Ей накануне снился шторм. После бурной страсти это было так неожиданно. Неожиданно, когда на смену умиротворенности вдруг приходит страх. Казалось, ничто не могло уже разрушить ту гармонию, в которой она жила, к которой привыкла и уже не хотела думать о том, что в ее жизни может что-то произойти или же быть по-другому. Этот страшный шторм. Дана слышала противоестественный шум, переходящий во все усиливающееся завывание. Звуки бьющейся о берег волны, падающие с огромной высоты тяжелые потоки воды. От них хотелось убежать как можно дальше, на безопасное расстояние, но из этого ничего не выходило. Доминика проснулась, но в ушах продолжал стоять шум, какой-то треск. Она ничего не понимала. Прислушавшись, сообразила, что что-то происходит. Выглянув в окно, она увидела танки, военных в полной амуниции, каких-то людей. Их все разрастающийся поток напоминал предштормовые волны. Было ощущение, что ты вдруг очутился на краю преисподней.
Потом в ее жизни были какие-то встречи, даже ухаживания, но на фоне ставшего эпидемией предательства, приспособленчества причем со стороны, казалось бы, близких людей, мужчин, которые еще совсем недавно рассыпались в любезностях, все они уже не воспринимались. Возможно, кого-то она обидела, чьи-то чувства не смогла принять, но это была уже совсем другая жизнь, с совершенно иными ценностями. Иногда ей казалось, что такие понятия как искренность, доверительность стали отжившими свой век категориями и в этой жизни больше просто не нужны. В душе она их сохранила, но стала рациональной, прагматичной, как и время, в котором Дана теперь жила. Все эти намеки и комплименты, откровенные упреки в гордыне, чрезмерной самоуверенности и самостоятельности больше не вызывали в ней никаких эмоций вовсе не потому, что глодали какие-то обиды или же над ней довлела память о прошлом. От него Дана смогла абстрагироваться. Просто она поменяла программу, перешла на другую частоту и на этой жизненной волне создавала ценности, приносившие удовлетворение и позволявшие быть счастливой, но уже совсем по-другому. И вот теперь, когда все было логично и понятно, в ее жизни так неожиданно появился Николос.
Работы было много, но он никак не мог собраться с мыслями. Ник выслушивал утренние доклады руководителей структурных подразделений. За эти годы они стали традиционными. И если бы даже кому-то пришло в голову их отменить, они все равно проходили бы, возможно, как ритуал, но проходили. Иногда он даже кивал головой, иногда делал какие-то замечания. Перед ним были его коллеги, о чем-то бурно спорившие, что-то обсуждавшие, что-то предлагавшие. Его же мысли все возвращались и возвращались к Доминике, их последней встрече. О работе, делах совсем не хотелось думать. Он давно не испытывал такого состояния. Все было так непривычно и неожиданно. Ему даже казалось, что каждая его эмоция начинала воссоздавать определенный запах. Аромат благоухающих экзотических цветов вызывал умиротворенность, кофе по-восточному — сладострастие. И это при том, что между ними ничего и не было. Не было ли? Да, был деловой разговор, жесткий, конкретный. Давно он так не потел, извлекая из памяти обилие цифр, аргументов. Было удовлетворение от взаимного понимания. Они мыслили практически одинаково, одинаково расставляли акценты, но все-таки были такими разными. Когда Ник спорил, аргументировал какие-то выводы, он видел рядом сильного оппонента, аналитика, глубоко знающего проблемы. Но при этом он чувствовал очень сильное влечение к женщине. Теперь он не понимал, каких чувств у него все-таки было больше: желания решать деловые вопросы или же быть рядом с такой не похожей на окружающих его в жизни женщин, Доминикой. Это было предметом его размышлений во время утреннего совещания.
«Голос… Как странно? Именно ее голос притягивал сильнее всего», — думал Ник, прокручивая в памяти их последние встречи и одновременно кивая в знак одобрения каких-то предложений своих коллег. Наплывающий, мягкий, спокойный тембр, очень мягкий и очень необычный, скорее завораживающий, чем просто красивый. Такой голос мог принадлежать, наверное, очень душевному человеку. Как он не соотносился со стилем жизни, родом занятий, жесткостью времени и обстоятельств, в которых жила Доминика. Она совсем не такая, какой знакомые представляли ее Нику. А как его наставляли перед встречей, пугали непредсказуемостью, неожиданными выводами, которыми эта бизнес-вумен могла удивить именно в тот момент, когда напрашивались совершенно другие. «Как все глупо, — размышлял Ник под очередной доклад одного из коллег. — Как страшно, когда умного человека начинают оценивать серые, посредственности, этакие середнячки. А еще страшнее бывает, когда эти серости начинают формировать мнение, с точки зрения ограниченности своего ума. Слава Богу, что времена уже не те. А сколько нормальных людей пострадало из-за этой серости, которая как зараза заползала во все расщелины, особенно туда, где была власть». Глядя на своего умницу зама, Ник с горечью вспомнил, как ему не позволили назначить его даже на незначительную должность в КБ, потому что просто кому-то не понравился. Не так одет, не те манеры, слишком интеллигентен, слишком умничает. Так и промаялся бы простым инженером в госприемке, если бы не этот развал и появившийся шанс выбора. Как верно он поступил, когда принял в свою команду таких вот неправильных, отвергнутых когда-то этой серостью, людей. Теперь — это команда, с которой уже столько сделано. И, пожалуй, самое приятное, что для этих людей главным оставались самореализация, идея, интересный проект. Все это приносило деньги, иногда совсем немалые. Но о них никто не говорил, не спорил, не выяснял отношений. Это были само собой разумеющиеся вещи — нормальная плата, достойная, за нормальный, достойный труд.
Как много все-таки у них было общего с Доминикой — свое дело, доведенное умом и стараниями практически до совершенства, стиль, образ жизни, твердость, последовательность, системность. Но Ника не покидало ощущение того, что Доминика в силу каких-то обстоятельств вынуждена была стать такой, развернуть свой несомненный талант, как бы сказал его гениальный зам, в другую сторону. Он вспомнил их последнюю встречу. Тогда он практически уже не слушал Доминику. Ему все было понятно: их альянс состоялся номинально. Своими аналитическими мозгами Ник просчитал возможные этапы сотрудничества, поэтому мог позволить себе не слышать Доминику, а делать умный, заинтересованный вид, изображать участие и любоваться ею просто как женщиной. Ему даже хотелось сделать ей комплимент, но он не мог выдавить из себя ни одного подходящего в таких ситуациях слова по той простой причине, что никогда этого не делал.
Именно в этот момент его столь глубоких раздумий о целесообразности вообще каких-то комплиментов, сантиментов в отношениях между понравившимися друг другу людьми, а то, что он впечатлил, у него не оставалось сомнений, закончилось, наконец-таки это короткое, такое длинное совещание.
Ник видел, как собравшиеся покидали его кабинет, непривычно молча, поглядывая в сторону шефа и не задавая обычных после утренней встречи вопросов. Видимо, они обратили внимание на нетрадиционность его реакции и решили оставить наедине со своими мыслями. Это как раз было то, чего ему так не хватало именно сейчас. Но в этом были свои плюсы и минусы. Минусы, потому что Ник меньше думал о работе. Плюсы — его сознание заполняли приятные мысли, от которых просто становилось плохо, так как они все вытесняли и вытесняли мысли о деле.
У ее ног был целый город. С высоты шестнадцатого этажа Дома торговли, или же Хаммеровского центра, как его прозвали в народе, открывалась удивительная панорама Москвы, этого удивительного города. Высотки чередовались с золотящимися куполами старинных храмов, новые супермодерновые здания заключали в свои объятья тихие улочки с красивыми особняками, по стилю которых можно было изучать историю архитектуры — готика, классицизм, барокко, неоклассицизм. Обзор был на любой вкус, под любое настроение. Иногда Дана, обдумывая очередной проект, разворачивалась в любимом кресле к окну во всю стену и устремляла взор к уютным местечкам в этом городе, утопающим в зелени кафешкам, каким-то старинным паркам. Иногда глаз радовали новостройки, которые шли с размахом. По ним Дана изучала новые строительные технологии современного города. Особенно привлекали строящиеся жилые районы. Как они были не похожи на здания из ее советского детства, одинаковые хрущевки, которые потом сменили серые и невыразительные блочные коробки. Глядя на них, всегда охватывал страх, что они могут в любой момент распасться на многие составляющие. Ну а попасть всеми правдами и неправдами в кооператив или же получить жилье в кирпичном доме было пределом мечтаний любого гражданина советской страны. Дана как член семьи кадрового офицера успела пожить во многих образцах стого градостроения, испытав на себе все правила советского общежития — от совместного проживания на общих кухнях в коммуналках до вполне элитного в советском понимании жилья. Как хорошо, что уже закончился XX век, как много абсурдного осталось в нем. Больше всего Дане было жаль времени. Сколько понапрасну его было отправлено в вечность из-за обязательного сидения на многочисленных и никому не нужных многочисленных собраниях. Как неуютно становилось от осознания того, что ты должен был изображать массу, своим присутствием помогать обеспечивать явку на очередное мероприятие для галочки, а новоявленным вождям карьеру и благополучие. Новый век только начинался, а казалось, что жилось в нем давно. За динамизмом ее жизни, обилием интересных, а самое главное, нужных проектов, прошлое всплывало иногда в связи с какими-то обстоятельствами. И так хотелось пожить подольше в этой жизни, в этом веке.
