Ознакомительная версия.
Но не тогда, когда она без сознания.
Он присел на кровать рядом с ней, разглядывая ее спящую. Все упростилось бы, если бы он убил ее прямо сейчас. Он может сделать это быстро, аккуратно, а потом просто сказать Хакиму, что он ей не доверял. Хаким такое поймет.
Бастьен положил руку на ее шею. Ее кожа была теплой и нежной, его загорелая рука выделялась на ее белизне. Он чувствовал, как мерно бьется ее пульс, видел, как поднимается и опускается грудь при дыхании. На мгновение он сжал пальцы, затем убрал руку.
Впоследствии он и сам не был уверен, почему это сделал. Нехарактерный для него поступок. Впрочем, в последнее время он то и дело играет по разным правилам. Или вообще игнорирует правила, которым его учили.
Он растянулся рядом с ней на постели, положив голову на подушку, на которой лежала ее голова. От нее веяло смешанным запахом душистого мыла, «шанели» и коньяка. Соблазняющее сочетание.
– Кто же ты, беби? – прошептал он. – И зачем ты здесь?
По крайней мере еще шесть часов она не сможет ответить. Он посмеялся сам над собой и встал с постели. Пора. Оружия у нее нет, значит, ее миссия заключается в сборе информации. А он может гарантировать, что ничего из того, что ей удастся узнать, не выйдет за стены замка.
Пора.
Хлоя никогда долго не нежилась в постели, просыпаясь. Она поднималась как по тревоге, чувствуя себя до отвращения бодро, и поднимала возню, пока ее полусонные родственники проклинали ее, угрожая пришибить на месте, если она немедленно не прекратит шуметь.
Это утро ничем не отличалось от прочих, за исключением того, что, когда глаза ее раскрылись, она не представляла, где находится.
Хлоя решила не паниковать, поскольку паника была зряшной тратой времени. Она лежала тихо, неподвижно, позволяя памяти всплывать из глубины. Замок и ее простодушное согласие занять место Сильвии. Слишком много вина вчера вечером и опытный рот Бастьена Туссена.
Ее уже сто лет не целовали, и ничего удивительного в том, что она все еще помнит ощущение его губ. Скверно, что она никак не может от этого освободиться. Что, если все это было спектаклем, который он разыграл? Он, наверное, хорошо разыгрывает спектакли.
Но она всегда была слишком разборчива, и слишком неуступчива, и, как говорили ее друзья, слишком американиста для того, чтобы по-настоящему наслаждаться удовольствиями случайного секса. И хотя роман с кем-нибудь вроде Бастьена стал бы событием запоминающимся, в действительности у нее потом не осталось бы ничего, кроме воспоминаний.
Она села, стараясь не двигаться резко, и приложила руку к голове, ожидая вспышки боли, которую заслужила целиком и полностью, выпив столько красного вина. Но боль не пришла. Она попробовала покачать головой, приготовившись к тому, что задержавшаяся боль ударит ее в отместку еще сильнее, но ничего не почувствовала.
На прикроватном столике стоял коньяк. Она, оказывается, пила коньяк перед тем, как провалиться в сон, – и удивилась, что помнит это. Вообще говоря, ее опьянение не должно было быть таким уж глубоким, и все-таки странно, что больше она не помнит ничего. Выпила коньяку, а потом вроде бы уронила бокал. И упала.
Но она лежала на просторной уютной кровати, а бокал стоял на подносе, и на дне его оставались следы напитка. Должно быть, она выпила больше, чем ей кажется.
Она откинула покрывало и спустила ноги с кровати. И вдруг замерла. Ее рубашка… то есть рубашка Сильвии… она была шелковая, и сверху донизу по ней шел ряд тонких атласных завязок. Но теперь эти завязки были наполовину развязаны – от подола до талии. Что она делала ночью?
Да, что-то невесело. Хлоя приняла душ, оделась и старательно привела себя в соответствие роскоши, одолженной ей Сильвией. Взглянув на туфли из кожи молодого оленя, на их заостренные мысы и высокие тоненькие каблуки, она застонала. Может быть, стоит сказать, что в ней есть японская кровь, а потому она должна ходить босиком?
Нет, не прокатит. Сколько бы она ни мечтала об экзотической родословной, на самом деле она до уныния правильная американка англосаксонского происхождения, и на этот счет ей никого не удастся обмануть.
Она спустилась по лестнице, на этот раз не заблудившись, и успела как раз вовремя к легкому завтраку из кофе и фруктов перед началом работы. Участвующие восседали по обеим сторонам длинного стола для переговоров, и почти каждого из них сопровождали помощники. Кроме барона фон Руттера, которому ассистировала его жена, холеная красавица Моника.
Во главе стола сидел Хаким, который указал Хлое на одно из пустующих мест справа от себя. Туссена в комнате не было – это она осознала уже сидя, когда допила кофе и осторожно поставила чашку на столешницу узорного орехового дерева. Может, судьба наконец над ней сжалилась?
Судьбе лучше знать. Бастьен появился мгновение спустя, неся кофе с собой, и занял оставшееся свободным сиденье. Рядом с ней.
Она слушала происходящее вполуха. Минута молчания в память их покойного коллеги, Огюста Ремарка. Хлое почему-то было знакомо это имя, хотя она не могла вспомнить, откуда его знает. Это мешало ей думать, и в конце концов она решила, что просто у кого-нибудь спросит. Или нет, лучше помолчать и попытаться самой выяснить, что там произошло.
В следующие несколько часов ей было не до размышлений. Организация пищевых импортеров спорила о перераспределении территории, и, хотя Хлоя обожала мясо молодого барашка, апельсины и хорошо приготовленную курятину, на этом и кончалось ее знакомство с предметом. Переговоры, которые ее просили переводить, сводили с ума своей нудностью, она всегда считала математику утомительным предметом, а подсчет абстрактных кур, поросят и баррелей зерна не возбуждал даже спящего внутри нее шеф-повара. Ее соседи по столу, видимо, полагали эту дискуссию просто захватывающей, а некоторые цифры, которые ей приходилось переводить, она даже плохо представляла. В евро, долларах или фунтах они обсуждали огромные деньги. Она понятия не имела, что бакалейщики способны накопить такие богатства.
Из-за того что Хлоя сидела у верхнего угла стола, ей приходилось поворачиваться, чтобы увидеть говорящих, и мужчина, который сидел рядом с ней, всегда находился в поле ее зрения. Несмотря на ее повышенную настороженность, Бастьен, казалось, совсем потерял интерес к ней, просто принимая к сведению ее существование. Поскольку он свободно разговаривал как на французском, так и на английском, ему не требовались ее услуги как переводчицы, и она могла откинуться на спинку стула и притвориться, что игнорирует его, машинально рисуя каракули на листах бумаги, которые бы ли разложены перед ними на столе.
Только один проблемный момент возник в течение долгого утомительного утра. Это было слово, которого она не знала, – в этом не было ничего удивительного, хотя она и говорила очень бегло.
– Что такое «леголас»? – спросила она. – Ну, кроме персонажа из «Властелина колец»?
В комнате повисла мертвая тишина. Только чья-то чашка звякнула о блюдце. Вся компания уставилась на нее, как будто она спросила об особенностях их сексуальной жизни или еще хуже – о величине годового дохода. Затем впервые за этот день к ней обратился Бастьен.
– Леголас – это порода овец, – сказал он. – Персонально вас это не касается.
Кто-то в комнате тихонько хмыкнул – то ли посмеялся над тем, как ее хладнокровно осадили, то ли еще по какой причине.
– Не задавайте вопросов, мисс Андервуд, просто переводите, – вмешался Хаким. – Если вы к этому не способны, мы найдем кого-нибудь еще. Мы не желаем, чтобы чья-то некомпетентность мешала нашей работе.
Хлоя никогда не умела достойно отвечать на публичные выговоры и сейчас просто решила, что Хаким – отвратительный человек. К этому времени ей ничего так не хотелось, как вернуться в Париж, чтобы ее отвезли туда в этом их роскошном лимузине и чтобы она больше никогда не видела никого из этих людей.
Никого? Она старательно избегала глядеть на своего соседа, но прекрасно знала, что никуда раньше времени не уедет.
– Прошу прощения, месье, – сказала она по-французски. – Если мне не нужно знать значения некоторых слов, я, конечно, не буду спрашивать. Просто я думала, что было бы полезней, если бы я лучше разбиралась в предмете обсуждения.
– Будьте внимательней, Жиль. – Моника издала хриплый смешок. – Бастьену не понравится, если вы запугаете его маленькую игрушку.
Бастьен поднял взгляд от стола:
– Ревнуете, моя прелесть?
– Прекратите! – рявкнул Хаким. – У нас нет времени пререкаться из-за пустяков!
Бастьен повернулся к Хакиму, и тут уж у него не было выбора: он взглянул на Хлою. И с широкой улыбкой поднял руки в знак капитуляции.
– Простите меня, Жиль. Вы же знаете, что я всегда легко отвлекаюсь, когда рядом хорошенькая женщина.
– Я знаю, что вы отвлекаетесь только тогда, когда хотите этого. И то же самое касается остальных. Но на карту поставлено слишком много, чтобы тратить время на эти игры. Все это слишком серьезно.
Ознакомительная версия.
