Ознакомительная версия.
— Как знать… Что ж, Ольга Владимировна, желаю вам скорейшего выздоровления, а я со своей стороны постараюсь сделать все, чтобы виновник ваших бед был арестован и понес наказание.
Да ты понятия не имеешь, кто бы это мог быть — точно так же, как и я, и знать не знаешь, с какой стороны подступиться к этому делу. А я хоть и не знаю, но у меня есть, у кого спросить.
— С вашего позволения, Валентин Семеныч, мне нужно буквально пару минут наедине с клиенткой.
— Но не дольше. Идем, Саша, провожу тебя.
Они уходят, и мне становится как-то не по себе — отчего-то присутствие Семеныча меня успокаивало.
— Ольга Владимировна, экспертиза показала, что препарат, который вам пытались ввести, один из новейших.
— Я польщена. Кто-то следит за новинками на фармацевтическом рынке.
— Безусловно. Но я хотел бы знать другое: как вы считаете, кто бы мог вам все это устроить?
— Не знаю. Вот честное пионерское: не знаю! Моя жизнь — самая обычная, и кому я могла помешать, даже представить не могу.
— Но кому-то вы мешаете настолько, что человек два раза покушался на вас, и второй раз вы видели убийцу.
— Я тогда только от наркоза отошла и не вспомню ее лица даже под страхом смертной казни.
Лица-то я и точно не вспомню — но запах узнаю, и вообще — узнаю, если придется. И главное сейчас — поскорее выйти отсюда и начать искать того, кто пытался мне устроить лифт на тот свет. Одно дело, когда я сама собиралась это сделать, и это было мое решение, и совсем другое — какой-то подонок, который вдруг решил спровадить меня с глаз долой.
— Понятно… Что ж, я вас оставлю, за делом я буду следить, и полиция вас беспокоить больше не должна — только в пределах дела, где вы являетесь потерпевшей, а это не то же самое, что подозреваемая, как вы понимаете.
Отчего-то меня это совсем не радует. Не люблю я быть потерпевшей — это значит, что я сдалась.
Но я не сдамся.
— Люша, это безответственно, ты же сама понимаешь!
Так Марконов комментирует ситуацию вокруг моего здоровья. Которое, кстати, вполне уже восстанавливается, а боль, мучившая меня последние полгода, больше не возвращалась. Не знаю, что там отрезал Семеныч, но отрезал он явно что-то совсем ненужное.
— Ты сам-то как?
— Я сейчас в Испании. Приехал в свой дом — нужно немного отдохнуть, кое-что обдумать. Тут хорошо — море, солнце, цветы… Люша, денег я тебе переведу, не дергайся и выздоравливай. Об остальном же предоставь беспокоиться полиции и адвокату.
— Ага.
— Все, я пошел играть в теннис. Не кисни, все будет в поряде.
— Ты в Испанию надолго?
— Не знаю… Посмотрю. Как желание возникнет вернуться. Не лезь никуда, полиция разберется без тебя, а то знаю я тебя, примешься геройствовать.
Ну, да, тебе из Испании виднее. Ладно, Марконов, поглядим, что и как. А ты играй в теннис, тебе вся эта ситуация кажется невероятной, ты вообще очень брезгливо относишься ко всяким жизненным форс-мажорам, считая их результатом безответственности и плохого планирования, а потому я не стану ничего тебе говорить о своих мыслях и планах.
— Ну что, на выписку скоро?
Медсестра Вика вкатила ко мне в палату столик с орудиями убийства и принялась деловито перебирать все это добро. Вообще-то медики — странный народ. Вот взять хотя бы Семеныча. Ему сорок шесть лет, а он почти круглосуточно торчит в больнице или же летит куда-то кого-то там спасать. При этом я не представляю, когда же он живет, потому что он все время на работе. Или вот Матрона Ивановна, которая и вообще служит здесь почти полсотни лет — здесь и живет, в домике за больницей. Она здесь как бы на общественных началах работает, похоже, учитывая ее зарплату, но никому это не кажется ни странным, ни чем-то ненормальным. Они здесь живут какой-то своей жизнью — среди боли, страданий, чужих капризов и прочих таких вещей, которыми наполнены эти коридоры и палаты, потому что сюда никто от хорошей жизни не попадает. Не знаю, как они это вообще выдерживают. Раньше я думала, что абстрагируются, но, когда со мной случилось то, что случилось, они все реально обо мне беспокоились, каждый на свой лад, и я не знаю, как они все это могут наблюдать изо дня в день. Это ж спятить можно, если кто понимает!
Нет, с цифрами гораздо проще. Хорошо, что мне привезли мой ноутбук и я могу здесь работать, иначе с ума бы сошла от скуки. Шеф, похоже, этим фактом тоже весьма доволен, о чем свидетельствует увеличившийся размер моей зарплаты.
— Ну, что говорит твой-то?
— В Испанию уехал. Говорит, что я безответственная.
— Это он от ума говорит, конечно. А сам-то что ж глаз не кажет? В Испанию, значит, укатил, отдыхать? Ну-ну… А я вот хоть поглядела бы, что ж там за принц такой особенный, что ты ради него с моста сигать готова была. Никогда принцев не видела.
— Да разве в этом дело, что принц… И не из-за него это совсем, как вы все не можете понять. Просто так карта легла в тот момент.
— Нет, ну я знаю, куда мне — понять такие тонкие материи. А только, Олька, путный мужик рядом бы находился, а не по Испаниям разъезжал.
— Он и так много для меня сделал, хотя и не должен: я ему не жена, не любовница — мы с ним просто так дружим, а он…
— Конечно. Адвоката нанял и охранников. Ну, это очень просто, когда денег много, но это все так, без души. А сам-то он что?
— Вика, ты меня не слышишь. Мы с ним просто друзья.
— Ну да, ну да… Работай кулачком-то, возьму анализы. Нестоящий это мужик, вот ты что хочешь, а рыбья кровь у него! Хотя бы даже и друзья, а он в Испанию укатил — на солнышке греться. Еще оттуда тебе мораль читает, стервец. Вот ведь богатеи эти все такие и есть, наверное, чем богаче, тем больше у него тараканов в голове. Оттого и счастья нет у них.
— Да откуда ты знаешь?
— А к нам сюда всякие приезжают, к Семенычу оперироваться. Вот, ВИП-палаты для них заведены — не такие, как у тебя, хоть и у тебя хорошая, а эти так вообще с полным фаршем, так сказать. Ну а кто дежурит? Да вот мы же, ВИП-персонала для них все равно не положено. Они поначалу так себя несут — не подходи, кусаюсь, на кривой козе не подъедешь, а полежат здесь — и попускает их. И много чего рассказывают, а только общее у них одно: нет ни тепла человеческого у них в жизни, ни нормальной семьи, ничего. Те жены, на которых они женились еще в бытность бедными, стали со временем не нужны — не по статусу такой птице обычная баба, поменяли их на финтифлюшек модельных и телеведущих разных. А только не думали тогда, что, получая в жены такую девку, они получают просто куклу. И ей насрать в три кучи на его какие-то мысли, планы или просто на желания по-семейному поговорить, побыть вместе нормально, ей тусовки подавай, шмотки да цацки, да капризами замордует. И к старой жене возврата нет, тетки свои жизни уже поустроили, а кто и не устроил, те не простят обиды. Вот и маются — либо в одиночестве, ссыкух этих модельных пачками покупая на ночь, либо рядом таких стервей терпят, что ахнешь. Был у нас тут один, колбасный магнат. Миллионы нажил, а как прихватила поджелудочная, приехал сюда. А жена ему иногда звонила — типа, у меня все хорошо, купила себе каких-то шмоток, и вообще поехать бы на острова. Мужик доходит, от боли корчится, а у этой гангрены одни острова на уме. Так-то. Вот попомнишь мои слова, и твой принц найдет себе такую же побрякушку и маяты с ней получит по самую завязку. Они все на один салтык, Олька, им богатство в голову бьет так, что напрочь человеческое все отбивает — небожителями себя чуют. А только здесь, у нас, вдруг оказывается, что и у небожителей есть кишки, вот что. Ладно, не страдай, сейчас вот завтрак принесут тебе, а там и твои Двое из ларца нагрянут.
Ознакомительная версия.
