— О господи! — выдохнула Брин, застывая от немыслимого ужаса в ожидании вспышки праведного гнева.
Но взрыва не последовало. Глаза Ли поднялись на нее, искрясь от смеха.
— Самовлюбленный звездун?
— Ну да! — настаивал Брайан.
— Брайан! — рявкнула Брин. — Клянусь Богом, я с тебя с живого кожу сдеру!
Ли снова повернулся к мальчику и повторил определение:
— Самовлюбленный звездун… Хмм… Ну да, наверное, я такой в каком-то смысле.
— Вы ведь Ли Кондор, да? — уточнил Кит смущенно.
— Да. — Ли с удивлением посмотрел на Брин.
— Томми в школе говорил, что вы индеец. Вы ведь индеец, да? — спросил Брайан.
— Самый живой и настоящий, — засмеялся Ли. — Или хотя бы наполовину.
Брайан чуть задумался:
— На какую половину?
Брин захотелось провалиться под стол и там умереть, а Ли снова рассмеялся и подозвал официантку.
— Думаю, надо заказать вашей тете еще выпить, а потом я поясню. — Он взглянул на Брин, — Шабли, не так ли?
Брин едва смогла кивнуть. Она бы с радостью осушила целую бутылку, если бы ей принесли.
Ли заказал для нее бокал вина и скотч для себя.
Напитки принесли быстро, и он, потягивая скотч, стал отвечать Брайану:
— Мой отец чистокровный индеец из племени черноногих. Но моя мама немка. Так что я наполовину индеец, наполовину немец. И стопроцентный американец.
— О, круто! — восхитился Кит. — А ваш папа живет и вигваме? У него есть лошади, луки, стрелы и все эти штуки?
— Мне жаль, но мой папа живет в своей нью-йоркской квартире. Он адвокат. Они живут там, потому что моя мама работает учительницей в музыкальной школе.
— А-а, — сказал Кит, заметно разочарованный.
— Но, — продолжил Ли, — мой дедушка в самом деле летом живет в вигваме. И носит кожаные мокасины, охотится на оленей и живет точно как в старину.
— Хотел бы я на все это посмотреть, — завистливо вздохнул Кит.
— Ну, живет-то он в Дакоте, в Черных Холмах, и это довольно далеко отсюда. Но у меня есть замечательная коллекция старинных луков, стрел и предметов индейского искусства, и если твоя тетя захочет как-нибудь привезти тебя на них посмотреть…
— Ох, тетя Брин, а давай? — настойчиво стал просить Брайан.
— Я… ну…
К этому моменту она допивала второй бокал вина, но это не облегчило ее желания свернуться в клубочек и скатиться куда-нибудь под стол. Она была уверена, что покраснела, как тот омар, что принесли на соседний столик, и совершенно не знала, что ответить. Но это уже не имело никакого значения, даже малейшего. Потому, что Эдам, у которого было врожденное предубеждение против любого человека, который отвлекает от него тетино внимание и которого в ходе предыдущей беседы никто не замечал, выбрал для нанесения удара именно этот момент.
Полная столовая ложка жареного риса со свининой полетела через стол.
— Ох, Эдам! — раскрыла рот от ужаса Брин. Набрасываться на него с упреками у нее не было возможности, потому что она ошарашено наблюдала через стол, как Ли обирает со своей одежды кусочки еды, и спрашивала себя, а не осталась ли она без работы.
— Ли, извините. Мне действительно ужасно жаль. — Она нервно вскочила и принялась помогать ему смахивать рис с рукавов его темно-синей рубашки.
Льняная, подумала она, чувствуя, что ей становится дурно. Дорогая и трудно поддающаяся стирке.
Неожиданно слезы брызнули у нее из глаз. Она ни на что не годится. Она не может заставить мальчишек нести себя как следует, и она не может дать им того, что им необходимо. И очищая уже чистый рукав рубашки Ли, она принялась защищать Эдама:
— Он не плохой ребенок, совсем не плохой. Ему только четыре года, и он так много потерял…
— Брин…
Его голос был тих и нежен, но повелителен. Его рука, бронзовая, широкая и сильная, полностью обхватила ее пальцы, остановив их беспорядочное движение. Они встретились взглядами, и она увидела в его темно-карих, с мягким золотистым мерцанием глазах теплое сочувствие.
— Все в порядке. Это не страшно. Пожалуйста, сядьте на место.
Она так и сделала, чувствуя, как жалко дергается ее нижняя губа, когда она, не отрываясь, смотрела на него. Он улыбался, глядя на нее и чуть склонив голову, будто предлагал ей продолжать — только непонятно, что именно.
Ли перевел свое внимание на Эдама.
— Эдам, прости, что не включили тебя в нашу беседу. С нашей стороны это было очень невежливо. Но и швыряться едой — это тоже очень плохо. Сделаешь такое опять, и твоя тетя или даже я выведем тебя отсюда и хорошенько отругаем. Понятно?
Эдам придвинулся поближе к Брин и вжался в пластиковое сиденье так плотно, как только мог. Он ничего не ответил, но ничего больше не кидал.
Брин на секунду задумалась, стоит ли обидеться на Ли за то, что он перехватил инициативу по наведению дисциплины. Но никакого возмущения она не почувствовала. Все, что она чувствовала в этот момент, — это пульсирующая головная боль.
— Мальчики, — прошептала она и услышала, как осип ее голос, — пожалуйста, заканчивайте ужин, нам пора домой.
Соберись, Брин Келлер, подбодрила она себя. Было приятно уловить сочувствие в глазах Ли Кондора, но ей не хотелось, чтобы его сочувствие превратилась в жалость. Она может управлять ситуацией, главное, не считать себя беспомощной жертвой и не впадать в отчаяние.
— Хотите кофе? — спросил ее Ли, после того как Брайан и Кит, глядя то на нее, то на него, принялись быстро уминать еду.
Эдам ничего не ел, поскольку его тарелка была почти пуста. Брин решила оставить это обстоятельство без внимания.
Внезапно Брин смутилась. Ли, вероятно, догадался, что два бокала вина — это для нее слишком. Да, ей ужасно хочется кофе. На столе был китайский чай, но его было бы явно недостаточно, чтобы взбодриться, прежде чем сесть за руль.
— Да, не отказалась бы, — прошептала она.
Ли сделал жест в сторону официантки, и Брин удивилась на мгновение, нет ли тут у них особого тайного языка, потому что две чашки кофе появились с фантастической быстротой.
— Как вы это сделали? — спросила Брин из любопытства.
— Ничего особенного, — рассмеялся он, — просто дал ей прочесть по губам «кофе».
— Ах, так. — Брин снова залилась мучительным румянцем, опустила взгляд и обожглась горячим напитком.
— Привет, Брин.
Она подняла глаза и увидела, что Перри и Мик заглядывают через перегородку в их кабинку.
— Привет, — ответила она, молясь, чтобы они не почувствовали ее смущение.
Она привыкла чувствовать себя уверенно. С чего это она так беспокоится о том, что думают о ней именно эти люди?
