— Когда-нибудь? — изумился Вилли. — Мне казалось, ты не хотела, чтобы я уезжал. Ты имеешь в виду, что теперь тебе хочется, чтобы я уехал?
— Вилли, помолчи, — взмолилась Рози. — У меня нервы и так на пределе, я просто не так выразилась. Я стараюсь не упасть в обморок, с твоего позволения.
Аврора видела, что Рози и в самом деле была недалеко от того, чтобы впасть в серьезную печаль. Уже несколько дней она была совершенно подавлена, все беспокоилась об отъезде Вилли, боялась, как бы его не заперли там в Алабаме в камеру до конца его дней и не стали творить с ним всякие ужасы. Она тревожилась, как бы наркоманы не изнасиловали его там, тогда по возвращении домой у него будет СПИД — если он вообще вернется домой.
Легко можно было догадаться, что, в сущности, Рози больше всего боялась, что Вилли вообще не вернется. Он мог встретить там в Алабаме кого-нибудь моложе и красивей, чем она, — какую-нибудь медсестру в клинике, которой будет всего лет сорок пять — пятьдесят. Он мог вообще никогда не вернуться.
В эту минуту Рози глазела на Вилли — разом на все эти сто с лишним килограммов, и в ее глазах было горе. Она стояла на этом заброшенном автовокзале, держа его огромную лапу в своей руке. Вокруг маленькими кучками располагались семьи, и они горевали не намного меньше, они плакали, сморкались и глядели отрешенно, не обращая внимания на того, кому предстояло уехать, — чаще всего это были юноши, отправлявшиеся в армию. Какая-то девушка-толстушка с такими же волосами, как у Мелани, приклеилась к парню, которому на вид было не больше пятнадцати.
От мыслей о Мелани, такой молодой, которая теперь была так далеко, настроение Авроры стало ухудшаться. Все происходившее вокруг подтверждало то, что она ощущала в своем сердце. Жизнь была ничем, кроме бесчисленных приездов и отъездов, расставаний и одиночества, расставаний, за которыми могло никогда не быть новых встреч. Рози, женщина с плохим вкусом, но с сильно развитым здравым смыслом, была совершенно права, беспокоясь о том, что Вилли мог не вернуться. То, что люди не всегда возвращаются, было известно. Редьярд, ее муж, отправился как-то получить деньги в банке и умер там от сердечного приступа. Эмма, ее дочь, не пришла в себя после того, как началась предсмертная агония — у нее была раковая опухоль. Не вернулся Тревор на своей яхте, Вернон не вернулся с Аляски, а Альберто не вернулся из Генуи, куда поехал навестить своих родных. Она прощалась со своими любовниками с легким сердцем, ей казалось, что так и следует прощаться с любовниками, — но один за другим они исчезали, получив ее напутствие, и не возвращались. Она не могла защитить их ни пока они жили рядом, ни пока странствовали, и все заканчивалось тем, что поездки, казавшиеся в такие минуты короткими, сливались в то великое путешествие духа, которое каждый должен совершить. Люди уходили, умирали и не возвращались.
Вдруг испугавшись, что кто-нибудь из дорогих ей людей, еще оставшихся у нее — Мелани, Тедди, Томми, — мог бы продолжать это путешествие и мог не вернуться, Аврора, почувствовала, что ни минуты больше не хочет оставаться на автовокзале. Ей нужно было уехать, уехать от расставаний, от всех этих бесконечных уходов.
— Гектор, Рози и Вилли, наверное, хотели бы побыть вместе, — сказала она. — Давай подождем на улице.
Она схватила Вилли и обняла его. В глазах ее стояли слезы.
— Вилли, я рассчитываю на тебя — веди себя как следует, — сказала она. — Мы все будем скучать по тебе. Поправляйся скорей и возвращайся домой здоровым.
— Постараюсь, — пообещал Вилли. Ему было грустно уезжать, но так хотелось, чтобы все эти люди ушли и оставили бы его в покое, — все эти объятия, слезы и печальные взгляды мешали ему сосредоточиться на единственном, что он старался запомнить: Новый Орлеан, город, где ему нужно было пересесть на другой автобус. Уехать было нетрудно, но, на его взгляд, вся его жизнь зависела от того, сумеет ли он правильно пересесть в Новом Орлеане. Если не сумеет, он просто потеряется, какая будет разница — наркоман он или нет.
— Аврора, на улице жарища, — сказала Рози, — автобус не придет еще минут сорок-пятьдесят. Ты там растаешь, и генерал тоже. Почему бы вам не поехать домой? Я могу приехать на городском автобусе. Я большую часть своей жизни ездила именно на автобусах. Еще один раз мне не повредит.
— Мы подождем, — сказала Аврора. — Мы посидим на улице.
Оказавшись в машине, генерал быстро обнаружил, что описание того, что с ним могло произойти, сделанное Рози, было, как всегда, сделано с кинжальной точностью. Это была именно жарища, и хотя в нем осталось так мало того, что могло таять, он подумал, что, действительно, так можно и растаять.
— А чего мы ждем? — спросил он. — Автобус может проколоть еще одну шину. Мы можем сидеть здесь несколько часов, и в этом случае оба погибнем от сердечного приступа.
— Если нам станет совсем невмоготу, я включу кондиционер, — сказала Аврора.
— Тогда у этой чертовой машины будет сердечный приступ и нам всем придется ехать на этом вонючем автобусе, — проворчал генерал.
— Если ты будешь грубить, то, я думаю, кондиционер я включать не буду, — предупредила его Аврора.
Но произнесла она это мягким голосом и, удивив его, взяла его руку и прижала к своей щеке. Многие недели уже она только и делала, что рычала на него. Этот нежный жест застал его врасплох — он чуть было не отдернул руку. Он заглянул ей в глаза; это было что-то такое, на что он редко отваживался в те дни, когда она бывала в плохом настроении. Ее глаза, кажется, стали больше с тех пор, как он смотрел в них в последний раз. Теперь они были большие и грустные.
— Не нужно бы им называть это место терминалом, — сказала Аврора. — Назвали бы просто автостанцией, как прежде. Называть это терминалом — неважная идея.
— О чем ты говоришь? — недоумевал генерал. — Что тут страшного, если автобусный терминал называют терминалом? Это всего-навсего означает, что здесь останавливаются автобусы.
Аврора мрачно уставилась на него.
— Подумай сам, — сказала она. — Что означает слово «терминал» для тебя в твоем преклонном возрасте?
До генерала дошло, но было так душно, и он все еще был раздражен, несмотря на тот отрадный факт, что Аврора все так же прижимала руку к его щеке.
— Я понимаю, что это слово может означать «умирать или заканчиваться», — сказал он. — Но может означать и автобусную остановку.
— Ну, еще подумай, и я уверена, ты поймешь, что станция более приятное слово. Станция — звучит гораздо романтичней. В конце концов, все мы в своей жизни только тем и занимаемся, что едем от одной станции к другой.
— Если в этом есть что-то романтическое, то я удивлен, что это тебе нравится, — сказал генерал. — В отношении романтики ты в последнее время была не чувствительней пожарного, по крайней мере со мной.
— Это потому, что с тобой ужасно трудно. Ты так ведешь себя, что я даже забываю, что люблю тебя, — сказала Аврора, глядя прямо ему в глаза.
Генерал, внезапно почувствовав застенчивость, не произнес ни слова.
— Но я тебя и вправду люблю, — продолжала Аврора. — Несмотря на то что с тобой непросто и несмотря на мои небольшие провалы.
— Небольшие провалы? — удивился генерал. — Отдельные провалы не так уж и малы, по крайней мере, если смотреть с моей стороны. Некоторые длятся годами.
Несмотря на жару, Аврора придвинулась ближе и обняла его. Генерал подумал, что если Аврора придвигается к нему в такую жару, значит, она чувствует себя растерянной.
— Даже если они и не такие маленькие, я надеялась, что ты мог бы не обращать на них внимания, — обиделась она.
Генерал слегка потерся о ее руку.
— Ладно, только смотри не расплачься, — сказал он в ту минуту, когда она прижала лицо к его шее и расплакалась. Какой-то белый обормот, пьяный настолько, что едва шел, шатаясь, проследовал мимо бровки тротуара и протянул к ним свою каску, в расчете на то, что генерал положит в нее денег. Генерал каску проигнорировал. Аврора просунула руку к нему под рубашку — ей нравилось делать это. Она не переставала плакать. Обормоту не хотелось уходить без денег, но, в конце концов, пришлось уйти. У Авроры терпения было больше, чем у обормота, и она оставалась с ним, пока не нарыдалась вдоволь.
— Я тоже не считаю себя совершенством, — признался генерал.
— Ну надо же, какое благородное признание, — сказала Аврора, поудобнее устраиваясь у него на плече. Ей, правда, пришлось повозиться, чтобы устроиться именно поудобней — он был такой костлявый. Когда она подняла глаза на Гектора, то увидела, что взгляд у него настороженный, как всегда в те минуты, когда он знал, что за всем этим может последовать.
— Мы еще будем куда-нибудь путешествовать? — спросил он, чтобы сменить тему. Он не знал, о чем шла речь в настоящее время, но раз уж Аврора была в подобном состоянии, было бы неплохо сменить тему, просто исходя из общего принципа.
