Элис, разумеется, тоже была здесь, и платье, надетое на ней, выглядело уродливее вчерашнего. Прошлой ночью Саймон не раз подумал о том, что нарядов страшнее, чем ее коричневое платье, на свете не бывает, и ошибся. Сегодняшнее платье было Элис длинно и широко. Подол его волочился по полу, а бесформенные рукава мотались при каждом шаге, словно крылья пьяной летучей мыши. Волосы Элис, туго стянутые в пучок, оставляли открытым лоб, отчего лицо девушки казалось еще проще. В глубине ее глаз притаилась боль, и Саймон понял, что у Элис раскалывается голова. Еще бы! Его вино не только погружает в сон, наутро от него болит голова и мучительно сводит желудок — особенно если ты попробовал это зелье в первый раз.
Элис повернула голову и посмотрела на Саймона. В ее взгляде он прочитал надежду и смущение. Возможно, она думает, что все события вчерашней ночи ей только приснились? Ведь она потеряла сознание в его покоях, а очнулась после долгого сна у себя в спальне.
Вчера Саймон долго раздумывал над тем, как ему поступить. Ему очень не хотелось, чтобы до тела Элис дотрагивались чьи-то чужие руки. Наконец он позвал Пьера, сильного молодого слугу, о котором было известно, что он абсолютно равнодушен к женскому полу. Тот взял Элис на руки и под надзором Саймона отнес девушку в ее комнату.
По дороге она, к счастью, не проснулась. Не проснулась и Клер, когда Пьер внес Элис в комнату и уложил спящую на постель. Волосы Клер разметались во сне по подушке, отчего ее лицо сделалось еще прекраснее. Откинутая за голову рука натянула тонкую ткань ночной рубашки, и та туго обтянула все изгибы восхитительного тела Клер. Саймон на минуту склонился над красавицей и с удивлением отметил, что испытывает при этом ничуть не больше волнения, чем Пьер, тяжело сопевший у него за спиной.
Саймон отослал Пьера прочь, а сам ненадолго задержался, склонившись над спящей Элис. Она спала глубоко, тихо, уютно свернувшись калачиком.
Господи, какой желанной она была в эту минуту для Саймона! Страсть, пробудившаяся в его сердце, не на шутку встревожила мага. Ведь он полагал, что с этим чувством для него покончено давным-давно и навсегда. Что же за сила заключена в этой маленькой отважной женщине, если ей удалось оживить то, что, казалось, умерло навек? Наверное, это можно было бы назвать чудом, если бы только Саймон не был магом и не знал наверняка, что чудес на свете не бывает.
Но как же все-таки случилось, что он, великий маг и чародей, оказался в плену у маленькой женщины — да еще такой простой и обыкновенной, как леди Элис из Соммерседжа?
Саймон вспомнил о том, что Элис мечтала стать монахиней. Что ж, было время, когда и он сам был монахом, — недолго, правда, только до той минуты, когда земные желания и страсти не оказались сильнее обращенной к небесам молитвы.
Саймон не помнил, как долго он простоял возле постели спящей Элис, но на своей высокой кровати ворочалась Клер, и ему пришлось поспешно отпрянуть в тень. Клер невидяще повела глазами по сторонам и снова провалилась в сон. Тогда Саймон вновь подошел к кровати, на которой спала Элис. Ему вдруг ужасно захотелось самому оказаться на этом ложе, лежать, ощущая тепло женского тела и чутко прислушиваясь к легкому дыханию спящей. Хотелось снять с Элис уродливые тряпки и увидеть, что скрывается под ними.
Наконец Саймон удалился, но ощущения прошедшей ночи не оставляли его и сейчас, они волновали его, заставляли вновь и вновь возвращаться мыслями к пережитому.
Саймон сидел рядом с Ричардом и смотрел на Элис. Остаток ночи он провел без сна, но это не отразилось на его самочувствии: ночи мага часто бывают бессонными. Да, вчера ему не удалось в полной мере утолить ни свое любопытство, ни неожиданно вспыхнувшую страсть — так что ж? Он подождет. Он умеет ждать. Он готов ждать Элис сколько угодно, хоть целую вечность.
— Милорд, — негромко обратился Саймон к своему хозяину, но Ричард не обратил на него ни малейшего внимания. Этим утром он столько раз прикладывался к кубку с крепким элем, что уже не нуждался ни в чьих советах.
— Ты можешь сесть слева от меня, Элис, — величественно объявил Ричард. — Не печалься, сестра, мы сумеем и тебе найти достойного супруга. Да, кстати, ты не могла бы надеть что-нибудь более приятное глазу, чем это платье? Оно отвратительно. В каком приюте для бедных ты нашла его? И цвет… Какой ужасный цвет, ты не находишь, Грендель?
— Не смею перечить вам, милорд, — ответил волшебник.
— И то сказать, не могут же все женщины на свете быть красавицами, — глубокомысленно заметил Ричард и громко рыгнул. — Так что нам делать с Элис, чародей? Может быть, отослать ее ко всем чертям обратно в монастырь? Вот уж она обрадуется!
— Нет, милорд. Я хочу, чтобы она стала моей женой, — негромко ответил Саймон Наваррский.
При этих словах невозмутимое лицо Элис на секунду дрогнуло, но Саймон не успел понять — от радости или от отчаяния.
Ричард медленно развернул свое грузное тело и громко воскликнул, удивленно глядя на своего мага:
— Проклятье! Ты что, и впрямь решил жениться на обеих? Послушай, приятель, может быть, тебе и наплевать, но наша христианская церковь не признает двоеженства! Не веришь — сам спроси у брата Джерома.
— Я уверен, что вы найдете более подходящую партию для леди Клер, чем я, — все так же тихо сказал Саймон.
На минуту стало тихо. Так замирают небеса перед очередным раскатом грома. Затем Ричард расхохотался, да так оглушительно, что леди Элис не выдержала и приложила ладони к вискам. Голова у нее все еще болела.
— Ну что ж, Саймон Наваррский, — прогрохотал Ричард, отсмеявшись, — может быть, ты и прав. Черт с тобой, забирай простушку! В конце концов, у всех женщин найдешь между ног одно и то же, уж тут можешь мне поверить!
— Милорд Ричард, — осуждающе прошептал брат Джером, но Ричард небрежно отмахнулся от монаха.
— Они и так засиделись в своем монастыре, брат Джером. Пора уж им понять, для чего на свете существуют женщины. Сам господь так устроил, верно, святоша? И для чего же бог создал женщину? Для продолжения рода, детей рожать, вот для чего! И другого места для женщины, кроме постели, я не знаю.
Саймон Наваррский с любопытством наблюдал за тем, сумеет ли брат Джером справиться со своими чувствами. В конце концов монах проглотил обиду и снова уселся на свое место.
В целом Саймон Наваррский относился к брату Джерому весьма терпимо и всегда считал его неплохим малым, может быть, излишне серьезным, особенно когда дело касалось постулатов христианской веры, а в остальном…
— Подойди сюда, красавица, — приказал Ричард, глядя на Элис. — Что, обскакала сестрицу, скромница? Ну что ж, Грендель имел право выбирать. Впрочем, я только рад, что так все получилось. Уж такую красотку, как Клер, выдать замуж труда не составит. Любой барон будет счастлив лакомому кусочку.
