Я стояла, держась за угол кузова пикапа, и пыталась не расплакаться от вида противоскользящих цепей, когда услышала этот странный звук.
Это был надсадный визг тормозов, и он быстро становился громче, отдаваясь болью в ушах. Я подняла голову и вздрогнула.
И сразу увидела несколько вещей. Это не было похоже на замедленную съемку в кино, наоборот, выброс адреналина заставил мозг работать быстрее, и я охватила взглядом несколько направлений одновременно, различая каждую деталь.
Эдвард Каллен стоял через четыре машины от меня, его глаза широко раскрылись от ужаса. Его лицо выделялось из целого моря лиц, на каждом из которых застыла маска отчаяния и страха. Но важнее было другое — синий фургон, который, бешено вращаясь под оглушительный скрежет тормозов, несся по парковке прямо на мой автомобиль. Спустя секунду он грозил врезаться в задний угол пикапа, а я стояла прямо между ними. У меня даже не было времени закрыть глаза.
Но перед тем, как послышался грохот фургона, разбивающегося вдребезги о железную раму пикапа, что-то с силой толкнуло меня с другой стороны. Моя голова с треском ударилась о ледяной асфальт, и я почувствовала, как что-то твердое и холодное пригвоздило меня к земле. Я лежала на тротуаре позади светло-коричневой машины, рядом с которой припарковалась. Но я не успела заметить больше ничего, потому что фургон снова приближался. Ударившись об угол пикапа, он с грохотом развернулся и, не переставая вращаться на скользком льду, опять угрожающе надвигался на меня.
Совсем рядом кто-то негромко ругнулся, и я поняла, что не одна здесь — этот голос невозможно было не узнать. Две длинные белые руки вытянулись передо мной, защищая от удара. Фургон, качнувшись, остановился в шаге от моего лица, а большие ладони поразительным образом вписались в глубокую вмятину на синем борту.
Потом руки замелькали так быстро, что расплылись в неясное белесое пятно. Одна стремительно схватилась за днище фургона, и что-то проволокло меня по земле и перевернуло, как тряпичную куклу, так что мои ноги ударились о колесо коричневой машины. С оглушительным стоном, рвущим барабанные перепонки, металл ударился о металл, и фургон обрушился на асфальт так, что посыпалось стекло. Там, куда он упал, еще секунду назад были мои ноги.
Один долгий миг стояла абсолютная тишина, а потом со всех сторон раздались громкие вопли, и во внезапно наступившем бедламе можно было различить, как несколько голосов выкрикивают мое имя. Но гораздо отчетливее, чем эти крики, я услышала тихий яростный голос Эдварда Каллена у своего уха:
— Белла! Ты в порядке?
— Все нормально, — моя речь звучала как-то странно. Я попробовала сесть и вдруг поняла, что он железной хваткой прижимает меня к своему боку.
— Осторожно, — сказал он, когда я стала вырываться, — Кажется, ты здорово ударилась головой.
Я тут же почувствовала пульсирующую боль прямо над левым ухом.
— Ой, — удивленно сказала я.
— Вот и я так подумал, — к моему изумлению, в его голосе слышался сдавленный смех.
— Черт, как ты… — я замолчала, пытаясь обрести ясность в голове и вновь почувствовать свое тело. — Как ты подскочил так быстро?
Он посерьезнел:
— Я же стоял рядом с тобой.
Я повернулась, чтобы сесть, и на этот раз он позволил: расцепил руки, сжимавшие мою талию, и отодвинулся от меня, насколько это было возможно в ограниченном пространстве. Я посмотрела в его честное озабоченное лицо, и снова глаза, отливавшие золотом, сбили меня с толку. О чем же я его спрашивала?
И тут они обнаружили нас — люди с залитыми слезами лицами, они кричали что-то друг другу, кричали что-то нам.
— Не двигайтесь, — приказал кто-то.
— Достаньте Тайлера из машины, — крикнул кто-то еще.
Вокруг нас развернулась бурная деятельность. Я попробовала было подняться, но холодная рука Эдварда прижала мое плечо к земле.
— Полежи немного.
— Но мне холодно, — заныла я. К моему удивлению, он тихо рассмеялся — чуть слышно, почти неуловимо.
— Ты стоял там, — я неожиданно все вспомнила, и смех оборвался. — Около своей машины.
Его лицо окаменело.
— Нет, ты ошибаешься.
— Я видела тебя. — Вокруг нас царил хаос. Я услышала более грубые голоса — это взрослые прибыли на место происшествия. Но я упрямо продолжала спор: я была права, и он должен был признать это.
— Белла, я был рядом с тобой, и я оттолкнул тебя с пути фургона, — силой его гипнотического взгляда можно было разрушить город. Он словно пытался внушить мне что-то жизненно важное для себя.
— Нет, — я упрямо выдвинула вперед подбородок.
Блеск расплавленного золота в его глазах ослеплял меня.
— Белла, пожалуйста.
— Но почему? — требовательно спросила я
— Поверь мне, — он умолял, и его мягкий голос подчинял себе все мои чувства.
Я услышала вой сирены.
— Объяснишь мне потом, обещаешь?
— Ладно! — резко бросил он, вдруг выходя из себя.
— Ладно, — сердито повторила я.
Понадобились усилия шести санитаров и двух учителей — мистера Варнера и тренера Клаппа, — чтобы отодвинуть фургон и подтащить к нам носилки. Эдвард протестовал настолько рьяно, что его оставили в покое. Я попробовала было последовать его примеру, но этот предатель сообщил медикам, что я ударилась головой и у меня, возможно, сотрясение мозга. Я чуть не умерла от унижения, когда на меня надели фиксирующий голову «ошейник». Казалось, вокруг собралась чуть ли не вся школа, и эта огромная толпа печально взирала на то, как меня грузили в машину скорой помощи. А Эдвард просто сел на переднее сиденье, и я чуть не лопнула от злости.
В довершение ко всему, на сцену явился шеф полиции Свон собственной персоной.
— Белла! — в панике взревел он, увидев меня на носилках.
— Да все нормально, Чар… папа, — вздохнула я. — Со мной ничего не случилось.
Он повернулся к ближайшему санитару, чтобы услышать независимое мнение. Я тут же отключилась, отдавшись во власть пестрого хоровода непонятных образов, которые теснились в моей голове. Вот меня подняли с земли, и я увидела глубокую вмятину на бампере светло-коричневой машины — очень четкую вмятину, по форме точно повторяющую очертания плеч Эдварда. Словно он упирался в бампер спиной с такой силой, что прогнулась металлическая рама.
Я видела его братьев и сестер, которые смотрели на все издали. На их лицах можно было прочесть всю гамму чувств от холодного неодобрения до полного бешенства, но я не заметила ни следа беспокойства за брата.
Я старалась придумать логическое объяснение всему увиденному, которое можно было бы построить без допущения, что я сумасшедшая.
