Голоса не оставят его в покое.
Как и ночные кошмары.
Он сбросил с себя одеяла и вскочил с кровати. Полная луна светила достаточно ярко для того, чтобы дойти до раковины в ванной комнате, не включая свет.
Он тщательно избегал того, чтобы посмотреться в зеркало, но чувствовал своё призрачное отражение, когда на ощупь искал чашку. Он открыл кран и выпил три чашки воды, одновременно и удивляясь тому, что его так мучила жажда, и …нет.
Последнее время ему постоянно хотелось пить.
Жажда была частью изменений, произошедших с ним.
Он умывался холодной водой снова и снова, не заботясь о беспорядке, который создавал. Умываясь в третий раз, он понял, что плачет.
Плакса. Бесхребетный трус.
«Неправда», — испуганно произнёс он, снова умываясь.
Ты боишься. Так сильно, что сейчас уписаешься.
Неосознанно, он сжал бёдра. «Я не боюсь. Я могу это сделать. Я же сказал, что могу».
Тогда сделай это.
Он оцепенел и согнулся над раковиной. Вода капала с его рук.
«Сейчас?»
Сейчас.
«Но…оно ещё не готово. Если я сделаю это сейчас…»
Трус. Я должен был знать, что ты с этим не справишься, что ты меня подведёшь.
Он медленно выпрямился, в этом раз сознательно вглядываясь в тусклое зеркало. Даже при лунном свете он мог разобрать лишь неясные очертания головы, расплывшиеся по зеркалу, как тёмное пятно, и слабый блеск глаз.
Мрачный силуэт незнакомца.
Какой у меня был выбор?
Просто посмотри на себя. Плакса. Бесхребетный трус. Ты никогда не станешь настоящим мужчиной, ведь так?
Он почувствовал, как вода стекает по его подбородку. Возможно, это даже были остатки его слёз. Он вдохнул настолько глубоко, что у него заболела грудная клетка, затем медленно выдохнул.
Наверное, ты навсегда останешься трусом …
«Я готов», — произнёс он. «Я готов это сделать».
Я тебе не верю.
Он выключил кран и вышел из ванной, чтобы вернуться в спальню. Лунный свет заливал комнату сквозь большое окно, освещая небольшой чемодан. Встав на колени, он осторожно открыл его.
Поднятая крышка мешала прохождению лунного света, но для того, что он собирался сделать, освещение было и не нужно. Протянув руку внутрь, он позволил пальцам осторожно обследовать содержимое чемодана, до того момента, пока они не почувствовали холодную сталь. Он поднял нож и подержал его на свету, зачарованный блеском острого, как бритва, зубчатого лезвия.
«Я готов», — прошептал он. «Я готов убить её».
*****
Голоса не оставят её в покое.
Как и ночные кошмары.
Она зашторила окно перед тем, как лечь спать, пытаясь скрыться от лунного света, но даже когда комната померкла во тьме, осталось ощущение огромной луны, излучающей застывший зловещий свет.
Она ненавидела полные луны.
Часы на её прикроватной тумбочке показывали пять утра. Горячие тяжёлые веки говорили о том, что ей действительно нужно попытаться снова заснуть, но шёпот голосов в её голове утверждал, что эта попытка будет безуспешной, по крайней мере, некоторое время.
Она оттолкнула от себя одеяла и выскользнула из постели. Ей не нужен был свет, чтобы дойти до кухни, но всё-таки пришлось включить его над кухонной плитой, чтобы не обжечься. Горячий шоколад- лучшее лекарство.
А если не подействует, то на самый экстренный случай как раз для таких ночей как эта, у неё есть бутылка виски в буфете. Вероятно, на две третьих пустая.
У неё бывали ночи, как эта. В прошлом году особенно часто.
Она взяла нужные продукты и начала греть молоко, медленно помешивая его, чтобы не сбежало. Пока молоко грелось, она добавляла шоколадный сироп, — это был её любимый рецепт приготовления горячего шоколада. Прислушиваясь к тишине дома, когда никакие другие звуки не отвлекали её, тяжело было заставить свои мысли умолкнуть. Она не хотела слышать шёпот, но всё-таки улавливала некоторые слова из подслушанного разговора. Она знала, что ей бы стоило прислушаться более внимательно, потому что разговор был о ней.
Конечно, некоторые люди назвали бы это паранойей. И называли. И как минимум на половину, они были правы.
Но только на половину.
Она устала. С каждым разом становилось всё труднее приходить в норму. Возвращать физические силы. Исцелять разум.
Если бы у неё была антенна, она бы выключила настройку на волну голосов до завтра. Или до послезавтра.
Горячий шоколад был готов. Она выключила газ и налила дымящуюся жидкость в кружку. Положив кастрюлю в мойку, она взяла свою чашку и понесла в направлении маленького круглого столика, расположенного в углу.
Когда она уже почти дошла, ей пришлось остановиться. Волна раскалённой боли возникла в её теле с внезапностью молнии. Кружка выскользнула из её рук и упала на пол, обрызгав её голые ноги горячим шоколадом.
Она едва ощущала эту боль.
Эта боль была ничем в сравнении с той другой болью.
Глаза закрылись. Утонув в вихре чужой агонии, она пыталась продолжить дышать, несмотря на удары, которые ломали кости и крошили лёгкие.
Она чувствовала вкус крови, пузырящейся во рту. Тёплая кровь пропитала блузку и начала стекать по рукам, когда она их подняла в жалкой попытке отразить атаку.
Я знаю, что ты сделала. Я знаю. Я знаю. Ты сука, я знаю, что ты сделала…
Она дернулась и закричала, когда удар, еще более сильный, чем все остальные, всадил зубчатый нож в ее грудь, проникая прямо в сердце по самую рукоятку с чудовищной силой.
Она нащупала чьи-то большие и сильные руки в перчатках, мокрые от крови. Руки мгновенно исчезли, когда она слабо взялась за рукоятку ножа, пронзившего её сердце. Она почувствовала единственное отчаянное биение сердца. Горячая и густая кровь снова запузырилась во рту и вдруг всё закончилось
Почти закончилось.
Открыв глаза, она обнаружила, что стоит, склонившись над столом, и упирается о гладкую поверхность обеими руками, покрытыми кровью. Между ними её собственным почерком было выведено одно единственное кровавое слово:
ГАСТИНГС
Каждая клеточка её тела отзывалась болью. Она медленно выпрямилась, не убирая рук со стола. Кровь медленно бледнела, пока совсем не растворилась в воздухе. Её руки были чистыми.
Когда она снова взглянула на стол, на гладкой поверхности не осталось ни единого следа слова, написанного кровью.
«Гастингс» —прошептала она. «Вот дерьмо».
Гастингс, Южная Каролина
Понедельник, 9 июня
Рэйф Салливан выпрямился, вяло потягивая мышцы, охваченные судорогой, и тихонько проворчал:
