— Что такое? — спросил я, но она не ответила. Я поцеловал ее, и снова боль пронзила мой пораненный рот.
— Теперь на твоих губах моя кровь, — сказал я.
Она провела гладкой рукой по своему рту и в удивлении посмотрела сначала на руку, потом на меня.
— Оставь меня, я устал.
Она поднялась, собираясь покинуть хлев.
— И принеси мне нож, — добавил я.
Тут она поднесла фонарь прямо к моему лицу и стала разглядывать его, словно картину.
— Ты сейчас похож на каторжника, которого привели на казнь, — проговорила она. — Глаза твои широко раскрыты, но в них лишь черная пустота.
— Я немного посплю, но постараюсь проснуться вовремя.
— Не надо оставаться здесь, — умоляющим голосом произнесла она.
— В лесу я не усну, — ответил я, и это мое сердце говорило за меня. — Я боюсь. Эти страшные звуки леса — лучше быть напуганным голосами людей и лаем собак. Принеси нож, и утром я уйду. Но сейчас один я не пойду.
— Они схватят тебя, — сказала она.
— Принеси нож, — настаивал я.
— Уходи же, — умоляла она.
— Нет. Не сейчас.
Она подняла фонарь, и его скудный свет выхватил из темноты наши лица. Слезы ее высохли, глаза излучали голубой свет. Я притянул ее к себе, зная, что она — моя.
— Я вернусь, — просто сказала она.
Она вышла, а я улегся, сложив руки, и заснул.
Я проснулся от того, что она яростно трясла меня.
— Мне снился сон, будто я погребен под большой кучей земли, которая как гора возвышалась надо мной, — пробормотал я, протирая глаза. Она накрыла меня плащом, дала охотничий нож, мешочек с едой и другие вещи, все я не запомнил. Затем она спрятала фонарь у себя под плащом.
— Пойдем, — сказала она, и я, как слепой, последовал за ней.
Когда я вышел в холодную пустоту, кто-то коснулся моего лица и волос.
— Кто тут? — закричал я, и она быстро схватила меня, призывая замолчать.
— Кто-то дотронулся до меня, — громко сказал я, словно был еще охвачен сном.
— Тише! — прошептала она. — Это всего лишь снег.
В доме залаяли собаки. Она проскользнула вперед, я двинулся за ней. Подойдя к замерзшему ручью в том месте, где был брод, она перебежала на другую сторону, но меня в одном месте лед не выдержал. Теперь до меня дошло, где я нахожусь. Быстрые холодные снежинки кололи мне лицо. В лесу же не было ни ветра, ни снега.
— Прислушайся, — сказал я, пытаясь сбросить с себя остатки сна, — внимательно прислушайся.
— Над головой я слышу шум, — ответила она, — словно на деревьях верещат огромные летучие мыши.
— Дай мне свою руку, — промолвил я.
Мы шли, и океан звуков окружал нас. Вдруг белое сияние возникло перед нами, и она громко вскрикнула.
— Держись, не выпускай моей руки, — приказал я, и мы пошли дальше по свежевыпавшему снегу. Но она то и дело в страхе оборачивалась.
— Не тяни назад мою руку, — сердито сказал я, — ты бередишь раны на моем плече.
Она затрусила рядом со мной, как олененок рядом с матерью.
— Мы пересечем долину и спустимся к ручью, — произнес я — он приведет нас в глубь леса, там мы присоединимся к беглым. В этой части леса волков не бывает, они обычно следуют по пятам за оленями.
Мы шли прямо в сторону большого красного зарева, вырисовывавшегося за снежной круговертью.
— Ах! — вскрикнула она и застыла в изумлении. Вдруг мне показалось, будто мы пересекли границу сказочного королевства и я перестал быть обычным человеком. Откуда я мог знать, что за глаза сверкали передо мной в снежной карусели, какие таинственные духи носились в воздухе? Так я стоял и ждал того, что должно произойти, и я забыл о ней, о том, что она рядом. Только духов я ощущал, духов, возникавших то тут, то там, и кружившихся вокруг меня в бешеном танце.
В это мгновение она обхватила меня, покрывая страстными поцелуями; собаки, люди, демоны — кто угодно мог бы наброситься на нас — нам было все равно. Сквозь круговерть снежинок мы двинулись в сторону призрака, манившего нас разноцветным сиянием. Перед нами возникла светящаяся дверь, искрящаяся снежной радугой. Ни я, ни Марта ничего подобного прежде не видели. Дверь испускала изумительные снопы красных искр. Мы стояли, пораженные.
— Это волшебство, — сказала она, придя в себя, — разве я могла такое представить? О нет!
Целые букеты голубого и красного пламени вспыхивали в наполненном снежинками воздухе.
— Сияние, словно свет маленького красного цветка, словно пурпур ягод шиповника на груди, — это знак богородицы.
Я сбросил плащ, положил мою ношу и взобрался на камень, повернувшись лицом к призраку. Удерживаясь на выступе, засыпаемый снегом, я потянулся вверх.
Рука моя приобрела красно-голубой оттенок, но я никак не ощущал материальности призрака. А свет, идущий от него был рядом, на моей руке, переливаясь, как крылья бабочки, всеми цветами радуги, он улетал в густой снежный вихрь. Я взобрался еще выше и встал на скользкий, круглый, как голова замерзшего человека, камень и еще дальше протянул руку. И тут я почувствовал жгучий холод. Я не мог отдернуть руку. Снизу Марта закричала мне, чтобы я спускался. Я нащупал что-то жесткое, точно выступающее ребро призрака, и вонзил нож. В красноте образовалась дыра, заглянув внутрь, я увидел внизу ангелов в белом с обращенными ко мне искаженными страхом лицами. У каждого из них было два лица, обрамленных кольцами волос. Мне стало страшно. Я схватился за сияющую красноту, плотность которой наконец ощутил, и рванул на себя. Холодный камень ушел у меня из-под ног, и я почувствовал, что падаю в снег.
Я быстро поднялся, и мы продолжили свой путь к ручью. Увидев гладкую ледяную дорожку, мы почувствовали облегчение. Ветер бушевал вокруг нас, сбивал с ног, снег облепил нас, но, пригибаясь, мы пробирались сквозь бурю. Я поддерживал Марту, которую, как птичку, бил свирепый ветер. Постепенно снега становилось все меньше, а ветра в лесу совсем не было. Я не ощущал ни холода, ни усталости. Только темнота тянулась вслед за нами, да полоска бледного лунного света бежала впереди нас. Но все же я ощущал это движение луны и деревьев, охваченных сумасшедшим вихрем, ощущал боль в плече и мою здоровую руку, удерживающую Марту. Я шел вслед за луной, потому что знал: там, где ручей вырывается из ледяного плена, находится пристанище тех, кто вне закона.
Вдруг она, не издав ни звука, упала. Я подхватил ее и вскарабкался на берег. Кругом шумели лиственницы, ветер завывал в их ветвях. Скоро я привел ее под сень деревьев. Там я положил ее, а сам наломал пушистых веток. Я прилег на наше сухое ложе и пристроил ее голову у себя на груди. И так мы провели ночь. Собою я закрывал ее от непогоды, и она лежала, как орешек под скорлупкой.
Наступило утро, и снова холод разбудил меня, я застонал. Но сердце мое согревала копна огненно-рыжих волос девушки, что лежала в моих объятиях. Я взглянул на нее, она поймала мой взгляд и улыбнулась. И снова возник страх. Будто попав в западню, она втянула голову в плечи.
— Нам нечем развести огонь, — сказал я.
— У тебя в мешочке кремень и огниво, и сухой трут, — ответила Марта.
— Боже тебя благослови, — произнес я.
Я наломал лиственных сучьев и там, где деревья, расступаясь, образовывали небольшую полянку, развел костер. Она оставалась на месте, не решаясь подойти ко мне ближе.
— Иди же, — позвал я, — поешь вместе со мной.
— Твое лицо, — вымолвила Марта, — оно испачкано кровью.
Я распахнул плащ.
— Ну, смелее, — опять позвал я, — ты вся дрожишь от холода.
Я набрал полную пригоршню снега и смыл с лица кровь, затем насухо вытерся краем плаща.
— Теперь, когда на моем лице нет крови, тебе нечего бояться. Иди же, сядь возле меня, и мы разделим трапезу.
Я отрезал ей ломоть замерзшего хлеба, и тут вдруг она повисла на мне, страстно целуя. Она упала, обхватив мои колени, и, прижавшись к ним грудью, зарыдала. Она лежала у моих ног, и разметавшиеся волосы еще одним костром полыхали возле меня. Как же удивляла меня эта женщина!
— Не надо, — прокричал я, и она подняла голову и снизу посмотрела на меня.
— Не надо, — я почувствовал, как слезы катятся по моим щекам.
Она положила голову мне на грудь, и мои слезы дождем оросили ее прекрасные волосы. Я вспомнил о кусочке цветного стекла, лежавшем у меня за пазухой, и извлек его на свет. Теперь он казался черным и невзрачным.
— Ах! — вырвалось у меня. — Это все магия.
— Камень черный?! — изумилась Марта.
— Прошлой ночью он излучал красный свет, — сказал я.
— Это магия, — ответила она.
— Пожалуй, выброшу я его, — сказал я, поднимая кусочек над головой, — выброшу — так будет лучше.
— Но он сияет! — воскликнула она, — сияет, как глаз ночного существа, как глаз волка, заглядывающего в дверь.
— Это все магия, — произнес я, — от него надо избавиться.
