Ознакомительная версия.
Мы въехали на подъездную аллею тогда, когда сквозь раскидистые ветви ломбардских тополей просочились первые тяжелые капли. Небо так затянулось тучами, что все вокруг потемнело, и день превратился в вечер. Наступили настоящие сумерки. Ветер крепчал с каждой секундой. Стрела заржала, словно предчувствую бурю. Еще пять минут, и мы были у крыльца замка. Шуаны остановились чуть поодаль и стали расседлывать своих низкорослых скакунов.
Едва мы прибыли, незнакомец легко соскочил на землю, бросился ко мне и любезно помог спешиться. Его руки на какой-то миг скользнули по моей талии. Он галантно забрал у меня поводья и удерживал Стрелу, дожидаясь конюхов.
— Спасибо, — пробормотала я, весьма заинтересованная таким обхождением; мне начинало казаться, что это красивое лицо и темные глаза мне не так уж незнакомы, как я раньше думала. — Сударь, вы…
Порыв ветра, невероятно сильный и резкий, сорвал у меня с головы шляпу и отнес ее в сторону. Молодой человек бросился за ней; через минуту шляпа была мне возвращена.
— Прошу вас, сударыня, — произнес он любезно.
— Мы ведь встречались, не так ли? — спросила я очень приветливо, поблагодарив дворянина во второй раз.
Александр стоял на крыльце и наблюдал за всем этим.
— Перед вами граф де Бурмон, мадам, — произнес он сухо, представляя мне молодого человека. Взгляд герцога был весьма насторожен.
— Ну конечно, конечно! — вскричала я, искренне обрадованная. — Мы встречались!
Граф де Бурмон, наклонившись ко мне, негромко произнес:
— Я в отчаянии, мадам, если о той встрече у вас сохранились лишь скверные воспоминания. Я сделаю все, лишь бы вы простили меня.
И он, и я машинально посмотрели на кольцо с изумрудом, которое я носила на руке. Я рассмеялась. Три с половиной года назад, когда я ехала в Ванн, чтобы уплатить налог за Сент-Элуа, мою карету остановил отряд шуанов во главе с Бурмоном, и граф потребовал, чтобы я доказала, что являюсь герцогиней дю Шатлэ и никем другим.
— Вы, кажется, заподозрили, что я шпионка, подосланная Директорией!
— Мадам, повторяю, я в отчаянии, если…
Раздался оглушительный раскат грома, и дождь хлынул потоками. Мы бросились в дом. Уже там, в вестибюле, смеясь и отряхивая капли дождя с волос, я объяснила графу, что ничуть на него не сержусь.
— Да и как мне сердиться, граф, если вы назвали меня тогда самой прекрасной женщиной на свете!
— Мадам, я и сейчас не перестаю вами восхищаться.
Он наблюдал за моими движениями прямо-таки зачарованно и, когда я сняла перчатки, поспешил принять их у меня, чтобы передать лакею.
— Право, господин граф, вы сама предупредительность, — сказала я с улыбкой.
— Вы улыбаетесь? Слава Богу! Значит, я прощен!
И снова раздался голос Александра, прервавший нашу беседу.
— Мадам, — сказал герцог сухо, — я полагаю, господин де Бурмон не обидится, если вы оставите нас на минуту, чтобы распорядиться насчет обеда.
Я хорошо понимала, что наш весьма любезный разговор с графом и ухаживание за мной на глазах у моего мужа выглядят слегка щекотливо. Но Александр не имел никакого права так резко нас прерывать. Он, в конце концов, мог бы сам помочь мне спешиться и поднять мою шляпу, но он не сделал этого и сердится, что это сделал граф. Кроме того, я вовсе не служанка, чтобы отсылать меня на кухню.
— Мой друг, — сказала я спокойно и снова улыбнулась, — у меня так болит голова, что, боюсь, распоряжаться насчет обеда придется вам. Я поднимусь к себе.
Повернувшись к графу, я приветливо спросила:
— Господин де Бурмон, не сомневаюсь, вы не откажете и поможете мне подняться по лестнице.
— С удовольствием, мадам.
Распрощавшись с Бурмоном и протянув ему руку для поцелуя, я вошла в свою комнату, и легкая улыбка была у меня на губах. Я машинально принялась расшнуровывать корсаж амазонки, думая о том, что судьба наконец-то послала козырь и в мои руки. А как иначе было расценивать приезд вместе с Александром графа де Бурмона, молодого, красивого и явно мною восхищенного?
Его появление было само по себе очень приятно. Я уже и отвыкла было от обожания, ухаживаний, любезностей. Что может быть более лестного, чем видеть рядом мужчину, который тобой очарован? Я не думала ни изменять Александру, ни заставлять его ревновать. Все это было мне уже не нужно. Я хотела хоть чем-то ему отомстить.
Я еще за все отплачу — за безразличие, холодность, презрение. Пусть он увидит, что я нравлюсь другим, что я пользуюсь мужским вниманием, что я так же мало дорожу им, своим мужем, как и он мною. Черт, после того, чему он меня подверг, я имею право хотя бы на такую маленькую месть.
— И вообще, — пробормотала я, — любопытно будет посмотреть, каким он станет, когда заметит, что я откликаюсь на любезные слова Бурмона.
А что? Если ему что-то не нравится, пусть едет в Ренн и утешается с леди Мелиндой! Я даже рассмеялась, подумав об этом.
Я сказала ему, что у меня болит голова, ибо хотела, чтобы он понял, что хозяйством в Белых Липах я не занимаюсь. Это прерогатива Анны Элоизы, которая, кстати, была больна, но ключей мне не отдавала. А голова у меня, разумеется, не болела. И от обеда с гостями я отказываться не намеревалась.
Когда я спустилась в залитую огнями свечей белую столовую, за окнами которой бушевала гроза, все взгляды невольно обратились в мою сторону, и даже на лице Авроры отразилось восхищение.
Я была в платье из тяжелого черного бархата, открытом и узком; низкое декольте обнажало безупречную белизну плеч и краешек нежной ложбинки между грудями, юбка была окутана мерцающим облаком венецианского сверкающего гипюра. Густые волны волос, собранных в высокую прическу, отливали ослепительным золотом. Тонкую шею, как блестящая змейка, обвивало узкое бриллиантовое ожерелье, а огромные черные глаза на светлом лице сияли ярче, чем драгоценные камни.
Граф де Бурмон, опередив дворецкого, отодвинул мне стул. Я взглядом поблагодарила его, потом шепотом осведомилась у близняшек, все ли у них в порядке. Они при посторонних чуть присмирели и вели себя вполне благопристойно. Аврора смотрела на меня, лукаво и слегка удивленно улыбаясь: кажется, она немного понимала мои намерения.
— Как ваша голова? — спросил Александр.
Я ответила со спокойной улыбкой:
— Благодарю вас, сударь. Я не совсем еще оправилась, но так хотела видеть вас, что не выдержала и спустилась.
— Вы великолепно выглядите, — произнес граф де Бурмон. — Я готов тысячу раз повторить те слова, которые сказал вам когда-то!
Александр мрачно посмотрел на графа, потом подозрительно — на меня, но ничего не сказал. Я в ответ повернулась к Бурмону и спросила, что за дела привели его в наши края и долго ли он будет оказывать нам честь, оставаясь в Белых Липах в качестве гостя.
Обед был далеко не скучен. Граф де Бурмон словно решил не дать мне ни минуты скучать. Он говорил обо всем — об Англии, графе д’Артуа и роялистских планах сопротивления, о предстоящей высадке эмигрантов на побережье, а в промежутках между этими рассказами сыпал анекдотами и читал стихи. Он даже интересовался моими литературными вкусами и, узнав, что я бывала в Венеции, нашел новую интересную тему для разговора со мной. При этом он смотрел на меня глазами, в которых можно было видеть зарождающуюся влюбленность. Я была отзывчива, приветлива и мила как никогда. Граф де Бурмон как мужчина меня не увлекал, но я слишком давно ни с кем, кроме детей, не разговаривала, и разговор с аристократом был для меня просто глотком свежего воздуха, не говоря уже о том, что за пятнадцать минут беседы с графом я узнала о роялистских делах больше, чем за год жизни с Александром.
Он даже взял на себя услуги дворецкого — наливал мне вина, подавал салфетки, будто бы нечаянно касаясь моей руки, а я ни разу не повела себя сухо и не остановила его даже взглядом. Я только улыбалась и поддерживала беседу. За этой беседой мы и не замечали, что единственные говорим за столом и что обед на этот раз получился самый что ни на есть невкусный.
Я даже не знала, что думает Александр; мне достаточно было чувствовать себя красивой, уверенной и желанной. Теперь мне не приходилось дожидаться от своего мужа слова, напротив, другой мужчина ловил каждый мой взгляд. Я любезно уговаривала его остаться у нас подольше.
— С большим удовольствием, герцогиня, однако, боюсь, время не располагает к отдыху, — ответил граф.
— Но ведь тремя или четырьмя днями вы располагаете? Вы друг моего мужа, и я хотела бы, чтобы вы стали и моим другом. Наше поместье — настоящая жемчужина, и вы не пожалеете, если познакомитесь с ним.
Подчеркивая то, что граф — друг Александра, я уговорила-таки Бурмона остаться у нас на три дня. Едва согласие было получено, в нашу беседу резко вмешался Александр.
— Граф, — произнес он раздраженно, — предупредите, наконец, герцогиню, что мы вынуждены будем уехать в любую минуту, если придет приказ, и поэтому обещание может быть вами нарушено.
Ознакомительная версия.
