничего, но могло быть иначе — все зависело от того, слышала ли она его вообще. Генерал настолько обыгрывал ее, что ему, в сущности, было все равно, будет Рози ходить или нет. Он запросто позволил Рози выиграть эту партию, если бы добился от нее подтверждения своих подозрений.
— Ты думаешь, у нее есть кто-нибудь другой? — спросил он почти в ту самую минуту, когда Рози, подсчитав наконец очки, решила, что лучше всего пойти «дубль-шесть».
— Я не знаю, а если бы и знала, ничего не сказала бы, — произнесла Рози, ставя свой «дубль-шесть» на кон.
— Какого черта, у меня что, нет никаких прав? — возмутился генерал.
— Рука, которая подписывает счета, имеет право на то, чтобы ее секреты сохраняли в тайне, — сказала Рози. — Вот как все просто.
— Да ты все равно ничего не знаешь! — подначивал ее генерал. — Вряд ли она и тебе что-то рассказывает. Она никогда ни черта не рассказывает никому из нас. Она высокомерна, как черт, — зачем это ей так беспокоить себя, чтобы сообщать хоть что-то людям, которые живут с ней под одной крышей?
— Почему? Она многое рассказывает — я уж не говорю о разговорах о еде. Как много она рассказывает о том, что ей хотелось бы видеть на столе, — не согласилась Рози. — Когда речь заходит о еде, тут ее застенчивой не назовешь.
— Я думаю, тут Паскаль, — мрачно заявил генерал. — Думаю, он украл ее у меня.
Рози никак не прореагировала. Была ее очередь мешать кости, этим она и занималась.
Генерал усмотрел в ее молчании попытку сокрытия истины, хотя и видел, что Рози все это время была в каком-то напряжении. Она вообще в последнее время неважно выглядела, так ему казалось. Обычно это была такая энергичная женщина, что он даже забывал, что она все-таки немолода. Все в этом доме были немолоды. Глядя, как она перемешивает кости домино, он подумал, что и движения у нее уже не такие быстрые, как прежде. Обычно она двигала костяшками гораздо яростней.
