Но она схватила меня за руку и прокричала:
— Он сияет красным цветом!
— Это гелиотроп, кровавый камень, — ответил я, — он погубит нас, мы умрем страшной смертью.
— Дай мне его.
— На нем отпечаток крови.
— Дай скорее, — потребовала она.
— Это моя кровь.
— Дай! — хрипло приказала она.
— Это кусочек моей жизни.
— Дай мне его, — мольба слышалась в ее голосе.
И я сдался. Она схватила его, и улыбка расцвела на ее лице. Она улыбнулась, улыбнулась, глядя мне в глаза и протягивая руки. Я поймал ее губы, ее рот, ее снежно-белую шею. Она больше не боялась и лишь немного дрожала от счастья…
Заунывный звук вывел нас из полузабытья. Костер догорел, но лес опять наполнился призрачным сиянием. Наши широко раскрытые глаза слезились, но мы не могли оторвать их от вершин деревьев, светившихся таинственным светом. Звук приближался к нам, это были волки…»
— Хватит, — сказал викарий, внезапно поднимаясь, — они прожили долгую и счастливую жизнь.
— Нет, — задумчиво сказал я.
Дул ветер. Играя листвой серебристых тополей, он делал их похожими на высокие белые свечи. Небо было затянуто тучами. Временами в просветах проглядывало солнце, окрашивая все вокруг: поля ржи, рощи лимонных деревьев, виноградники — чудесным, загадочным цветом. Вдали, на фоне голубой полоски неба, сверкал в ярких лучах солнца кафедральный собор, вокруг которого теснились аккуратные домики небольшого городка под названием Метц.
На голой, сухой, как бы специально выжженной среди зеленых полей земле стояли бараки, в которых располагались казармы. Их крыши из рифленого железа были увиты яркой настурцией. По одну сторону бараков на узкой полоске земли находился огород с грядками столь любимого солдатами салата-латука. Позади бараков виднелся большой, окруженный колючей проволокой учебный полигон. В этот полуденный час казармы были пусты, койки подняты вверх, а сами солдаты, расположившись небольшими группками в тени лимонных деревьев, одурманивающий запах которых стоял в воздухе, ждали сигнала к началу учений. В стороне от других, на скамейке, усыпанной облетевшими лепестками, сидел Бахман, высокий, белокурый, приятной наружности юноша, и пытался сочинить очередное еженедельное послание матери. Его загорелая рука повисла над открыткой в ожидании подходящих слов, которые никак не приходили на ум. «Дорогая мама…» — это было все, что он пока смог написать. Немного поколебавшись, он продолжил: «Большое спасибо за письмо, которое я получил от тебя. Я чувствую себя хорошо. Сейчас начнутся учения по фортификации…» Дальше слова не шли, и юноша мучительно пытался придумать, что же еще написать. Перечитав написанное, он опять задумался, пытаясь выудить слова из своего подсознания, но все было напрасно.
В облике этого усердного молодого человека было что-то девичье. Возможно, такое впечатление складывалось из-за его хорошенького бледного личика с едва заметным пушком на месте будущих усов, его стройной, гибкой фигуры, а главное — из-за той робости, которая читалась в его голубых глазах. И в то же время было заметно, что он старается выглядеть взрослым и независимым и гордится тем, что проходит службу в армии.
Так и не найдя нужных слов, Бахман сунул открытку в карман и подошел к группе солдат, растянувшихся на земле и перебрасывающихся веселыми шутками под взрывы громкого хохота. Юноша встал в сторонке, наблюдая за ними. Он как бы был и вместе с ними, и в то же время сам по себе. Что-то подсознательно мешало ему присоединиться к товарищам.
Вышел сержант и отдал команду строиться. Это был человек лет сорока, крепкого телосложения. Его голова словно утопала в широких плечах, квадратная челюсть выдавалась вперед, придавая ему агрессивный вид. На лице, распухшем от беспробудного пьянства, как угли, сверкали маленькие глазки.
Грубым, похожим на лай голосом он отдал очередную команду, и отряд двинулся вперед, чеканя шаг и поднимая облака пыли. Отряд шел колонной по четыре, в одном из рядов шагал Бахман, страдая от жары. Зажатый движущимися телами товарищей, он краем глаза видел покрытые дорожной пылью молодые побеги виноградных лоз, головки маков, мелькающие в высокой траве, залитые солнцем поля, омытые свежим воздухом, и полоску яркого голубого неба на горизонте. Но все это не радовало юношу. Чувство беспокойства, граничащее с паникой, поднималось из недр его души.
Будучи молодым и здоровым, он легко двигался в колонне, вернее, двигалось его тело, но душа его была далеко отсюда. Они жили разной жизнью — душа и тело. И чем ближе отряд подходил к городу, тем дальше душа отдалялась от тела, движущегося, как хорошо отлаженная машина.
Отряд свернул с большой дороги и, разбившись в колонну по одному, двинулся по тропе, вдоль которой стояли высокие деревья. От густой, нетронутой травы под ногами и шелеста листьев над головой веяло покоем. Вскоре отряд вышел на открытую, залитую солнцем поляну. На поляне был вырыт глубокий ров, заполненный водой. Над ним возвышались земляные укрепления. Их отвесные стены уступами поднимались ввысь. На самом верху укреплений росла мягкая высокая трава, из которой выглядывали белые и золотые головки башмачков и маргариток. Заросли деревьев окружали поляну. Легкий ветерок, пробегая по высокой шелковистой траве, делал поляну похожей на зеленое море. Все было окутано тайной, в которой было что-то тревожное. Группа солдат в голубой форме с алой отделкой стояла около рва и внимала сержанту, инструктировавшему их. Его резкий голос нарушал покой этого места, внося смятение в души солдат. Изо всех сил они старались понять, что он говорил, но смысл сказанного не доходил до их сознания. Наконец сержант закончил инструктаж, и учения начались. Один из солдат взял пожарную лестницу и, перепрыгнув через ров, благополучно очутился на противоположной стороне. Он сделал попытку закрепить ее на отвесной стене укрепления и, когда это ему удалось, начал неуклюже карабкаться вверх. Солдаты следили за его действиями.
Бахман с ужасом смотрел на карабкающуюся вверх голубую фигурку, резко выделяющуюся на ярко-зеленом фоне. Наконец он достиг верхней ступеньки и опустился на траву. Прозвучала новая команда. Солдат с трудом перетащил лестницу через укрепление и стал осторожно спускаться вниз. Наблюдая, как солдат вслепую нащупывает перекладины лестницы, Бахман чувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Фигура солдата, медленно ползущего по лестнице, напоминала ему насекомое, неуверенно переставляющее лапки на гладкой поверхности. Наконец солдат, с окаменевшим лицом и потный от страха, спустился на землю и встал в строй. Всем своим обликом он больше походил на животное, чем на человека.
Бахман стоял как приговоренный, ожидая своей очереди. Некоторые солдаты ловко и без страха выполняли задание, и это еще больше расстраивало Бахмана: значит, все-таки это можно выполнить без особых усилий. Вот бы и ему так!
Наконец подошла его очередь. Интуитивно он понимал, что до него никому нет дела: ни сокашникам, ни офицеру, который видел в нем не более чем неодушевленный предмет. Внутренне собравшись, он взял лестницу и довольно успешно добрался до стены. Ничего не видя перед собой от ужаса, Бахман начал подъем. Лестница шаталась, и с каждым шагом ему становилось все хуже и хуже. Тошнота подступала к горлу. Он ускорил темп. Если бы только ему удалось поскорее покончить со всем этим! Но лестница ходила ходуном, и новая волна слепого животного страха захлестнула юношу. Он почувствовал, как его тело обмякло, желудок расслабился. А раз это случилось, то он пропал. Ведь он знал, что такое страх, знал, что за ним следует, и изо всех сил пытался его побороть. Но когда лестница в очередной раз покачнулась и его нога повисла в воздухе, ужас вновь сжал тисками его сердце и скрутил внутренности. И все же Бахман продолжал медленно карабкаться вверх. Он с отчаянием глядел на путь, который ему еще предстояло преодолеть, и старался не думать о расстоянии, отделяющем его от земли. Новый приступ страха еще больше сжал сердце юноши, тело его обмякло, и он из последних сил прижался к стене, стараясь удержаться на лестнице. Он почти потерял сознание. Внезапно его охватило странное чувство: что-то случилось. Но что? Постепенно до его сознания дошел смысл происшедшего. Он обмочился, и это произошло на виду у всех. Какой позор! К страху добавился стыд. Что же делать? Голос сержанта, выкрикивающего угрозы, эхом отдавался в голове Бахмана. Итак, он опозорен. Вдруг он понял: ему безразлично, что с ним будет дальше. Он должен дотянуться до верха. Юноша медленно продвинулся еще на несколько ступенек и вдруг почувствовал, как чьи-то сильные руки сжали его запястья и втащили наверх. Он почувствовал под ногами столь желанную землю. «Втащили, как мешок», — промелькнула смутная мысль в его все еще затуманенном сознании. Снедаемый стыдом, юноша безуспешно пытался удержаться на ногах. Постепенно до его сознания стало доходить, что кто-то стоит рядом с ним. Он слышал чье-то хриплое дыхание и грубый голос.
