— Боже мой, я поняла. Вы — близнецы, — объявила Аврора.
Оба отрицательно покачали головами.
— Мы — братья, но не близнецы.
— А я узнаю, как вас зовут? — спросила Аврора.
— Мы — Петракисы. Я — Тео, а он — Василий.
— Ну, а я — Аврора. Мне нравится эта рецина, но мне не нравится пить одной, особенно в такую рань, — сказала она.
— Какая разница, когда пить, — сказал Тео. — Желудок ведь времени не разбирает.
— А что, у вас правда больше нет бокалов? — спросила Аврора. — Что же это за бар с одним-единственным бокалом?
— Ну, чисто греческий бар, — заметил Василий. — Каждый, кто приходит к нам, считает себя греком и думает, что каждый грек должен обязательно разбить бокал. Я собирался перейти на пластмассовые, но Тео не разрешает.
— Да, из-за этого мы ссоримся. Мне кажется, это ужасно несовременно.
— Совершенно с вами согласна, — сказала Аврора. В этот момент огромный бензовоз, который ехал слишком близко от края дороги, выпустил облачко газа прямо в бар, и она закашлялась.
Когда она перестала кашлять, оба грека продолжали смотреть на нее.
— Вы оба выглядите так, словно вы все в жизни испытали, то есть, если иметь в виду западную цивилизацию, по-моему, вы все уже видели, — сказала Аврора.
Ни один из них не нашелся что ответить.
— Если вы не близнецы, кто же из вас старше? — спросила Аврора, надеясь хоть этим разговорить их.
— Я родился первым, — сказал Тео. — Я опередил его на год.
— Зато это мой бар, — похвастался Василий, — он здесь только работает.
Аврора осушила бокал и перевернула его вверх дном.
— Думаю, я воздержусь от того, чтобы разбивать его, раз уж он у вас последний, — сказала она. — Мне сегодня довелось пережить ужасный шок, и я бы предпочла не пить в одиночестве. Давайте побережем бокал и будем пить прямо из горлышка.
Она потянула вино из бутылки и передала ее Василию, который тоже отпил достаточно, затем передал ее Тео.
На дороге, ведущей к Шип Чэннелу, появились два молодых моряка. Они не обратили никакого внимания на тех, кто пил редину, и загрузили несколько двадцатипятицентовых монет в пыльный автомат с газировкой. Один пнул его, другой стал трясти. После этого в лоток с грохотом выкатилась одна-единственная банка «севен-ап». Моряки устроились за соседним столиком, открыли банку и поровну разделили воду.
— Если вам некуда торопиться, пока я не напилась, почему бы вам не научить меня играть в ту игру, в которую вы играли, когда я приехала. По-моему, это интересно, — сказала Аврора. Она допила остатки рецины из бутылки.
Они поднялись и через минуту вернулись еще с одной бутылкой.
— Я могла бы рассказать вам кое-что интересное о слоновой кости, — сказала Аврора, забавляясь одной из костяшек домино. — Без солнечного света она чернеет. Но, конечно, для вашего домино такой опасности не существует.
— Лучше не играйте с Тео, он жульничает, — предупредил Василий.
— Заткнись, это ты жульничаешь, — сказал Тео абсолютно спокойно. — Именно поэтому я и проиграл ему предыдущую игру.
— Да ладно, Тео, если я напою его, вы, может быть, отыграетесь, — сказала Аврора. Она чувствовала, что по мере того, как рецина начинала действовать на нее, она все больше симпатизирует Тео. Хотя Василий и Тео были очень похожи, ей показалось, что у Василия в глазах не было той искорки, что была у Тео, хотя, может быть, «искорка» было и неподходящее слово для того, чтобы описать толстого, старого грека с мешками под глазами.
Но Аврора подумала, что во взглядах, которые Тео посылал ей, она эту искорку обнаружила.
— Что случилось, от тебя ушел твой друг? — спросил он, передавая ей новую бутылку.
— Ну да, если можно так выразиться. Этот сукин сын ушел от меня к лучшей подруге моей дочери.
— Я обалдела, я словно под наркозом, Господь Бог и тот не найдет никого пьяней меня, — сказала Аврора, вваливаясь к себе на кухню. Хотя все перед глазами поднималось и опускалось, вращаясь и вздыбливаясь, словно при землетрясении, она была уверена, что сможет своим ходом добраться до противоположной стены кухни.
Секундой позже эта уверенность показалась ей наглостью, потому что пол под ногами пошел какими-то пузырями, словно норовя оторвать ей ноги. Она повалилась навзничь лицом вниз, сильно ударившись головой о притолоку. После этого она перевернулась и в какой-то мере стала напоминать развернувшую свои лучи морскую звезду. Она безуспешно пыталась сфокусировать глаза на Рози и Вилли. Когда она ввалилась на кухню, те сидели за столом и играли в карты.
— Черт, как я ненавижу его! — сказала она и потеряла сознание.
— Ее друг ушел от нее, так что винить нужно не меня, — объяснил чей-то голос из-за двери.
У Рози не было времени даже на то, чтобы положить свои карты на стол. Кинув на Аврору быстрый взгляд, она перевела глаза на говорившего. Это был невысокий седой толстячок в майке и старых штанах. На нем были сандалии на босу ногу, а под глазами объемистые мешки. Рози никогда прежде его не видела и не знала, как расценить его заявление, не говоря уже о заявлении, сделанном Авророй. На минуту она инстинктивно почувствовала, что нужно попробовать продолжить игру в карты. Она надеялась, что все происходящее было просто галлюцинацией.
— Вилли, ты будешь играть или нет? — спросила она безучастным голосом.
Вилли вдруг почувствовал, что ему угрожает смертельная опасность. Аврора распростерлась на полу рядом с его стулом и лежала на спине, широко раскинув ноги. Он бросил только один взгляд вниз, как раз в ту секунду, когда она перевернулась на бок и вырубилась, и совершенно не будучи в том виноватым, увидел практически все, вплоть до того места под юбкой, где ноги сходятся вместе. Хотя этот взгляд длился не более десятой доли секунды, но то, что он увидел, не шло у него из головы, и как раз поэтому он почувствовал страшную опасность. Он снова взглянул вниз, но если бы он снова явственно увидал Аврорины прелести, все, что связывало его с Рози, было бы кончено. Рози наверняка заметила бы его взгляд и немедленно сообщила бы ему, что заметила, и потом никогда не стала бы с ним снова разговаривать, а если бы и заговорила, то лишь затем, чтобы сообщить ему, что считает его выродком. Было даже вполне вероятно, что она заставила бы его съехать из их дома.
Вилли был совершенно уверен в том, что ему ни в коем случае нельзя было уронить даже самого короткого взгляда на крупное женское тело, лежавшее рядом с его стулом. Даже самый короткий взгляд мог повлечь за собой катастрофу, но даже при том, что он совершенно явственно понимал это, у него было сильнейшее желание хоть на миг еще раз взглянуть на это тело.
Тео Петракис, который стоял за дверным косяком, увидел, что эти два человека, мягко говоря, ошарашены. На его взгляд, их вполне можно было понять: наверное, не каждый день их хозяйка возвращалась домой вусмерть пьяная и укладывалась на полу без чувств. У себя в баре он видел людей, которые надолго теряли связь с внешним миром. В первые месяцы войны он и сам не раз был в шоке, когда видел убитых, но после того как он увидел несколько сотен убитых, он прекратил изумляться, увидев очередной труп. Эту способность он сохранил в себе в течение всей жизни в Хьюстоне, причем здесь он видел почти столько же жестокости и убийств, что и на войне. Но на войне хотя бы было ясно, почему происходит вся эта бойня, а вот в Хьюстоне чаще всего — нет. Как бы то ни было, на Тео все происходящее почти не производило никакого впечатления. Тео понял, что никто, кроме него, не решится предпринять что-нибудь. Поэтому он покинул свой пост в дверях, обошел вокруг стола, присел возле Авроры и, убедившись, что она и в самом деле была в бессознательном состоянии, осторожно опустил ее платье, прикрывая ей ноги. За те четыре часа, что Тео наблюдал, как напивалась Аврора, он до беспамятства влюбился в нее, чем вызвал отвращение Василия, своего циника-брата. Когда она в первый раз рухнула без чувств, не заплатив за первые три бутылки, и продремала некоторое время, положив голову на зеленый столик, он ни много ни мало высказался за то, чтобы вызвать полицию и отправить ее в тюрьму.
— Ну да, в тюрьму, это самое подходящее место для такой пьяни, — повторил Василий, когда Тео переспросил, правильно ли он его понял.
— Ты сам был пьянью тридцать лет, и что, ты хоть раз оказался в тюрьме? — спросил его Тео.
— Нет, но я — твой брат, а эта леди не имеет к тебе никакого отношения, — отметил Василий.
Ему никогда не нравилось, когда Тео влюблялся. Такое происходило в их жизни уже не раз, и последствия этого всегда были болезненны и дорогостоящи. И вот опять все начиналось заново, прямо у него на глазах. Это раздражало его. Он надеялся, что полиция приедет и увезет эту пьяную женщину, прежде чем Тео перейдет черту. Однажды Тео перешел черту, и у них все пошло кувырком. Всегда страдал их совместный бизнес. Кроме того, Василий всю свою жизнь был неразлучен с Тео, за исключением случаев, когда тот исчезал, влюбившись в кого-нибудь. Хотя он и признавал за Тео право влюбляться, Василию никогда эти отлучки не нравились.
