— У меня такое впечатление, что эта женщина торопилась не на любовное свидание, — заявил человечек, похожий на азиата.
— Вы верите в историю с исчезновением?
Сыщик подумал немного и ответил:
— Нет. Во всяком случае, — добавил он, — я прекрасно запомнил ее лицо и буду всегда к услугам моего клиента, если он захочет провести розыски.
— Так вы полагаете, что убийства не было?
— Я этого не говорил, — ответил он. — Я считаю, что над этой историей стоит хорошенько поломать голову.
Во время чтения этого сообщения Ольгу прошиб холодный пот, ей пришлось сменить ночную рубашку. Этот Туни ужасно ей не понравился, она его боялась. Луи вполне может поручить ему искать ее. Что же, ей вечно придется жить под угрозой?
Надо будет, выписавшись из клиники, уехать из Парижа куда-нибудь на юг, устроиться где-нибудь около пляжа и жить там круглый год. Потихоньку продавать драгоценности и получать за них приличные суммы. Конечно, придется искать работу, иначе капиталы быстро растают, но все же пока можно целый год прожить, ничего не делая.
Что будет с имуществом мужа? Вообще-то ей было на это наплевать. Только одно ее волновало: хватит ли у него денег, чтобы оплачивать услуги Туни? Нельзя запретить осужденному всеми способами стремиться доказать свою невиновность. Луи не отступится. В этом она была уверена. В тюрьме ли, на свободе ли спустя двадцать лет, он будет ее разыскивать, пожертвует всеми деньгами, даже жизнью, чтобы найти ее.
Неужели двадцать лет? Многовато за преступление, которого он не совершал. Она хотела наказать его, но вполне бы удовлетворилась хотя бы десятью годами. В конце концов, ведь так и не удалось окончательно установить, что она мертва.
Назавтра в газетах написали, что знаменитый адвокат мэтр Гарсия возьмет на себя сложную защиту Луи Прадье. Адвокат уже имел продолжительное свидание со своим подзащитным и будет присутствовать на следственном эксперименте, назначенном на сегодня в 15 часов.
Ольга не отходила от приемника, ловила то одну станцию, то другую, но в 15 часов никакого сообщения не поступило. Она все ждала, не найдут ли на улице Гретри неоспоримого доказательства ее подлога?
— У вас все в порядке? — забеспокоилась случайно вошедшая в палату медсестра.
— Что-то скучно становится, — ответила Ольга.
А самой не терпелось остаться одной. Медсестра вышла. А Ольга, вся дрожа, стала дожидаться шестнадцати часов. Вдруг она вскочила и стала запихивать вещи в чемодан. Если по радио скажут, что ее план провалился, надо будет срочно бежать. Она даже не вспомнила о деньгах и драгоценностях, так была напугана.
Но еще до шестнадцати часов, в пятнадцать тридцать пять Андре Арно объявил в специальном выпуске:
— Появились новости о деле в Монморанси, — будто запыхавшись, произнес диктор. — Луи Прадье, обвиняемый в убийстве жены и сожжении ее тела, признался в совершенном преступлении.
Едва сдержав крик, Ольга Прадье повалилась на пол.
Доктор Жерар тщательно вел осмотр при помощи мощной лупы и под ярким светом. Распрямившись, он кивнул:
— Все отлично. Заживление идет лучше, чем я предполагал. Через несколько дней все будет закончено. Как вы себя чувствуете?
— Хорошо, — ответила Ольга.
Врач пристально поглядел на нее:
— Мне тут сказали, что у вас упало настроение. Вы чем-то подавлены. Может быть, не нравится новое лицо? Расскажите мне все, как есть, и я подумаю, чем мы сможет вам помочь.
Ольга Прадье не решилась взглянуть ему в глаза и только улыбнулась.
— Я очень счастлива.
Но потом, поскольку надо же было на что-то пожаловаться, не раскрывая истинной причины ее состояния, она добавила:
— Просто страшно возвращаться к нормальной жизни.
— Боитесь, что скажут ваши друзья, знакомые?
— У меня их очень мало.
— Ну тогда хотя бы консьержка или соседка по лестничной клетке?
— Я думаю переехать.
Он одобрил эту мысль.
— Лучше не придумаешь! Может быть, вам нужна помощь? У нас работает психолог. Он облегчит вам вступление в контакт с внешним миром.
— Я хотела бы попробовать справиться сама.
— Ведь вы же еще до прихода сюда порвали со своим прошлым? — заметил он мягко. Но тон его был такой, что не ответить было нельзя.
— Да.
— Вас никто не навещал. Ни подруги, ни приятельницы. Не слишком ли поспешно вы все обрубили?
Ольга испугалась. Этот доктор Жерар не дурак. Знает своих пациенток. Наверное, удивляется, глядя на нее. Только бы у него не возникло ассоциации с делом в Монморанси!
— Ночью плохо спите. Тоже все думаете, как будете жить?
— Стараюсь представить себе, что я буду делать.
— Думаете о том, как организовать свою защиту?
Ольга подскочила.
— Защиту?!
— Ни в коем случае нельзя, чтобы вы вернулись в жизнь словно в чем-то виноватая. Постарайтесь внушить себе, что вы действительно другой человек. За несколько месяцев привыкнете. Какие у вас планы?
— Хочу уехать из Парижа. Скорее всего на Лазурный берег.
— Одна?
— Да.
— А потом?
— Год буду бездельничать, попробую прижиться в каком-нибудь городке.
— Вам надо бы сразу начать работать. А средства позволят вам так долго жить, ничего не делая?
Ольга вздохнула:
— Придется, конечно, в конце концов работать. Я думала купить магазинчик кружевных изделий.
— В таком магазине на Лазурном берегу торговля хорошо идет только летом. В мертвый сезон можете легко прийти в отчаяние.
— Да нет, наоборот, я же только начинаю, лучше не перегружаться.
— Заедете к нам еще?
— Конечно, — пообещала она, заранее зная, что ноги ее больше тут не будет.
— Я не могу вас выписать, пока не пройдут ваши страхи. Чтобы вступить в нормальную жизнь, вы должны быть полностью умиротворены.
— Хорошо, доктор, я постараюсь.
Вернувшись к себе в палату, она взглянула в огромный парк, раскинувшийся под веселым февральским солнцем. Скоро весна, холодно только по утрам. Медсестра прибегала на работу закутанная, с красным носом.
— Газеты вас больше не интересуют? — спросила она как-то.
— Конечно, интересуют! — воскликнула Ольга.
— Вот бы еще такое дельце, как в Монморанси, и тогда вы будете читать их каждый день!
Сообщений о следствии становилось все меньше и меньше, а несколько дней назад их и совсем не стало. Луи Прадье признался, и интерес к нему упал. Еще некоторое время какие-то модные журналы писали на эту тему, но без особого энтузиазма. Луи Прадье больше не существовал, как будто он умер и похоронен.
