Он наклонился вперед, подталкивая мою тарелку:
– Тебе нужно еще поесть.
– Спасибо, Папочка, – оборвала его я.
Он поднял руки и отстранился:
– Остынь, зайчик-обнимашка.
– Все это из-за тебя.
Сет фыркнул:
– Почему это моя вина?
Я бросила на него злобный взгляд:
– Никто не хочет убивать тебя, но ты тот, у кого есть возможность стереть с лица земли всех Олимпийцев. Но все говорят "давайте убьем того, кто ничего не делает!" А ты просто можешь раствориться в закате после моей смерти.
Его губы снова изогнулись:
– Я бы не ушел после твоей смерти. Мне было бы грустно.
– Тебе было бы грустно, потому что ты уже не стал бы Убийцей Богов, – я взяла свой сендвич и медленно его перевернула. – Оливия меня ненавидит.
– Алекс...
– Что? – я подняла глаза. – Да, потому что я позволила Калебу умереть.
Его глаза сузились.
– Ты не позволяла Калебу умереть, Алекс.
Я вздохнула, борясь с внезапным желанием заплакать. Это точно, сегодня я была морально раздавлена.
– Я знаю. Мне её не хватает.
– Ты хотя бы пыталась поговорить с ней? – его глаза расширились под моим взглядом. Он показал на сендвич. – Ешь.
Я неохотно откусила большой кусок.
Сет изогнул бровь, наблюдая за мной.
– Голодная?
Я проглотила. Еда тяжелым комом опустилась в мой желудок.
– Нет.
В течение нескольких минут мы не разговаривали. Вопреки желанию, я перевернула левую руку и посмотрела туда, где мягко светилась руна в виде скобки.
– Ты... ты сделал это специально?
– Что? Руну? – он взял мою руку и держал её ладонью наверх. – Нет, я сделал это не специально. Я тебе уже говорил это.
– Я не знаю. Ты выглядел так, как будто действительно сильно концентрировался, когда это случилось.
– Я концентрировался на твоих эмоциях, – Сет провел большим пальцем над знаком, почти касаясь его. – Тебе это не нравится, да?
Нет, – прошептала я. Еще одна руна значила еще один шаг к тому, чтобы стать кем-то – чем-то другим.
– Это естественно, Алекс.
– Это не кажется естественным, – мои глаза метнулись к нему. – Что она значит?
– Сила богов, – ответил он, удивив меня. – Другая значит храбрость души.
– Храбрость души? – рассмеялась я. – Это бессмыслица.
Его рука скользнула к моему запястью, большой палец лежал у меня на пульсе.
– Это первые знаки, которые получает Аполлион.
Мое запястье казалось таким маленьким в его руке, даже хрупким.
– Твои тоже появились раньше времени?
– Нет,
Я вздохнула:
– Что произошло... между нами вчера вечером?
На его губах играла озорная улыбка.
– Ну, большинство называют это "целоваться".
– Это не то, что я имела в виду, – я выдернула руку и потерла ладонь о кромку стола. – Я чувствовала это – энергия, или как ты это называешь – уходила из меня в тебя.
– Тебе было больно?
Я покачала головой:
– Это было в некотором роде даже приятно.
Его ноздри затрепетали, как если бы он чувствовал запах, который ему нравился. Потом, без всякого предупреждения, он перегнулся через стол, обхватил мои щеки ладонями и поднес свои губы к моим. Поцелуй был мягким, дразнящим, и я чувствовала себя на самом деле странно. Поцелуи прошлой ночью не в счет – или, по меньшей мере, я убедила себя в этом. Итак, это был первый настоящий поцелуй после Катскиллс, и он происходил на публике. И я все еще держала в правой руке сендвич. Поэтому да, это было ненормально.
Сет отстранился, улыбаясь:
– Я думаю, в таком случае нам нужно делать это чаще.
Мои щеки горели, потому что я знала, что люди пялились.
– Целоваться?
Он рассмеялся:
– Я целиком и полностью за то, чтобы больше целоваться, но я имел в виду то, что произошло прошло ночью.
Гнев взялся из ниоткуда и овладел мной.
– Почему? Ты что-то почувствовал?
Одна бровь поднялась:
– Ох, я кое-что почувствовал.
Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула.
– Я имела в виду, когда ты держал меня за левую руку и появился знак. Ты что-нибудь почувствовал?
– Ничего, что бы ты хотела услышать.
– Боги, – я сжала сендвич. Капли майонеза разлетелись с пластиковой тарелки. – Я даже не знаю почему с я с тобой разговариваю.
Сет медленно выдохнул:
– У тебя ПМС или что? Потому что твои перемены настроения меня убивают.
Какое-то время я смотрела на него, думая, надо же, он действительно это сказал? И потом я отвела руку назад и запустила сендвич через стол. Он ударился об его грудь с удовлетворительным "шлеп", но именно выражение его лица, когда он вскочил с кресла, почти заставило меня улыбнуться. Смесь недоверия и ужаса отражалась на его лице, когда он смахивал с рубашки и брюк куски латука и ветчины.
В комнате было всего несколько человек, в основном младшие полукровки. Все они смотрели огромными глазами.
Бросаться сендвичами в Аполлиона – это не то, что часто делают на публике. Я ничего не смогла с собой поделать, я рассмеялась.
Голова Сета вскинулась. Его глаза были раскаленной злобной охрой.
– Тебе стало лучше?
От смеха у меня начали течь слёзы.
– Да, вроде бы.
– Знаешь, давай отменим сегодняшнюю тренировку после занятий, – его челюсть напряглась, щеки горели. – Отдохни.
Я закатила глаза:
– Как хочешь.
Сет открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но остановился. Отчистив остатки ветчины и сыра, он развернулся и ушел. Я не могла поверить, что только что бросила свой обед в Сета. Это было немного экстремально даже для меня.
Но это было смешно.
Я хихикала себе под нос.
– Ты собираешься это убирать?
Подпрыгнув в стуле, я посмотрела вверх. Линард вышел из-за колонны, разглядывая беспорядок на полу.
– Ты что, следишь за мной?
Он натянуто улыбнулся:
– Я здесь для того, чтобы быть уверенным, что ты в безопасности.
– Это ненормально, – я отодвинулась со стулом, взяв салфетки с тарелки. Я собрала, что смогла, но майонез впитался в ковер. – Это идея Люциана?
– Нет, – он сложил руки за спиной. – Это был приказ декана Андроса.
Я затихла:
– Правда?
– Правда, – повторил он. – Ты должна идти. Твое следующее занятие скоро начнется.
Я отсутствующе кивнула, выбросила мусор и взяла сумку. Приказ Маркуса удивил меня. Я ожидала, что Люциан натравит на меня своих Охранников. Он не хотел бы, чтобы что-то случилось с его драгоценным Аполлионом. Может быть, Маркус находил меня не такой отвратительной, как я думала.
