— По-моему, когда она прибежала, нас с Савоем уже разбудил дым?
— Да, должно быть, все так и было.
— Савой сказал, что сбегает удостовериться, что с мамой и Ларри все в порядке. Наверное, он встретился с мамой в вестибюле…
— Да, Кэри.
— Значит, она сейчас тоже отдыхает?
— Да, Кэри.
— А что же случилось со мной? Я до сих пор не вполне понимаю…
— Ну… ты сильно ударилась, когда выпала из окна. Возможно, еще не успев упасть, ты потеряла сознание. И еще ты очень сильно наглоталась дыма… даже больше, чем можешь вообразить. Вероятно, именно падение стало причиной твоего обморока… или у тебя была легкая контузия. Мы не знаем точно. Да теперь это и не имеет никакого значения.
— Значит, когда меня нашли, я была без сознания?
— Да. Я сам тебя поднял и перенес сюда. Ты находилась без движения несколько часов, пока не очнулась и не позвала Ларри.
— Выходит, прошло несколько часов?
— Да, Кэри.
— А что-нибудь еще случилось за это время?
— Ну, опять приходил доктор Брингер.
— Опять?
— Да. Конечно же, мы немедленно послали за ним. И он дал тебе какое-то лекарство, чтобы смягчить боль. Потом он еще раз давал тебе это лекарство. И еще даст. Он… мы не позволим, чтобы ты сильно страдала…
— Папа, не хочешь ли ты сказать?..
— Я надеялся, что ты не догадаешься, дорогая. Постарайся очень сильно не горевать. Помни, ведь у тебя есть Ларри.
— Но… — Теперь уже не нужно было кусать губы, ибо, несмотря на то, что она кусала их изо всех сил, они все равно дрожали. — Но ведь на этот раз я была рада!
— Да, Кэри, знаю.
— И Савой был тоже так рад, так рад… И мамочка. Мамочка ужасно расстроится! Видишь ли, папа, она сказала мне, чтобы я была как можно осторожнее, поскольку если у меня случится выкидыш, то, вероятно… Она очень переживает, папочка, что не могла родить тебе ребеночка.
— Она родила мне ребеночка. Она родила мне тебя. Ведь ты мое дитя, Кэри. И всегда была моей. А теперь ты вдвойне моя дочь.
На ее глазах выступили слезы. И внезапно она поняла все.
Все, кроме того, что она сама умирает.
* * *
Она не знала, сколько времени прошло, пока она поняла это, поскольку время теперь для нее ничего не значило. Несколько раз в комнату заходили Тайтина и миссис Сердж и делали, наверное, что-то нужное, как им казалось. Они приносили ей мясной бульон и жидкую овсянку, обмывали ее ароматной водой и переодевали в свежие пеньюары, а также меняли постельное белье. Она послушно принимала эту заботу, но не жаждала их общества и всегда чувствовала тайное облегчение после их ухода. Также она совершенно равнодушно воспринимала бабушку и кузину Милдред, которые приехали из Виргинии и теперь занимали комнату с монастырскими кроватями. Она не получала никакого удовольствия от их рассказов о Сорренто и Амальфи. Когда ежедневно по утрам Тьюди приносила к ней Ларри, она радовалась встрече с ним, но совсем не протестовала, когда доктор Брингер сказал, что ребенку нельзя оставаться с ней подолгу, поскольку он утомляет ее. Она не считала, что ей надо много общаться с малышом, раз была уверена, что с ним все в полном порядке. Также ей не хотелось часто встречаться со священником, венчавшим их с Савоем и крестившим Ларри, и с настоятелем англиканской церкви, которую постоянно поддерживала Люси своими пожертвованиями, а сама Кэри скорее номинально посещала. Она благодарила их всех за то, что навестили, но не предлагала приходить еще. Единственным человеком, которого она хотела видеть около себя, был Клайд.
Опять, как и прежде, они свободно разговаривали обо всем на свете. Так они беседовали еще до замужества Кэри… Она подумала об этом, когда он рассказал ей о похоронах ее матери и мужа… Она подумала также, что после ее смерти ему совершенно не с кем будет вот так поговорить. Она очень беспокоилась за него, понимая, что он останется бесконечно одиноким. Однако беседы с ним не утомляли и не печалили ее; напротив, она даже радовалась, что ей удается немного успокоить отца. Она знала, что он колебался, предоставлять ли себе это успокоение, поскольку спросил доктора Брингера, не причинит ли ей его рассказ какого-нибудь вреда. Он спросил это шепотом, когда оба вышли в вестибюль, но Кэри все-таки удалось услышать ответ врача.
— Вы уверены, что ничто не сможет помочь сохранить ее силы? — спросил Клайд.
— Ей уже нечего сохранять. Сил у нее совсем не осталось. Я делаю все, что от меня зависит, чтобы ей было легче. Даю ей наркотики. Но теперь сделать ее по возможности более счастливой — это уже ваша забота.
Клайд вернулся к ней в комнату и рассказывал ей обо всем до тех пор, пока целительные снадобья не подействовали и она опять не уснула. Когда он, рассказав о случившемся, о Люси, замолчал, она заговорила о будущем и о Ларри:
— Ты сказал мне, что я твоя дочь, папа, и я очень рада, что ты наконец-то сказал мне это, ибо я все время так и считала. Ты сказал, что мама подарила меня тебе. Теперь твоим ребенком должен стать Ларри. Я дарю его тебе.
— Когда Ларри вырастет, я буду совсем старым. Я и сейчас-то чувствую себя стариком.
— Ты не старик. Вот бабушка действительно старая — ей за восемьдесят. И я не могу просить ее взять Ларри. Как и кузину Милдред я не могу просить об этом. А вот ты можешь взять Ларри к себе. К тому же, если у тебя в доме будет ребенок, это сделает тебя моложе. И ты великолепно сможешь позаботиться о нем.
— Конечно же, я сделаю для него все, что в моих силах. Но это может показаться неправильным его бабушке. Она может посчитать, что мальчику будет лучше в Сорренто, нежели здесь. Несмотря на ее столь преклонный возраст, она очень мудра и обладает громадным житейским опытом. И знает, как воспитывать ребенка. Она могла бы дать ему очень правильное воспитание, дорогая.
— Я скажу ей, что мне бы не хотелось, чтобы Ларри уезжал в Сорренто. Скажу, что мне бы хотелось, чтобы он остался здесь… Тогда я была бы уверена, что о нем как следует позаботятся и он получит именно то воспитание, которое ему нужно. Конечно, она — моя бабушка, и я очень уважаю ее, но ведь именно здесь место, которое я так люблю… и Синди Лу — это мой дом. Она непременно поймет меня.
Клайд проглотил застрявший в горле комок.
— Да, наверное, она поймет, дорогая. Но не забывай, что у Ларри есть еще один дедушка… настоящий дедушка.
— Не говори, пожалуйста, «настоящий» таким тоном, папа.
— Больше не буду, Кэри. Однако Ламартин Винсент вправе потребовать мальчика… единственного сына его единственного сына.
— У Арманды тоже может родиться сын. Со дня на день мы должны получить от нее известие.
— Да, совершенно верно.
До этого они не говорили об Арманде, ведь упоминание о ней означало разговор и о Пьере, и, хотя все барьеры в их беседах давно были преодолены, этот барьер до сих пор оставался. После их памятного разговора, произошедшего в летнем домике, Кэри ни разу не упоминала имя Пьера при отце. Но вот теперь наконец она заговорила об этом.
— Знаешь, папа, мне надо кое-что тебе рассказать. Перед своим отъездом отсюда Пьер заходил ко мне. Я хочу сказать, он приходил один. Это случилось утром после пикника, когда его мать почувствовала сильное недомогание и не смогла отправиться обратно в Новый Орлеан. Он пришел через сад и нашел меня в летнем домике. И сделал он это намеренно.
— Если бы я знал об этом, Кэри…
— Да, вот поэтому-то мне и не хотелось, чтобы ты знал… тогда. Но вот почему мне хочется, чтобы ты знал о его приходе теперь. Потому что… видишь ли… он сказал, что любит меня.
— Он не имел никакого права говорить тебе это!
— Да, безусловно. Кстати, ты оказался совершенно прав, он никогда не женился бы на разведенной женщине. Он сам мне это сказал. Еще он сказал, что приехал в Луизиану в надежде, что я стану его любовницей, и что если бы я была не замужем тогда, когда он впервые встретил меня, то он хотел бы жениться на мне. И он никогда не считал меня… ну, такой женщиной, с которой ему было бы приятно завести любовную интрижку или что-то подобное. Он действительно любит меня… И был очень рад сообщить об этом… Но я знала, что у меня самый лучший в мире муж, и делала все, чтобы оказаться достойной его… после того как поняла, насколько я была близка к неописуемой глупости. Но все равно мне было очень трудно… когда я впервые услышала о том, что Пьер любит меня, пусть даже он не имел права сказать мне это.
— Почему, Кэри?
— Потому что я любила его. Я очень старалась справиться с этим чувством, честное слово, папочка. В то скверное для меня время, когда Пьер собрался жениться на Арманде, ты помог мне пережить это. Потом… знаешь, когда муж любит жену так, как любил меня Савой, она просто не может подвести своего мужа. Ей не нужно этого делать, и она не захочет этого. Не станет в ответ на его любовь притворяться или обманывать его. Она ведет себя честно и искренне… Но в то же время…
