— Знаешь. Это большая креветка, запеченная в тесте.
— Да, но я никогда ее не пробовала, так что она будет мне в новинку.
Слава богу, это не мозги, не «сладкое мясо» и не другие вещи, названия которых звучат очень странно.
— Здравствуйте, мисс Хоган. Я вижу, вы обедаете только в самых лучших местах. — Рядом с ней остановился Саймон Уэстуорд.
— Я редко хожу в шикарные места, но стоит мне туда попасть, как вы неизменно оказываетесь рядом. — Бенни тепло улыбнулась ему.
Не успел Саймон вопросительно посмотреть напротив, как Бенни представила его. Причем сделала очень просто и непринужденно.
Она ничем не нарушила правила, описанные в книгах по этикету, хотя и не читала их.
— Нэн, это Саймон Уэстуорд. Саймон, это моя подруга Нэн Махон.
— Привет, Нэн, — сказал Саймон и протянул ей руку.
— Привет, Саймон, — с улыбкой ответила Нэн.
— Я слышал, что ты ходила в ресторан с папиком, — со смехом сказал ей Джек на следующее утро.
— Да нет. Просто Нэн повела меня в «Хайберниан». Сказала, что это ее рождественский подарок.
— Почему она это сделала?
— Я же сказала, рождественский подарок.
Джек с сомнением покачал головой.
Бенни закусила губу. Теперь она жалела, что согласилась. Собственно говоря, она пожалела об этом сразу же. Сначала она заказала скампи с картошкой, не зная, что креветок положено есть с рисом, и поняла свою ошибку только тогда, когда увидела удивленное лицо официанта. Попросила по кусочку от всего, что было на сырной доске, тогда как остальные выбирали только два сыра. Попросила принести чашечку капучино, но ей важно ответили, что в столовой кофе не подают.
Но больше всего ее смущало поведение Саймона и Нэн. Казалось, оба играли в какую-то игру, правила которой знали только они. Все остальные были не в счет.
А теперь Джек намекал, что Нэн пригласила ее на ленч неспроста.
— Что случилось? — Он заметил, что Бенни расстроилась.
— Ничего. — Она широко улыбнулась.
В этой улыбке было что-то беззащитное. Джеку уже несколько раз доводилось видеть, как она притворяется, что все в порядке, хотя на самом деле это было не так.
Когда они вышли из парка Святого Стивена на Графтон-стрит, Джек обнял ее за плечи.
Витрины всех магазинов были празднично оформлены. Улицу пересекали гирлянды из разноцветных лампочек. Группа замерзших исполнителей рождественских гимнов пела «Обратно в ясли». В кружках для пожертвований позвякивала мелочь. Лицо Бенни выглядело невинным. Джеку хотелось защитить ее от всего на свете. От Билла Данна, который сказал, что девушке с такой грудью на роду написано стать куртизанкой. От сновавших туда и сюда растрепанных пьяниц с красными глазами, державших в руках бутылки. От бешено мчавшихся машин, которые могли в любую минуту вылететь на тротуар. От маленьких детей с грязными лицами, способных выманить у добросердечной Бенни Хоган последний грош. Джек не хотел, чтобы сегодня она вернулась в Нокглен на автобусе и пробыла там почти три недели рождественских каникул.
— Бенни… — начал он.
Она доверчиво повернулась к нему. Джек взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал в губы. А потом слегка отстранился, чтобы увидеть ее удивленные глаза.
Он обнял Бенни, стоя на самой оживленной улице Дублина, и крепко прижал ее к себе. Руки Бенни сомкнулись вокруг него, и они сжали друг друга в объятиях так, словно это было самой естественной вещью на свете.
На Рождество Фонси надел новый пиджак из черного бархата. Клодах обтянула пуговицы пиджака тканью сиреневого цвета и сшила огромный сборчатый платок для нагрудного кармана.
Когда молодой человек решительно направился в церковь, чтобы получить отпущение грехов, его наряд напугал весь Нокглен.
— К перечню своих преступлений он добавил богохульство, — прошептала миссис Хили сидевшим рядом Хоганам.
— Юноша в состоянии Благодати, иначе бы он не пришел, — ответила миссис Хоган. Она считала, что вендетта миссис Хили слишком далеко зашла. Аннабел завидовала Пегги и Марио, в бизнес которых влилась горячая молодая кровь. Если бы то же самое сделали Бенни и Шон, это могло бы рассеять ауру фатальной неудачи, которая окутывала магазин Хоганов и была особенно заметна на фоне двух соседних предприятий, крепнувших с каждым днем. Она смотрела на сидевшего рядом Эдди. Он был искренне верующим и в церкви всегда общался с Богом. В отличие от нее самой. Посещение мессы не приближало Аннабел к Господу, а только усиливало бытовые тревоги. Бенни не молилась. Это было видно за милю. У молящихся не бывает такого отрешенного выражения лица.
Аннабел Хоган была совершенно уверена, что ее дочь влюбилась.
Клодах Пайн смотрела на своего друга Фонси с удовольствием. Он отлично выглядел. И парнем был отличным. Когда родители сослали Клодах в Нокглен, надеясь, что эта дыра ее образумит, она и не надеялась, что встретит там родственную душу. Да и тетка относилась к ней куда лучше, чем можно было надеяться. Она не скупилась на похвалу, хотя и сопротивлялась всем новшествам. Но стоило Пегги Пайн оценить идею по достоинству, как она неслась вперед закусив удила. Взять хоть прелестные вещицы, связанные вручную, за которыми приезжали из самого Дублина.
Или фирменные ярлычки со словом «Пайн».
Все это значительно повышало выручку. В магазине кипела жизнь. Дела шли успешно.
Клодах решила не оскорблять чувства нокгленцев и на рождественскую мессу пришла в отстроченном «елочкой» коротком черном пальто, перехваченном черным кожаным поясом. Она надела высокие черные ботинки и сдвинутый набекрень черный кожаный берет. К такому наряду идеально подошли бы большие квадратные серьги. Но Клодах решила не дразнить гусей. Бедняжка и не подозревала, что ее тетка стояла на коленях, закрыв лицо руками, и спрашивала Богоматерь, почему такая хорошая и работящая девочка одевается как проститутка.
Шон Уолш застыл на коленях в позе человека, ожидающего удара, и смотрел прямо перед собой, словно боялся, что кто-то перехватит его взгляд.
В этом году Хоганы пригласили его на рождественский ленч. Раньше он всегда уезжал на Рождество к родителям, в городок, имени которого никто не знал, потому что Шон никогда его называл. Но в этом году он убедил мистера Хогана поработать в сочельник и, в отличие от прежних времен, даже не закрывать магазин на ленч.
Шон рассчитывал на то, что еще далеко не все успели купить рождественские подарки. Если бы у Хогана было закрыто, эти люди приобрели бы у Пегги Пайн мужские носовые платки, у Берди Мак — коробку сигар, а в аптеке Кеннеди — набор мыла с мужским запахом. Теперь все эти места были открыты. Нокглен менялся на глазах.
— Но ты же не можешь остаться, — уговаривал его мистер Хоган. — Опоздаешь на автобус.
— Мистер Хоган, там в Рождество все равно нечего делать, — извиняющимся тоном отвечал Шон, зная, что после этого его неминуемо пригласят на ленч.
Шон рассчитывал, что будет присутствовать на этом ленче на правах почетного гостя. Он купил миссис Хоган композицию из сухих цветов, которая могла стоять на ее столе весь год. А Бенни — коробку пудры «Коти» за четыре фунта одиннадцать шиллингов; подарок был недостаточно дорогим, чтобы смутить девушку.
Сегодня утром она была очень приветлива, улыбнулась и сказала, что будет рада его приходу. Его ждут в Лисбеге к часу дня.
Шона обрадовало, что ему назвали время. Он не знал, стоит ли провожать Хоганов после мессы. Теперь он был во всеоружии.
Бенни, понимавшая, что избавиться от Шона не удастся, решила быть с ним вежливой. По словам Патси, родители боялись, что она устроит им скандал.
— Подумаешь, какой-то ленч. Это же не на всю жизнь, — философски ответила Бенни.
— Если бы на всю жизнь, они были бы счастливы.
— Нет, Патси, не шути так. Все, хватит. Пусть даже и не думают. Нечего их поощрять.
— Не знаю. Нет закона, который бы запрещал людям ждать и надеяться.
Но Патси ошибалась. Родители не могли надеяться, что она выйдет за Шона. Дела шли плохо. С деньгами было туго. Она знала это. А еще она знала, что родители не стали бы платить за ее учебу в университете, если бы не надеялись, что их дочь ждет лучшее будущее. Если бы они верили, что она выйдет за Шона Уолша, который будет руководить магазином, то отправили бы ее на курсы секретарей и бухгалтеров. Заставили бы ее работать в магазине. И на пушечный выстрел не подпустили бы к миру, в котором жил ее Джек Фоли.
* * *
Месса в монастыре всегда была удовольствием. Отцу Россу нравилось звучание голосов молодых монахинь, певших в хоре. Когда он читал проповедь в часовне Святой Марии, никто не кашлял, не сморкался и не переходил с места на место. Монахини умело подхватывали мелодию и вовремя звонили в колокола. Ему не нужно было иметь дело с сонными и недовольными служками. Тут не было ничего похожего на возмутительную демонстрацию мод, состоявшуюся утром в приходской церкви Нокглена. Тут не было мирян — конечно, не считая юной Евы Мэлоун, которая выросла в этом монастыре.
