Пока продолжался этот колотеж по сиденью и стук в дверь, Авроре было непросто вести машину. Несколько водителей просигналили ей, решив, что она едет в их ряду. Кроме того, пока она сидела рядом с Гектором, она повернула зеркало заднего обзора, чтобы смотреть на себя, и забыла повернуть его обратно, и теперь, вместо того чтобы видеть, что происходит сзади, ей приходилось полагаться только на свою интуицию. Интуиция подсказывала ей, что где-то недалеко могли быть огромные грузовики для мусора. По Хьюстону постоянно шастали эти огромные мусорные машины, и для того чтобы находиться впереди них на безопасном расстоянии, требовалась постоянная бдительность. Зеркало было выставлено неправильно, а без него она не была уверена, что находится на безопасном от них расстоянии. Это ее ужасно нервировало, и чем дальше она ехала, тем сильнее нервничала. Она приняла неожиданное решение перестроиться в другой ряд, подумав, что мусорные грузовики, которые шли позади нее, воспользуются возможностью ехать прямо, но вместо этого произошло только то, что несколько других водителей просигналили ей, а некоторые из них, кажется, даже орали ей что-то.
Сигналы и вопли водителей сзади и по обе стороны от нее заставили Рози и Гектора забыть о своих печалях. Оба теперь смотрели из окон и видели по обеим сторонам признаки хаоса, который все усиливался по мере того, как Аврора, решив, что дала мусорным грузовикам достаточно времени, чтобы пройти вперед, снова резко повернула в скоростной ряд.
— Что ты делаешь? — закричали Рози и генерал в один голос.
— Вы что, греческий хор? — спросила Аврора в досаде. — Что делаю, то и делаю, а если вы не можете помочь, лучше заткнитесь.
Заскрежетали тормоза, раздались гудки, но машины все же расступились, пропуская ее.
— Она — маньячка! — сказал генерал Рози, повернув голову через плечо. — Я уже давно с ней не езжу и забыл об этом. Чертова маньячка.
— Ничего нового ты мне не сказал, — сказала Рози. — Там больше нет салфеток?
Генерал передал Рози целую пачку салфеток.
— А кто решил, что ей нужна целая пачка? — спросила Аврора. — Это мои салфетки. Мне вскоре, может быть, и самой придется плакать, если со мной не будут разговаривать ласковей, чем теперь.
— Это точно, но плакать придется нам всем, если ты не будешь вести машину внимательнее, — предупредил генерал. — Нам крупно повезет, если мы вообще останемся в живых, иначе и плакать-то будет некому.
— Гектор, что бы ни произошло, тебе удалось заплакать, — сказала Аврора. — Иногда мне просто хочется увидеть в твоих глазах пару слез, но никаких твоих слез я не видела.
— А может быть, у него в слезных железах больше не осталось смазки, — рискнула заметить Рози. Ей немного полегчало. — У меня была тетя, у которой как раз такое было. Это такое заболевание. Нам приходилось прыскать ей в глаза жидкость вроде той, которой моют окна, чтобы она могла заплакать.
— Средство неплохое, — сказала Аврора. — Наверное, нужно и мне такое купить и прыскать тебе в глаза, Гектор, и мы посмотрим, есть ли тебе о чем плакать.
— Ты сказала Рози о нашем круизе? — спросил генерал, делая дерзкую попытку сменить тему разговора. Его слезы или их недостаточное количество чересчур долго были предметом обсуждения.
— Нет, потому что еще ничего не решено.
— Да нет, все решено, — заявил генерал. — Ты же сама сказала, что нам нужно поехать в Азию.
— Это было до того, как ты распоясался и стал критиковать то, как я вожу машину. Ты же знаешь, как я к этому отношусь. Как ты смеешь презирать меня и в то же время рассчитывать на то, что я поплыву с тобой в Азию?
— Вы хотите сказать, что собираетесь уехать и оставить меня одну? — спросила Рози. В ее голосе звучала тревога. — Я думала, что вы будете рядом, хотя бы пока Вилли не вернется — если он в самом деле вернется.
— Не волнуйся! Мы не уедем и не оставим тебя одну до возвращения Вилли, — успокоила ее Аврора. — Круиз по Азии требует многомесячной подготовки. Поскольку Гектор только что сказал, что считает меня маньячкой, он, очевидно, не разрешит мне заниматься планированием, а это означает, что ему придется заняться этим самому. Он никогда ничего не планировал, если не считать высадку в Нормандии, хотя я сомневаюсь, что ему позволили планировать существенную часть этой операции. Поэтому подготовительная стадия поездки в Азию продлится, по всей вероятности, несколько лет, а к этому времени Вилли сможет пройти не то что один курс лечения, а этак с дюжину. Конечно, если ему это понадобится.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что он не сумеет излечиться от этого с первой попытки? — спросила Рози. Она и сама сомневалась, что Вилли вылечат с первого раза, и настороженно прислушивалась к тому, что об этом говорили другие.
— Рози, я просто оговорилась, — сказала Аврора. Ты что, в каждом моем слове ищешь самый мрачный смысл?
Генерал размышлял о том, как он ненавидит турагентов, покупку авиабилетов, и о том, что теперь ему придется пытаться разобраться с тем, какие из отелей вызовут у Авроры наименьшее отвращение. Если ему придется заниматься всеми приготовлениями, а в поездке что-нибудь будет не так, Аврора наверняка разгневается на него. Она часто пребывала в гневе даже тогда, когда сама занималась планированием и выбором отелей. Она тогда по нескольку дней, а то и недель выдерживала его в глубокой заморозке. Когда они поехали в Каир, она вообще едва удостоила его словом за все то время, что они там были, и все из-за какого-то недоразумения, в котором он, в сущности, и не был виноват.
Он подумал, что поездка в Азию могла оказаться их последним круизом. Но даже если они купят каюту-люкс с большой кроватью, ему это не очень-то поможет, если Аврора начнет злиться еще до отъезда. Он решил, что во имя будущей гармонии он извинится за то, что назвал ее маньячкой, и немедленно приступил к осуществлению задуманного.
— Во имя гармонии я извиняюсь, — промолвил он. — Безусловно, ты не маньячка, просто так получилось, что ты вела машину, как маньячка.
— Тьфу ты, не надо было говорить последних слов, — расстроилась Рози. — Они словно перечеркивают первые, а первые слова были ужасно приятные.
— Не обращай внимания, я думаю, он имел в виду что-то хорошее, — сказала Аврора. — Он знает, что спланировать поездку ему не по силам, поэтому то обстоятельство, что он заставил себя извиниться — а с ним это бывает крайне редко, — уже о чем-то говорит. Даже если он все испоганил.
Генерал почувствовал некоторое облегчение, но вдруг, выглянув из окна, заметил, что на улице, по которой они едут, нет зеленых аллей и огромных домов вдоль дороги, как на улицах в Ривер-Оукс. По сторонам улицы стояли какие-то склады, росли сорняки, виднелся железнодорожный вагон и стояли какие-то некрашеные остовы домов.
— Это дорога ведет не домой, — объявил он. — Кроме всего, ты еще и сбилась с пути?
— Да тише вы, а то наживете неприятностей больше, чем уже имеете, — предупредила Рози. — Она не потерялась, она просто едет в бар «Поросенок».
— Да, Гектор, — подтвердила Аврора. — Все это было сплошной пыткой, а самое лучшее, что можно сделать после пытки — это поесть. Я уверена, что после пары ломтей пирога с мясом ты поймешь, что я права.
— Мне не нравится мясной пирог, но вы обе можете, натолкать в себя все, что захотите, — проворчал генерал. — А потом, может быть, мы доберемся до дому.
В прохладном зеленом кабинетике в баре, после того как он позволил Авроре дать ему пару раз откусить мясного пирога, генерал почувствовал, что очень-очень устал. Возможно, это было из-за ссоры с Авророй, или же из-за ожидания в душной машине, или еще из-за чего-нибудь. Думать об Авроре и об огромной каюте-люкс было приятно, но он так устал, что едва поднимал стакан чаю со льдом. Казалось, силы оставляют его, и на минуту-другую он даже подумал: а до азиатской ли поездки ему теперь? Он когда-то служил в Маниле и совсем немного в Бирме. Подумав об Азии, он припомнил, как трудно ему работалось у Мак-Артура, да и служить у Джо Стилвела, Джо-Уксуса, как его прозвали, тоже было не сахар. Обоим невозможно было угодить. В какой-то момент от напряжения у него даже наступило прободение язвы желудка, но сейчас он не мог припомнить, было ли это при Мак-Артуре или же при Стилвеле. Что он помнил лучше, так это чувство огромного облегчения, которое он испытал, когда его перевели обратно в Европу. И все же поехать в Азию в каюте-люкс с огромной кроватью, несомненно, намного легче, чем служить под началом Стилвела или Мак-Артура. Силы могли вернуться к нему, а вот сейчас, пока он сидел в баре, ему казалось, что все силы куда-то стремительно ускользают от него. Он с трудом прожевал последний кусок пирога. Он с трудом держал глаза открытыми. Он с трудом сидел прямо на стуле. Гектор посмотрел на Рози и, к своему удивлению, испытал шок, увидев вместо головы Рози голову генерала Стилвела. Он боялся взглянуть на Аврору — опасаясь, что она будет похожа на Мак-Артура. Генералу вдруг стало грустно — невыносимо грустно. Того, что они с Авророй раздумывали о поездке в Азию, было недостаточно, чтобы его прежние командиры стали появляться в этом баре. Они не нравились ему и тогда, когда он был молод, и ему не хотелось, чтобы они появлялись у него перед глазами теперь, когда он состарился. Это сильно сбивало с толку, и на миг ему стало жаль, что не случилось ничего такого, что заставило бы Аврору передумать и проехать мимо «Поросенка», обойдясь без этих пирогов. Если бы ее как-то удалось переубедить, то сейчас они были бы дома и он мог бы сидеть в своем кресле и подремывать. Но, конечно, Аврору никогда невозможно было переубедить. В этом было ее очарование, это по-прежнему восхищало его в ней. Даже Рози было не просто переубедить. Поэтому они и сидели в этом баре, и силы вытекали из него, словно кровь из глубокой раны, и его старые командиры звали его, и он чувствовал, что ужасно запутался. На мгновение зал вдруг осветился ярко-синим, — он подумал, что, наверное, ему представился порт Гонконга, который должен был быть такого цвета, когда они с Авророй подплыли бы к нему на корабле. Он увидел себя в белых брюках — нужно купить новые белые брюки. Они могли бы стоять на верхней палубе, когда перед ними появился бы этот гигантский порт. Но тут блистающая синева постепенно померкла и перед его глазами появилась серая пелена, которая простиралась вдаль, словно океан, и ввысь, словно небо. На миг серую пелену прорезали тени — это официантки двигались по залу, убирая посуду со столов, — потом тени стали неясными, серая пелена казалась неподвижной, и он благодарно скользнул в нее, словно в бассейн с теплой водой.
