Опускает мне руку на горло. Чуть сжимает. Дышать трудно, и в этом момент я вновь думаю о Серёжке. Каково ему сейчас. И о том, что каким бы не был мой ответ, он будет неверным. Рука на моём горле медленно сжимается, а я так и не знаю, что мне ответить.
— Это, — хриплю я, воздуха не хватает, — это…
Глава 14.
Давид
— Это мой ребенок, только мой, — шепчет Славка, и я разжимаю руку, брезгливо морщась.
Уж блять сколько лет живу на свете, должен был помнить, что нельзя людям верить, все они — продажные твари, но нет, в очередной раз попался.
Я ведь эти годы мысли о ней хранил, как о чем-то светлом, что было в моей жизни. Славке хотелось верить, она, несмотря на свою профессию, честной мне казалась. Такая врать на пустом месте не станет, строя из себя ту, кем не является.
Только я ошибся, сильно в ней ошибся. Она со мной трахалась и ещё с кем-то. Дрянь!
Я глаза закрыл, и как ударил кулаком по стене. Ярость душила, хотелось крушить все вокруг, разнести номер до основания.
На нее смотреть не мог, убить под горячую руку боялся. Смешно, блять, из-за бабы, которую под меня подложили столько лет назад, убиваюсь, как сопливый влюбленный. Дебил ты, Чабаш, совсем нюх потерял.
— Собирайся, — бросил ей, не глядя, — со мной поедешь.
Теперь я был точно уверен, что она ведёт двойную игру, и одному богу известно, ради какой цели.
Это я и собирался выяснить. Наизнанку ее выверну, но узнаю!
Телефон, что она пыталась спрятать, из рук выдернул, сил своих не сдерживая. Славка вскинулась было, но я ее взглядом осадил. Она послушно накинула куртку, обулась. Схватил ее за локоть и потащил волоком.
В коридоре гостиничном охрана моя, буркнул им на ходу:
— Домой едем.
Славку запихнул в машину рядом с собой, она сжалась вся, обняла себя за плечи и в окно смотрела. Между нами расстояние в полметра, а по факту пропасть непреодолимая.
В лифте ехали молча. Ртом дышал, как собака: ее аромат пробирался в лёгкие, мозги туманил, слишком близко она засесть тогда смогла.
Слава. Мирослава, блять, славная обманщица.
В квартиру первым вошел, обуви не снимая, прямиком к одному из шкафов. Слава за спиной осталась, но даже в таком состоянии голову держит высоко задранной, губы поджала и смотрит перед собой.
Никаких извинений. Да и были бы они — нахер нужны? Что изменит?
Я наручники достал, звякнул металлом. Ее за запястье тонкое схватил и тащу.
— Давид, — она заупрямилась, пытаясь упереться обувью в покрытие пола, — что ты задумал? Остановись!
А мне совсем колпак сносит. Я ее к батарее пристегнул и отошёл на несколько шагов назад. Стою. Смотрю сверху вниз, Славка сидит на заднице, длинные ноги подобрала и в щиколотках скрестила.
— Тут будешь сидеть, — сказал я. А потом к бару пошел.
Там бухла — немерено. Надраться хочу. Чтобы алкоголь крепкий горло обжигал, чтобы мыслей в башке никаких не осталось. Налил щедро в тяжёлый стакан бурбона, по самую верхушку, половину выпил в один присест, морщась.
Пищевод обожгло, алкоголь скатился до самого желудка, а я стоял, упираясь в барную стойку, спиной к Славе и смотреть на нее не мог.
— И только попробуй мне сказать что-нибудь, в окно тебя выкину, — произнес, даже не оборачиваясь. Ответом мне, как и просил, была тишина.
Я бутылку подхватил и в другую комнату ушел. Чтобы не видеть ее, не слышать, запаха не чуять.
Снова плеснул алкоголь. Когда я надирался в последний раз, не помню: не тянуло вовсе. А сегодня хотел.
Даже не закусывая. Методично наливал и пил, глядя в одну точку на большом панорамном окне.
Мысли всякие крутились. Вспоминал, как тогда со Славкой хорошо было. Мы недолго вместе пробыли и привязываться я не собирался — знал же, кто она такая.
Красивая. Сексуальная. И со страстью такой отдавалась, которую не изобразить, будь ты хоть трижды профи.
А потом, когда я за ней приехал, она сбежала. Я думал, обидел может? Или случилось что худое?
А она просто, блядь, спала с каким-то уебком параллельно со мной, а потом сбежала. Родила.
Ещё и догадалась сына оформить чужим ребенком. Кто-то ей ведь помогал в этом. Вряд ли ее бывшее «руководство» на такие щедрости пошло, рожавшей она им нафиг не сдалась, вся их выгода была только от бездетной Славы.
Бурбон в бутылке кончался, зато во мне его становилось все больше. Хмельные мысли текли тяжелее, думалось уже с трудом. Важно было только одно.
Я бутылку новую подхватил и к ней пошел.
Сидит, ноги вытянула, большие глаза смотрят внимательно.
— Предательница ты, Славка. А предателей я ненавижу.
Сажусь напротив нее, прямо на пол, позу ее зеркаля.
Пью прямо из горла, к черту бокалы, и так сойдет.
— Молчишь? — снова к ней обращаюсь, — чего молчишь, спрашиваю?
— Так ты же сам сказал, — невозмутимо отвечает она, — чтобы я заткнулась.
Поднимаюсь, шатаясь нетрезво, ноги мне не послушны. Но я буду стоять.
— Давид, — зовёт она, глядя на меня с сомнением.
— Нормально все, — чеканю, — я — твердь. Я, блять, непокобелим. Непокобелим!
Я знаю, пить мне совсем нельзя. Хуже пьяного Чабаша нет на свете зверя.
Но сегодня — никак иначе. Я ей в глаза бесстыжие смотрю, подхожу ближе, так, что рукой лица коснуться могу.
Могу ударить.
Все, что угодно, могу. Только не простить. Вспоминаю, как кричал мальчишка, зовя ее мамой. Славка — мама.
Так значит, угадал я со швом, что был на ее животе, что от кесарева он. А она мне и тогда наврала — что детей больше иметь не может. Дрянь! Я ей сочувствовал! Я ее боль — как свою! А она!
Злюсь снова.
— Сейчас к врачу поедем, — решаю вдруг, — посмотрим. Рожала ты или нет. И как детей больше иметь не сможешь, тоже — посмотрим.
Глава 15
Мирослава
Дёрнул меня грубо наверх. Пьян, таким пьяным я его ещё никогда не видела, ни разу. Из дома вышли без звонка, он и я следом, как на привязи — за руку тащит. Но, тем не менее, охрана нас уже ожидала. И вид Чабаша их нисколько не удивил — пьян, в одной руке бутылка виски, в другой баба всклокоченная, словно так и надо.
— К врачу, — велел Чабаш. — К бабскому, этому…гинекологу.
— Ночь уже, — робко ответил самый молодой парень.
— Я какого хрена миллиардер тогда? — рявкнул Давид и вопрос разрешился.
Меня грубо затолкал в машину, я коленом ударилась, но неважно. Про меня на некоторое время словно позабыли, и прислонившись виском к стеклу, я смогла думать. Виктор не дурак. Значит, с Сережкой все хорошо настолько, насколько может быть. И будет хорошо до тех пор, пока я буду играть по их правилам. Но Господи, как я все это ненавижу…
— Выходи, — бросил Давид.
Я думала меня просто привезут к дежурной больнице с гинекологическим отделением, но это явно роскошный кабинет врача частной практики. Он, чуть в возрасте, седой, но подтянутый, только входит, на ходу накидывая халат и перчатки на руки надевая.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я.
— Здравствуйте, — кивнул он. — На что жалобы?
— На пиздеж не в меру, — ответил Давид. — Давай-давай, раздевайся.
Я помедлила. Не потому, что стеснялась. В кабинете был только доктор и Давид. Просто…я чувствовала себя униженной. Давид же медлить не стал, подошёл, рванул на мне одежду, усугубляя моё унижение, а затем развалился на кожаном диванчике для посетителей, отхлебнул виски и закурил.
Я послушно залезла на кресло. Пусть и дорогое, все равно холодит кожу. Отвела взгляд, смотрю на картину на стене — мазня ярких красок, больше всего чёрного и красного. Херня, которая стоит приличных бабок. Примерно такая же мешанина из херни у меня сейчас в душе. И реветь хочется, моргаю, не помогает, одна слезинка скатывается и впитывается в волосы.
