Джойс Элберт - Безумные дамочки

— Предполагается, что в первом классе сухой мартини, не так ли?

Анита снова улыбнулась, пожелав в душе скорой его смерти.

— Извините, сэр. Мы стараемся изо всех сил.

— Да. Конечно. Ну, это не ваша вина. Вы не знаете, мы прилетаем в Нью-Йорк вовремя?

— Думаю, мы прилетим по расписанию, сэр.

Мужчина прищурил глаза.

— Вас очень хорошо тренируют. Сукины дети.

Жалобы, насмешки, неудовлетворенность. Она привыкла ко всему этому. А через несколько часов, когда пассажиры выходили из самолета, этот мужчина потрепал ее по плечу и пожелал ей съесть завтра, в День благодарения, кусочек индейки.

— Спасибо, — ответила она. — Обязательно.

Роберт Фингерхуд устраивал в этот день вечеринку, которую Анита с ужасом ждала уже несколько недель из-за списка приглашенных людей, но сейчас она слишком устала и хотела спать, чтобы переживать из-за этого. Стоянка в Каире была короткой, едва удалось вздремнуть несколько часов. Сейчас ей хотелось как можно быстрее очутиться в своей квартире и нырнуть в постель, забыв обо всем на свете.

В середине ночи ей приснился дурной сон. Она повезла Фингерхуда к своим в Кливленд. Был День благодарения, все сидела за столом и смотрели, как ее отец режет индейку. Когда он положил два куска темного мяса в тарелку Фингерхуда, Анита заметила на срезах маленькие, но хорошо различимые свастики. Роберт, однако, ничего не заметил. Анита с ужасом смотрела на отца, который весело ей подмигнул.

Она проснулась в холодном поту и, трясясь от озноба, пошла на кухню подогреть молоко. После этого вернулась в постель, но заснуть не смогла. Остаток ночи она курила и читала в «Космополитэн» новый детектив, но больше всего думала, как примирит своих родителей с мыслью, что зятем у них будет психолог-еврей.

Роберт попросил Аниту прийти завтра пораньше, чтобы помочь по хозяйству. Когда она пришла, он пытался затолкать индейку и поросенка в узкую печь, но ему это не удавалось.

— Может, положить одно на другое? — предложила Анита.

— Это мысль.

Он поставил индейку на поросенка, индюшачьи ноги обняли бедного поросенка, который уставился на странную соседку. Изо рта у него торчало яблоко.

— Когда они зажарятся, то будут жутко влюблены, — сказал Роберт, закрывая печь.

— Странный союз.

— А бывает иначе?

Анита подумала: интересно, на что он намекает, но осторожно решила не уточнять.

— Я принесла тебе подарок. Удалось взять из самолета четыре бутылки шампанского.

— Умница, а то у меня его мало.

— Когда должен начаться этот кошмар? На который час ты их пригласил?

— На пять. Есть еще час. Не хочешь заняться салатом?

Анита боялась, что он попросит ее заняться любовью. Она не хотела, потому что испортился бы грим и ее до сих пор пучило после вчерашнего полета. Под костюмчиком с леопардовым рисунком были надеты самые сексуальные из ее трусиков-поясов с черными кружевами, они хорошо поддерживали отвисший живот. Симона утверждала, что сексуальных трусиков-поясов не существует, это противное изобретение создано лишь для того, чтобы отвратить любого мужчину. Но Анита чувствовала, что легко Симоне говорить это, если у нее нет проблем с животом. Как бы там ни было, ей очень хотелось, чтобы авиакомпании закончили свои исследования в этой области.

Мало того, что живот пучило, так еще и проблемы с грудью и противозачаточными колпачками. Анита иногда считала себя самой несчастной женщиной в мире, но время от времени ловила свое отражение в какой-нибудь витрине, удивляясь собственной привлекательности, тому, как ей завидуют многие девушки, которые не понимают, сколько у нее сложностей, насколько ложно впечатление самоуверенности, производимое ею. Как часто пассажиры верят в стюардесс, тогда как те сами ни в чем не уверены и полагаются только на случай.

— С удовольствием займусь салатом, — сказала она.

На самом деле она была бы без ума, если бы Роберт сам готовил ужин. Анита была сыта этим по горло в воздухе, так что хотелось хоть на земле передохнуть. Ведь одним из качеств, которые привлекали ее в Роберте, была его любовь к кухне, что освобождало ее от неприятных обязанностей. Еще больше привлекал контраст с Джеком Бейли. В холодильнике Бейли редко встречалось что-нибудь, кроме водки и лимонного сока, а у Роберта холодильник был забит. Как напоминала себе Анита, различие между содержимым холодильников отражает контраст между их отношениями к дому, а мужчины, любящие дом, склонны рано или поздно жениться. Ее беспокоило, что Роберт до сих пор не затрагивал наиважнейшей темы, но стоило ей подумать о неизбежном столкновении между ним и ее семьей, она была даже признательна за его колебания.

— Надеюсь, ты не против, что я пригласил Джека? — спросил Роберт. — Но мне жаль этого мерзавца. Не сидеть же ему одному в День благодарения. И живем мы в одном доме.

Как будто она могла об этом забыть!

— А почему я должна возражать? Между нами давно все кончено.

Шесть месяцев прошло, если быть точным, и хотя Анита пару раз летала с Джеком Бейли, они обменивались только формальными приветствиями и деловыми фразами. С тех пор у них был только один серьезный разговор, когда они столкнулись в диспетчерской перед полетом в Мадрид и Тунис.

— Как прошел аборт? — спросил Джек, отведя ее в сторону.

— Прекрасно.

— Ты себя хорошо чувствуешь?

— Да, прекрасно.

— Надеюсь, Фингерхуд не был потрясен поездкой в Пуэрто-Рико?

— Если и так, то не подал вида. Он был очень нежен со мной, все время за мной ухаживал.

— Я рад. Я бы полетел с тобой, если бы это было возможно.

Легко говорить так задним числом, когда неприятность уже позади.

— Сомневаюсь, — сказала она, — но если ты от этого чувствуешь себя не таким подонком, то ладно.

Она махнула рукой одной из стюардесс из их рейса, взяла сумку и ушла, не сказав больше ни слова.

— Что мне еще сделать? — спросила Анита, закончив возиться с салатом.

— Все. Давай откроем бутылку шампанского и пойдем в гостиную.

— Как хочешь.

— Хочу. Симона обещала принести пирожные, а Беверли — пирог.

— Беверли! А эта сучка зачем?

— Симона умоляла пригласить ее, — неуверенно ответил Роберт.

Аните хотелось задушить свою бывшую соседку. Симона знала, что если есть человек, без которого Анита могла обойтись, то это как раз Беверли Нортроп. Ей не хотелось видеть Беверли даже больше, чем Джека, потому что она не могла избавиться от подозрения, что Роберт может заинтересоваться бывшей пассией.

— Потрясающая будет вечеринка, — сказала Анита, в два глотка выпивая бокал шампанского. — А с каких пор Симона научилась печь пирожные?

— Она не умеет, это доктор Гарри Хокер.

— Не говори только, что и этот мудак придет.

Роберт отрицательно покачал головой.

— Как раз он единственный, кто не придет.

— Умница. Он же будет есть пирожные с ногтями.

Симона явилась в слезах без четверти пять. Она была в истерике и без пирожных. Роберт взял ее за плечи.

— Что случилось? — спросил он. — В чем дело?

— Ненавижу художников! Ненавижу художников! Ненавижу!

Анита налила ей бокал шампанского и сказала:

— Насколько я помню, ты также ненавидишь программистов, психологов, крохотуль, инженеров по электронике, помощников дантиста, стального человека из Детройта…

— Заткнись! — крикнула Симона, беря шампанское. — Вечно ты ворошишь грязное белье.

— Сейчас я не могла удержаться.

Симона выпила шампанское и сняла пальто. К удивлению Роберта и Аниты, на ней были только черные чулки и прозрачный пояс с четырьмя цветными подтяжками.

— Вы простите, что я не экипирована, но я оставила платье у двери Стива.

— Ну и дела, — сказала Анита, думая, что ее бывшая соседка безнадежна, абсолютно безнадежна.

Роберт предложил Симоне сесть, расслабиться и рассказать, что произошло. Симона выбрала гамак и помахала рукой чучелу совы.

— Я вижу, что все на местах, — заявила она Роберту плаксивым тоном. — Каждая вещь мне что-то напоминает. Ужасно, когда терзают воспоминания. Можно еще бокал шампанского?

— Ты же не умеешь пить, — сказала Анита. — Через пять минут развезет.

— Ты мне всегда не нравилась, Анита, а сейчас еще больше. Полная засранка.

— Почему? Потому что говорю правду? Потому что не связываюсь с сумасшедшими и извращенцами? Потому что не участвую в диких сексуальных экспериментах?

— Потому что у тебя нет воображения.

— Девушки, девушки, — нервно сказал Роберт, — не ссорьтесь. Не сегодня. Пожалуйста, успокойтесь.

На минуту в комнате воцарилась тишина, а затем Симона сказала:

— Я потому так расстроена, что мы со Стивом поругались пару дней тому назад. Я начала критиковать картину, которую он сейчас пишет. Деннис Морган и Джоан Лесли на лошадях. Я только сказала: «Какого черта все вечно сидят верхом?» Нельзя поверить, что столь безобидный вопрос так может разъярить человека.