— Тогда почему же она не сказала тебе насчет денег? А? Потому что она тебя боялась. Боялась, что из-за них ты убьешь ее. Она тебе не доверяла, и была права.
Лицо Натана, погруженное во мрак, было едва различимо, но Спенсер увидел, что тот усмехнулся:
— Она меня совсем не боялась. Но повторяю: теперь это вряд ли имеет какое-то значение.
Спенсер описал круг рукой, в которой была зажата рукоятка «дешевого ствола».
— Ты никогда от нее не избавишься, она всегда будет рядом. Она сейчас здесь. Разве ты не видишь? Это ее смерть принесла тебе этот дом. Ты думаешь, что счастливо избежал тюрьмы? Нет, голубчик, ты ошибаешься. Ты в тюрьме. Посмотри! Оглянись вокруг!
Свет исходил только от экрана телевизора, но Спенсер с самого начала заметил у дивана небольшой стол. Там, рядом с настольной лампой и телефоном, лежал полуавтоматический пистолет. Спенсер подумал, что это большое везение, что телевизор работал так громко, и Натан не услышал, как он вошел. В противном случае Натан теперь бы уже хоронил его в саду среди цветов.
— Интересно, — произнес Спенсер, чуть опустив дуло револьвера, — как с точки зрения философии можно объяснить тот факт, что ты отнял у человека жизнь и практически ничего не получил взамен? Тебе принадлежала целая вселенная — любовь Кристины, а ты погасил ее смертью. Ты думал, что ее любовь ничего не стоит? Но для нее она значила многое. Маленький пакетик с картонными спичками из Эдинбурга, забавные смеющиеся рожицы, нарисованные на салфетке в пабе, — они стоили многого. Они стоили большие, чем весь этот дом, в котором ты живешь, с участком, выходящим на берег, где вы когда-то, когда были детьми, запускали бумажных змеев.
Глаза Натана заблестели, он резко встал и, уставившись прямо в лицо Спенсеру, прошипел:
— Ну это уже, кажется, переходит все границы. Вот что, дружок, с меня хватит. Убирайся отсюда вон, или я позвоню в полицию.
— Нет нужды, — усмехнулся Спенсер. — Я уже здесь.
Натан сделал движение к телефону, возле которого лежал пистолет.
На затылке у Спенсера поднялись волосы, он крикнул:
— Не двигаться!
— Или что? Я устал от этих твоих игр. — Натан сделал еще шаг.
— Натан, я тебя предупреждаю. Не двигайся. — Спенсер взял револьвер в обе руки и принял стойку для стрельбы.
Натан был теперь всего в нескольких коротких шажках от своего пистолета. При достаточной ловкости, которой Натану не занимать, пистолет через мгновение окажется у него в руке.
— Что ты собираешься делать, Спенсер Патрик О'Мэлли? — выкрикнул Натан с такой злобой, что Спенсера затрясло. — Неужели я стою того, чтобы тебе терять свою работу? А может быть, не только работу?
— Натан, я же сказал тебе, что ты не стоишь ничего, даже пыли с ее черных ботинок.
В следующее мгновение Натан рванулся к пистолету. Спенсер опустил «дешевый ствол» чуть ниже и выстрелил, целясь ему в бедро. Натан упал, выронив пистолет на пол, и отчаянно пытался нащупать его на ковре. Но в темноте не было видно, куда он упал. Только потом Натан обратил внимание на свою ногу и судорожно зажал ладонями рану.
В соревнованиях по стрельбе в темноте у Спенсера всегда были самые высокие показатели.
— Что ты наделал? — выдохнул Натан. — Что ты наделал?
Даже в темноте Спенсер видел кровь, хлынувшую сквозь пальцы Натана. И вот уже она лилась потоком на ковер. В этом не было для Спенсера ничего неожиданного. Он и рассчитывал прострелить ему бедренную артерию.
Прежде чем он истечет кровью, у Натана Синклера в запасе было четыре минуты. Спенсер вдруг подумал: «А Кристина имела в запасе четыре минуты?»
— Что ты наделал? — прошептал Натан. Голос его дрожал от бессильного гнева. Он лежал на полу, прижав ногу руками. А кровь текла ровным густым потоком. Но не красным. В этой комнате сейчас цвета отсутствовали. Яркие перемежающиеся блики от телевизора делали комнату черно-белой. Кровь Натана была черной.
Спенсер опустил револьвер. Он знал, что эта штука ему больше не понадобится. Подойдя поближе к Натану, он сел рядом на корточки, примерно в метре от его головы.
— Я пришел сюда не для того, чтобы арестовать тебя, и не для того, чтобы каким-то образом вырвать у тебя признание. Я пришел тебя казнить. Под этой одеждой у меня бронежилет. Я его надел, потому что знал, с кем имею дело. Слава Богу, он мне не понадобился.
Глаза Натана начали затуманиваться.
— Ты еще слышишь меня, Натан? Надеюсь, ты понимаешь, что умираешь. Кристина Синклер была единственным человеком в мире, кто мог бы оплакать твою смерть. Но она ушла, и теперь ты умираешь тоже, и нет на земле ни единой души, которая скорбела бы по тебе, которая взяла бы твое тело, когда тебя найдут здесь через многие месяцы недовольные ребята из Ю-пи-эс [48] или садовник. Ты будешь лежать здесь в своей собственной засохшей крови, мертвый, и никто не поинтересуется, где ты, не спросит о тебе, никто не будет выкрикивать твое имя, никто не обеспокоится, куда это ты пропал. У тебя не будет рядом маленького мальчика, который бы сидел с тобой до утра, ожидая, когда ты поднимешься, как это было в случае с тобой и твоим отцом.
— И когда тебя найдут, — продолжил он срывающимся голосом (на глазах у него появились слезы), — и коронер прикажет увезти твое тело, ты будешь лежать в морге государственной больницы, пока власти штата не похоронят тебя на кладбище для бедных или кремируют, а прах оставят в печи. Никто не прольет по тебе слезы, потому что ты, кроме горя и смерти, ничего никому в этом мире не принес. А теперь ты покидаешь его и отправляешься в гораздо худшее место. Ты получил именно то, что заслужил. Ты говорил как-то, что Кристина приходит к тебе во сне. Так вот, примерно минуты через две ты умрешь и никогда больше ее не увидишь. Даже там.
Говорить Натан уже не мог, он только смог прошептать:
— А вот это неправда, детектив. Ты… ты проливаешь сейчас по мне слезы.
Спенсер вздрогнул:
— Не по тебе, сволочь. Не по тебе.
Шли секунды.
— Как ты это сделал? — прошептал Спенсер, наклонившись над ним. — Как ты заставил ее — обнаженную, в холод, боящуюся темноты — пойти к тебе в кромешную ночь?
Натан, наконец, отпустил руки, которыми прижимал раненую ногу, и она глухо стукнула по ковру.
— Это все непра… — начал он, а затем вдруг добавил: — Она боялась ночи, но не меня. Со мной она могла пойти куда угодно.
Спенсер не мог говорить. Он чувствовал запах крови и другие сопутствующие смерти запахи, и его замутило.
— Натан, — произнес он наконец, — чего теперь-то скрывать? Наш разговор я на пленку не записываю, да если бы и записывал, тебе-то какая разница. Сейчас-то чего ты боишься?
